Рафинад взглянул на приятеля, усмехнулся.
Надо было мне поступить проще, ответил Рафинад. Надо было сунуть ей в карман куртки рублей пятьдесят, усадить в такси и поехать к Феликсу Чернову на дачу. А я, как последний идиот, интересовался, что она читает, вспоминал люстру Елисеевского магазина. Дважды идиот.
Ты о чем? Чингиз сбросил столбик пепла.
Рафинад рассказал о встрече с Ингой в троллейбусе, о том, что он видел из форточки. Чингиз хохотал.
Круглый идиот, искренне казнил себя Рафинад. Главное, смотрела, курва, на меня, словно яблоха, распалялся Рафинад.
Сулейман хвастался, что у него бабы первый сорт, из графских кровей, продолжал веселиться Чингиз. А так он мог бы, не выходя с Московского вокзала, собрать роту. Фирма веников не вяжет. Так что твоя Инга неспроста задирала нос, белая кость Ладно, плюнь и разотри. Я тебе серьезное дело предлагаю.
Глава втораяЧИНГИЗ
В Апраксином дворе ночами жгли костры. Вольница начиналась после полуночи, когда жильцы, чьи окна смотрели на этот бранчливый торговый двор, укладывались спать.
Жгли костры иногородние гости, что выстаивали многодневную очередь за мотоциклами. То была давняя традиция. Еще с конца пятидесятых, когда возникла первая очередь за легковушками«москвичами» и «волгами». С каждой новой моделью автомобиля очередь крепчала, удлинялась, вбирала не одну тысчонку горожан, особенно в начале семидесятых, когда на авторынок вырвались «жигулята». В толстых тетрадях очередники под приглядом выборного сотника отмечались ежемесячно, согласно номеру на почтовой открытке, а с приближением вожделенной целии два раза на день. В восьмидесятых годах очередь исчезла и распределение автомобилей передали исполкому, растащили по ведомствам, учреждениям, и автомагазину остались лишь мотоциклы и «роллеры», а соответственно и новая очередь. Товар мелковатый и трескучий, вызывающий жгучую ненависть почтенных горожан, но весьма почитаемый великовозрастными юнцами, рыбаками, жителями степей и труднопроходимых лесных чащоб. По особому распоряжению торговля этим рычащим товаром для северных регионов страны была передана Ленинграду, автомагазину, что размещался в универмаге «Апраксин двор».
Как всякая долгая затея, очередь обрастала своими историями. Ходила легенда об одном мотолюбителе из Вологды. Тот ночевал в картонном ящике до глубокой осени и спятил с ума самым натуральным образом, поехала у человека «крыша». Стал он лаять из ящика. Да так громко, что жильцы вызвали молодцов из службы отлова бесхозных животных, с Лиговки. Табор старался скрыть психа, опасаясь, что могут поломать очередь, отправить восвояси как людей, длительно живущих без прописки. И сход решил перепустить лающего мотолюбителя без очереди. Так он и укатил в свою Вологду, лая и мяукая, под завистливыми взглядами нормальных очередников. С тех пор, холодными ночами у костров, не одну голову искушала мысль повторить опыт пройдохи из Вологды. На собачий лай уже рассчитывать нельзя, могли и побить, а свежие идеи не так-то легко изобрести.
В одну из таких зябких ночей во дворе появился Чингиз Джасоев.
Он шел на манящее мерцание костра, высоко задирая ноги, чтобы не задеть чью-нибудь взлохмаченную голову, что выпирала из картонного ящиканочлежного приюта невольного бомжа.
Как раз сегодня прошел слух, что прибыл состав с партией мотоциклов, и табор был возбужден. Днем подтянули тылы, провели бойкую перекличку. Брань, что обычно сопровождала перекличку, к ночи утихла. Табор затаился в ожидании боевого утра. В такие часы нельзя поддаваться дреме или отвлекаться на болтовню. Люди цепко следили друг за другом, ожидая от ближнего какого-нибудь подвоха. Сколько раз бывало, человек числится в середине списка, даже в конце, а глядишь, он уже за дверьми магазина, у кассы отсчитывает деньги, сукин сын. За подобное повесить мало. Нужен глаз да глаз
Поэтому появление Чингиза в эту напряженную ночь не осталось не замеченным активистами. Тем более парень с явно кавказским говорком. А такие в игольное ушко влезут. Но Чингиз не стал пристраиваться к глухим заветным дверям магазина, а с видом человека, не очень озабоченного мотоспортом, сел в стороне на перевернутый ящик. Вскоре о нем забыли. Идея появилась у Чингиза сегодня, во время брокерской тусовки на проспекте Художников. Возникнув внезапно, она требовала немедленной реализации, такая была натура у студента-вечерника финансового института.
Костер принял несколько досок, взметнув горсть лукавых искр, ярче осветив сидящих вокруг людей. По типу лица они были людьми южными, из хлопковых и виноградных краев; привычные к теплу, они тянулись к костру активней. Но южане Чингиза не интересовали. Чингиз интересовался лесом хвойных и лиственных пород, обрезной доской, древесно-волокнистой плитой, балансом и прочим стройматериалом. Поэтому Чингиз рассчитывал на другой тип людейсеверных, светловолосых, с упрямым желанием выпить, что таилось в глубине сурово прищуренных глаз. Они кучковались поодаль от костра, помалкивали, плетя в головах тугую путаную мысль о том, как бы завтра не остаться в дураках. Слишком уж ретивы южане да деньгами богаты, могут подкупить и десятника, что уводит со двора в магазин очередную группу покупателей, и милиционера, следящего, чтобы по пути в группу не затесался какой-нибудь прыткий заяц. Лесной строительный материал, который зримо виделся Чингизу за спинами северных молчунов, был еще днем предложен Чингизом какому-то посреднику под хорошие комиссионные на брокерской сходке. И тот, посредник, в свою очередь уже запродал товар другому брокеру за неплохие проценты. Товара еще не было в природе, вернее, он где-то и был, рос себе на далекой делянке, не зная о том, что уже под корень запродан и перепродан в виде фантома, воздуха, под «честное брокерское слово». Первым объявил, что у него есть лес, Чингиз, запустил мяч в игру. Теперь надо раздобыть этот лес, или сделка, состоящая из длинной цепочки посредников, провалится Чингиз торговал воздухом уже месяц, не заработав ни копейки. Нормальному человеку это трудно понятьзачем тратить время на пустопорожний треп
Чингиз хорошо запомнил день, когда впервые попал на брокерский сходняк.
Накануне этого события произошла драка в ресторане «Метрополь». Схватились двое. Схватились из-за какой-то фифы. То ли они были из одной компании, то ли просто знакомы, только драка была скучная, никто более в драку не вмешивался и разнимать не пытался, а так, наблюдали со своих мест, точно нудное кино, без всякого любопытства. Молодые люди тузили друг друга неумело, осторожно пихаясь, пачкая рубахи, растягивая галстуки, тыча кулаками воздух, словно опасаясь причинить боль и получить сдачу. Некрасиво дрались, лениво. Даже ругань их звучала как-то по-старушечьи, шепеляво, без азарта. А фифа с длинным лошадиным лицом и цирковой челкой стояла в стороне и похабно хохотала, тыкая худым пальчиком то в одного полусонного гладиатора, то во второго, красуясь перед осоловевшей компанией ореолом дамы, из-за которой устроили свару мужики. В дверях появился метрдотель, оглядел несерьезных драчунов и предупредил, что вызовет милицию.
Молодые люди с явным облегчением разошлись и хотели было вернуться к столу. Но фифа не унималась, что-то вереща в красное ухо одного из драчунов. Молодой человек тяжело вздыхал и затравленно оглядывался. Второй огорченно разглядывал себя и бормотал о каких-то деньгах. Фифа все не унималась, визгливая и полупьяная
Чингиз сидел за ближайшим столом с Рафаилом и Феликсом Черновым. Ел сациви и пил водку. От визга дамы его передергивало. Утомленной от водки голове этот визг казался невыносимым, потому как водку Чингиз пил редко и с неудовольствием.
Чингиз приподнялся и крикнул фифе:
Ты, лошадь костлявая, на себя посмотри! Только у таких фраеров может встать на тебя. Чингиз в гневе был несдержан, сказывалась южная кровь.
За столом расхохотались: фифа им тоже поднадоела.
Фифа подскочила к Чингизу, намереваясь отомстить за обиду, но поскользнулась и завалилась грудью на стол. Чингиз поднял блюдо с сациви и перевернул его на помятую прическу дамы. В этот момент подоспели милиционеры и два дружинника. Завели за спину руки Чингиза и поволокли из зала. Так это произошло ладно и по-деловому, что никто не успел и рта раскрыть, даже фифа не подняла головы от стола, точно приклеенная соком сациви.
Отделение милиции было недалеко, за углом, в переулке Крылова. Пешкомне более двух минут, а тут еще подогнали «раковую шейку», спецавтомобиль с решеткой. Ехать-то всеговключил стартер и выключил
Место Чингизу знакомое, было несколько приводов по фарцовому делу, так что встретили как родного. Дежурил дядя Веня, пожилой старший лейтенант с глазами балерины на пенсии. Он симпатизировал Чингизу, и не без основания. Виделись они не в служебной обстановке, вроде бы случайно. И никогда пустым дядя Веня не уходилособенно он уважал колготки, импортные, с узором
Что, Джасоев, вроде из ресторана тебя дернули? строго, поглядывая на сослуживцев, попенял дежурный. Дебош устроил?
Волосы гражданки пытался помыть в сациви, подсказал милиционер.
Чингиз пожал худыми плечами, мол, весь я тут, воля ваша, оправдываться не стану.
Куда ж тебя определить? вздохнул дежурный. «Тигрятник» полный, и спички не Просунешь.
Чингиз и так видел, что за решеткой камеры явный перебор с контингентом. Многие расположились прямо на полу, не уместились на скамьях.
Метр дал показания, что гражданка сама возникала, подсказал второй милиционер. Провоцировала на проступок.
Это запиши особо, не скрыл облегчения дежурный. Надо было и ее сюда доставить, не догадались.
Очень уж была перемазана сациви
А ты, Джасоев, посиди пока в КПЗ, отдохни, потом вызовем, акт составлять. Не до тебя сейчас, дел много.
Костюм у меня новый, товарищ дежурный, испачкаюсь.
Чисто там, недавно прибрали. И соседей чумазых нет, один сидит, кажется, твой знакомый, произнес дежурный. Возьми газету на всякий случай, подложи. Он протянул «Вечерку»
Чингиз услышал знакомые голоса, обернулся.
Рафинад и Феликс направлялись к стойке дежурного. Дядя Веня строго взглянул на незнакомцев. Вроде явились без привода. А то, что оба навеселе, видно и без особого пригляда.
Что угодно? нахмурился дежурный.
Рафинад расставил на подоконнике локти для опоры.
Тут нашего приятеля замели, проговорил он старательно трезвым тоном. Чингиза Джасоева, и кивнул в сторону Чингиза.
Да, товарищ старший лейтенант, подтвердил Феликс солидным тоном. Вот мое удостоверение, и он протянул дежурному серую книжицу.
Чингиз беспокойно поводил головой, он хотел, чтобы заступники ушли. Он и сам справится. Их вмешательство усложняет дело, и кроме того, самих сейчас заметут как миленьких
Научно-исследовательский институт «Теплоконструкция». Председатель Научно-молодежного центра. Чернов Феликс Евгеньевич, вслух прочел лейтенант. Ну и что?
Понимаете У него мать больна, Феликс не знал, что говорить, хмельные мысли расплывались.
Рафинад тронул Феликса за локоть и чуть отодвинул в сторону.
Есть предложение, начальник, проговорил Рафинад. Отпустите Джасоева под залог. За ценой не постоим.
Дядя Веня скосил печальный взгляд на сержанта. Тот, стервец, явно подслушивал. И в «тигрятнике» притихли.
Мы не в Америке. Пока нет закона выпускать под залог, строго ответил дежурный. И советую вам идти. Не пришлось бы кому-нибудь и за вас залог платить. Вы что, мне взятку предлагаете?
Идите домой! крикнул Чингиз. Мне тут нравится Пошли, сержант.
Рафинад потянул Феликса к выходу. Тот двинулся нехотя, заметно припадая на правую ногу.
В узком коридоре, что вел в КПЗ, было чисто и тихо. Но едва скрипнули половицы под шагами Чингиза и милиционера, как из дальней камеры раздался крик.
За что меня сюда?! Не давала я хромому, сопротивлялась. Поклеп это, вопила женщина. Пусть очную ставку делают.
Цыц, Миронова, равнодушно произнес в пространство мент. Судья приедет, разберется. Терпи А пока будет у тебя сосед через калидор. Мент благодушно кивнул на стальную дверь камеры с приоткрытой щелью в оконце, в которой блестели молодые глаза с наплывами черной туши.
Эй, хороший, иди лучше ко мне, проговорила девица. Скучно одной. Я уж думала, судью привели.
Потерпи, Миронова, бросил милиционер. Злее будешь в своем деле. Он достал ключи и отпер дверь камеры, что напротив женской.
Тесная комнатенка с грязно-белыми стенами и зарешеченным окном пахнула кислятиной и дурнотой.
На откинутых нарах, опустив голову, сидел седой мужчина в мятой хламидето ли пижаме, то ли трикотажном костюме мышиного цвета. В пропущенных между коленями руках мужчина держал ломоть хлеба с сыром. К ногам его лепилась торба из плетеной кожи.
Милиционер отступил в коридор и захлопнул дверь.
Мужчина поднял лицо. Чингиз хлопнул руками по сухим своим ягодицам и засмеялся, узнал давнего знакомого, знатного фарц-мажора Саенкова, по прозвищу Хирург. Бывший врач «скорой помощи», Саенков фарцевал крупно, на тусовках не замечался, клиента приводили к нему на дом специальные «шестерки». И Чингиз несколько раз водил к Хирургу серьезного клиента по мебели, по антиквариату. И оставался доволен, Саенков не скупился, широко благодарил.
Что, Чингиз, влетел? Саенков отодвинулся, уступая часть нар, отполированных до блеска спинами и задами многочисленных постояльцев.
Вас-то за что? ответил вопросом Чингиз, радуясь встрече.
Сосед снизу меня сбагрил. Саенков продолжал жевать бутерброд. Стал на меня наскакивать, что залил я его вонючую берлогу. Я ткнул его носом во все углысухо кругом, неоткуда взяться воде. Ползи наверх, говорю, может, сверху, по перекрытиям тебя заливает. Нет, орет. Это ты, спекулянт несчастный, все успел подтереть. Обида меня взяла. Пришлось спустить его с лестницы. Да не очень ловко. Он вызвал ментов, вид и впрямь был у него ништяк, весь в кровянке. И откуда у таких мозгляков столько крови, не пойму.
Ну, если вам, хирургу, не понять, засмеялся Чингиз.
В нормальном человеке гуляет пять литров крови, а у того баклана литров десять скопилось, не меньше.
Баклана? Он что, тоже фарцовщик?
Фарцует понемногу. Вот мне и завидует. Саенков пошуровал в торбе, достал яблоко, протянул Чингизу. Жуй, а то мне одному скучно.
Успели прихватить. Чингиз взял яблоко.
А как же. Сухой запас всегда наготове. Служба такая, засмеялся Саенков. И тебе советую.
В камеру проник женский вопль, приглушенный стальной дверью.
Ой, люди, люди Не могу больше, вопил голос. Не давала я ему, хромой суке. Он меня и подставил.
Саенков резво вскочил, прильнул к фрамуге и крикнул:
Заткнись, зараза! Лучше б дала. Перестань вопить, у меня кусок в горле застревает от твоего крика.
Отдай мне парня, я его укачаю, компанейски ответила деваха. Саенков вернулся на место.
Нервы никуда не годятся. Не выношу женских воплей.
Меня тоже из-за женского визга сюда привели. Из «Метрополя». Попалась одна, крикливая, и Чингиз рассказал свою историю.
Бывает, кивнул Саенков. Я из-за женского визга три раза переженивался. Вначале как-то привыкает ухо, а потом, как серпом по яйцам. Все им мало, все им подавай. И так вопят, придушить хочется. Слушай, я все собирался тебя спросить: что там случилось с твоим дядей?
Чингиз нахмурился, словно не мог припомнить, о ком речь.
Ну, тот Курбан-оглы, хозяин Кузнечного рынка. Я слышал, что его пристрелили.
Понятия не имею, ответил Чингиз. Я с ним не общаюсь.
Рассказывай сказки, усмехнулся Саенков. Такую «крышу» иметь и не пользоваться. Он же царь и бог на рынках был. Неужели его пристрелили? Или сами менты подстроили, слишком он им досаждал.
Не думаю, неохотно ответил Чингиз. Если бы что случилось, я бы знал. У нас, кавказских людей, свои обычаи. Такие вещи сразу бы стали известны. Тем более мне. Хоть я и не общаюсь, но племянник.
Я тоже думаю, что этопараша. Такого голыми руками не возьмешь, небось всех перекупил, у него в исполкоме есть рука волосатая, не говоря уж о главной ментовке Что это у тебя? Газета?
Дежурный дал, брюки поберечь. Чингиз был рад прерванной теме, он неохотно шел на разговор о своем дяде, родном брате по линии матери, азербайджанки из Ленкорани, столицы цитрусов.
Брюки поберечь? Не дежурныйотец родной, Венька-Венечка, усмехнулся Саенков. Чище нар, чем в КПЗ, нет на земле места. Высшей категории стерилизация. Видел, сколько клиентов в «тигрятнике»? А у нас туткурорт, для избранных. Ну, что там пишут?