Саенков вернул в торбу бутерброд, вытащил очки и уткнулся в газету.
Чингиз присел на нары, откинулся к стене, прикрыл глаза. Давно он не напивался. А вообще-то он не так уж и пьян, даже трезв, можно сказать. Интересно, когда его отсюда выпустят? Хорошо, что до общежития идти всего ничегоперейти Садовую, и дома Мысли его вернулись к разговору с Хирургом Чингиз действительно не имел никаких сведений о дяде Курбане. Знал, что тот уехал в Баку, с полгода назад. Вернулся, нетЧингиз и понятия не имел. Он как-то сторонился своего именитого в определенных кругах родственника. Да и тот не тянулся к Чингизу, оставил его в покое после одного давнишнего крупного разговора. И мать строго наказала, чтобы Чингиз не якшался с дядей без особой надобности, особенно за это ратовал отец ЧингизаГригорий Джасоев, известный на Кавказе детский врач. Лично к Чингизу суровый дядя Курбан относился с какой-то сдержанной доброжелательностью. А раскусив, что племянник не очень к нему тянется, вовсе перестал о себе напоминать. Жил он в Ленинграде давно, женился на русской женщинекстати, очень доброй и славной, но ужасно боявшейся своего сурового мужа. Одно время дядя работал на винном заводе «Самтрест», потом ушел. А куда ушел, никто не знал. Потом вдруг прошел слух, что он проявил себя в теневой жизни рынка, вроде «крестного отца». Оценить влияние дяди в этом мире Чингизу помог один незначительный эпизод. Однажды на Кузнечном рынке Чингиз повздорил с продавцом-азербайджанцем, парнем наглым и грубым. Но и Чингиз не овечка, особенно если почитает себя оскорбленным. Слово за слово, парень перескочил через прилавок и готов был к продолжению спора, сжимая в руке отвертку. В это мгновение к нему бросился здоровенный такой амбал и сказал по-азербайджански, что Чингизплемянник Курбана-муаллима. Откуда он знал о родственных связях Чингиза, непонятно, да и вообще Чингиз мог поклясться, что впервые видел этого амбала Задира торговец тут же сник, извинился перед Чингизом и смотрел в глаза взором преданной собакив такой трепет его вогнало сообщение.
Ну?! Как тебе нравится эта параша?! Что пишут, а?! прервал тишину камеры голос Саенкова. Он развернул газету поудобней и прочел вслух:«Первый секретарь Компартии Казахстана Колбин провел гуманистическую акциюбросил клич всем взяточникам добровольно вернуть нахапанные деньги. И они откликнулисьвернули более десяти миллионов»Саенков с изумлением посмотрел на Чингиза. Ну? Как тебе это нравится? и расхохотался. Слушай, это твой человек, Колбин?! Что же ты не откликнулся? Небось сныкал свою фарцовую долю? От своего человека.
Не мой человек, буркнул Чингиз, не размыкая глаз. Я с Кавказа, а он из Казахстана, две большие разницы.
Ну и политики, сукины дети! Саенков дергался всем лицом. Эдакая тихая политическая афера, расчет на гражданскую совесть жуликов. Врет, наверное, что вернули. А кто вернул те деньги, тот и так был на крючке, шанс свой испытывал. Нет?
Да, согласился Чингиз. Кто вернет? Видно, решили отмыть остальное.
И то верно, согласился Саенков. Чего только не пишут! Политики, едри их в накопитель дерьма Слушай, Чингиз, иди в политику, больше будешь иметь, клянусь честью. Давай я тебя на сходе двину в депутаты. От фарцы? А что?! Объявим всесоюзную партию фарцовщиков. Самая многочисленная партия будет. От моря и до моря? Куда там демократическому союзу или национал-патриотам! Или кто там еще? Все государство сейчас в каких-то партиях, как во вшах, клянусь честью. Наша партия будет самая интернациональная, а главноемеждународная. Ведь весь мир фарцует, только у нас это пока считается преступлением.
Я не политик, прервал Чингиз. Я человек тихий, горло у меня слабое. Ангиной часто болею.
А микрофон зачем? Если по горлу судитьто у Лысого было луженое горло, тогда микрофонов не было, тем более на броневиках. А где не брали горлом, там ставили точку выстрелом. Эффектно и результативно. Саенков просматривал газету. Трещат коммуняки. Хотят шестую статью Конституции отбить. Отобьют, тогда все по-прежнему.
Что это за статья?
Шестая? Партия коммунистовнаш рулевой. Определяющая и направляющая сила общества.
А наша статья какая?
Наша? Двести шестая прим. Мелкое хулиганство. До пятнадцати суток с метлой.
Выходит, между нами всего лишь двести статей?
То статья Конституции, а мы проходим по уголовке, сказал Саенков.
Какая разница? засмеялся Чингиз.
Сравнил. Ихние срока и наши, серьезно ответил Саенков. В отличие от наших у них все срока пожизненные. В сыру да в масле. А у нас? Крутимся, как черти на шампуре. Еще и на лесоповал можно загреметь Нет, брат, без своей партии нам не обойтись. Я буду председатель, а тыгенсек! На одних членских взносах будем жить, как цари Да, заварил кашку Миша Меченый, не понял, с какой публикой дело имеет, хоть и работал на комбайне. Так бы и работал на комбайне, нет, пошел пахать по России-матушке, пятый год пашет, а урожай растет вверх корнями.
А мне он нравится, буркнул Чингиз.
А мненет. Коммуняки хотя бы уже насосались, лежали на боку, переваривали. А этим, демократам, все по-новому подавай. Сколько лет пройдет, пока свое отсосут. Смотри, как все в депутаты лезут, мать их едри. И в союзные, и в республиканские, и в городские, и в районные, и в сельские Если у нас столько оказалось мудрецов, тогда почему в накопителе говна сидим, не понимаю.
Саенков притих, уткнув пупырчатый, словно огурец, нос в какую-то статью.
Чингиз сидел бездумно. И спать расхотелось. Да и воздух камерысырой, кислыйне казался таким неприятным, как вначале. В коридоре послышались шаги, лязг замков, женские голоса. И опять тишина.
Чингиз перебирал в памяти завтрашние свои заботы. То, что его могут задержать в КПЗ, он как-то в толк не брал. Все было перемешанои зачеты, и фарцовка, и воспоминание о дяде Курбане, и разговор с Татьяной, которая все последние дни дулась на него. Представить только, если он привезет в Буйнакск русскую жену, да еще с ребенком. А почему бы и нет? Дядя Курбан женат на русской. А двоюродный брат, физик-теоретик, тот вообще на еврейке женат, не какой-нибудь там горской еврейке, а на европейской, из Минска привез, где учился в университете. И ничего, родственники поворчали, успокоились, переименовали еврейскую Фриду в лезгинскую Фирузу и закрыли тему
Татьяна работала в ресторане при туристской гостинице, заведовала производством. Там они и познакомилисьЧингиз налаживал фарцовые связи. Знакомство с Татьяной помогло, администрация смотрела на его коммерцию сквозь пальцы, пропускала в гостиницу как своего Саенков задумчиво складывал газету.
Ну, что там еще? Чингиз вспомнил о яблоке и вонзил в прохладную мякоть выпуклые зубы.
Ты, кажется, в финансовом учишься? спросил Саенков. Вроде ты Кончай, Чингиз, с этой фарцой, после паузы вдруг проговорил Саенков.
Что так?
В камере вновь затеялся разговор. Всплыло слово «брокер», что вычитал Саенков в газете. Слово из какой-то другой, не нашей жизни, хоть и все чаще употребляемое. То в рекламе, то в разговоре. Витало в воздухе слово.
Брокер Вроде посредника между покупателем и продавцом, произнес Чингиз. Вроде маклера.
Маклер и есть, кивнул Саенков. Хитрость в том, что брокер хоть и имеет процент за маклерство, но никакой ответственности за сделку не несет. Хитрая работа Там в газете объявление о брокерских торгах.
Чингиз едва развернул газету, как загремел засов и в проеме появился милиционер:
Джасоев! К дежурному. Акт составлять будем.
Чингиз сунул газету в карман и поднялся. Милиционер вышел в коридор, поджидая задержанного.
Ты шепни Венечке, что Хирург с ним всегда ладил До встречи! Саенков помахал мятой ладошкой.
Балашов, рыхлый мужчина с тяжелым животом, что подушками выпирал из стропил подтяжек, оперся локтями о стол и оглядывал шумливое помещение. Каких только типов не помечал его взгляд за два месяца работы кооператива. И каждый раз появлялись новые лица. Активные, быстроглазые, с торопливой речью. Послушать каждого, так за пазухой у них есть всеот швейных иголок до состава с нефтью, что стоит на путях и ждет подходящего покупателя. Были такие, что ничего не предлагали, а лишь впитывали ярмарочную атмосферу новоявленного кооператива. В списке пожелавших испытать себя уже значилось человек пятьдесят.
Балашов занялся брокерством случайно. В былые времена он открыл в Кавголово тир, обычный, стрелково-спортивный. Имел приличный доход. Дело расширилось, пристегнулся еще один тир, в Сестрорецке, без помощника не обойтись. Нежданно-негаданно помощник женился на актрисе из балета на льду и переехал в Москву. И вдруг вновь объявился в Ленинграде. По делам Товарной биржи, что набирала силу в Москве. Бывший помощник Балашова откупил два брокерских места и жил безбедно, правда, приходилось вертеться. Он и Балашову предложил устроить покупку брокерского места, надо было выложить двадцать тысяч, что по тем временам были деньги не слабые. Балашов сдал в аренду тир в Сестрорецке. Сдал армянину, что сбежал от резни в Сумгаите. Доложил еще деньжат и, купив брокерское место, стал регулярно наезжать в Москву, на торги. Удачно провернул несколько сделок, появились деньги. Но заболела жена. Однако зуд брокерского дела уже донимал Балашова, и он открыл в Ленинграде свой кооператив по маклерским услугам. А место на Торговой бирже в Москве Балашов решил передать по доверенности какому-нибудь смышленому молодому человеку из своего кооператива за пятьдесят процентов. Балашов не рассчитывал на долгое существование своего кооператива, размещенного в арендованной квартире на проспекте Художников. Собирал он торги два раза в неделюпо средам и субботам, проводя основное время в кавголовском тире, рядом со своим домом и больной женой. Он лелеял мечту вернуться в Москву, на Торговую биржу, только поправится жена, поэтому и старался удержать место за собой, так что передача по доверенностиотличный выход из положения
Среди беспокойной клиентуры своего кооператива Балашов обратил внимание на Чингиза Джасоева. Тот не очень активничал в сделках, больше слушал, что-то подсчитывал на калькуляторе. Парень серьезный, не клюет на сомнительные предложения, себе на уме. Или очень обжегся на чем-нибудь.
Так и было. Вскоре после появления в конторе на проспекте Художников Чингиз клюнул на предложение «перекинуть» вагон глауберовой соли.
Солидный мужчина в тонированных очках, по имени Миша, оказался за одним с Чингизом столиком в кафе, где обычно обедали маклеры балашовского кооператива. Разговорились. Есть вагон глауберовой соли. За три процента Миша может уступить Чингизу этот вагон
Два дня Чингиз мотался по стекольным заводам и химическим комбинатам. Никому соль была не нужна. Правда, к примеру, медицинский институт изъявил желание купить одну тонну, но потрошить вагон Миша не разрешалили все брать, или ничего. Наконец Чингиз наткнулся на мыловаренный завод, где соль нужна была позарез. И именно сейчас. Чингиз позвонил Мише, тот оказался на даче. С трудом разыскав дачу, Чингиз прикатил туда, чтобы узнать что вагон не с глауберовой солью, а с какими-то брикетами. И вообще уже продан. Миша извинялся, вздыхал, жаловался на первую жену, которая хочет оттяпать у него половину дачи, предлагал остаться пообедать. Чингиз еле сдерживал себя, чтобы не дать Мише по морде. Без тонированных очков, в мятых рейтузах Миша выглядел жалко.
Зараза! в сердцах проговорил Чингиз. Я мотался по городу, морочил головы людям
То, что надо, Чингиз. Миша пытался вскрыть ножом банку тушенки. Наша работаличные связи. У самых удачливых брокеровпрямое попадание одно из десяти, а то из двадцати. В основном мы гоняем воздух. Ну, дашь ты мне в ухо, а толку что? Зато, если повезет, сразу сорвешь приличный куш.
Впоследствии Чингиз узнал, что Миша сам провернул операцию с глауберовой солью на том мыловаренном заводе, что надыбал Чингиз. Чингиз не стал выяснять отношений, не стал оглашать поступок Миши в конторе, он принял это как важный урок. Придет его время. Он все это припомнит Мише, придет его время
Чингиз завел тетрадь спроса и предложений. Стал собирать монеты для телефона-автомата, часами названивая на разные предприятия. Познакомился со многими начальникамикому банку пива презентует, кому цветы, время космических взяток не наступило, но уже стучалось в окно, Чингиз это чувствовал. Закон о кооперации, об учреждении обществ закрытого и открытого типа, мелких совместных предприятий пока недостаточно сориентировал чиновную братию. Словно они только вышли к берегу моря, не решив для себякупаться сразу или подождать устойчивого солнышка. Наиболее нетерпеливые уже пробовали носком воду, приноравливались
Но не только Чингиз оказался таким сноровистым. Случалось, что интересы сразу нескольких брокеров перекрещивалисьтогда часы сжимались в минуты: кто кого перегонит, обойдет на виражеподношения чиновникам становились весомей, отношения между самими брокерами кручедело доходило до крупных скандалов, порой до мордобоя.
Тогда поднимался Балашов и закрывал контору на обед. Народ доругивался в сквере, вызывая возмущение старух, что прятали головы внуков в колени, дабы те не входили во все тонкости брокерских сделок. Чингиз, как правило, в этих сварах участия не принимал.
Обычно Балашов заказывал салат, борщ, котлеты без гарнира и кисель. Кассир, не спрашивая, пробивала ему этот набор, на два рубля сорок копеек.
Балашов садился у окна: он любил обедать один, и все это знали. Чингиз пронес свой поднос через зал и остановился у столика шефа.
Нет других свободных мест? буркнул Балашов.
Есть, ответил Чингиз. Но я вас полюбил, Петр Игнатович. Видеть вас лишь два раза в неделю мне очень тяжело.
Балашов хмыкнул и неопределенно повел головой.
Чингиз сел, расставил тарелки и принялся протирать салфеткой ложку.
Я вот что думаю, Петр Игнатович
Только не о делах, оборвал Балашов. Только не о делах.
Именно за ленчем принято решать все деловые вопросы, продолжал невозмутимо Чингиз. Об этом написано во многих романах, могу вам дать почитать
Толстые губы Балашова тронула улыбка, ему нравился этот парень, он выделялся в толпе горластых маклеров.
За ленчем, говоришь?
Именно, верный студенческой привычке, Чингиз покрыл хлеб плотным слоем горчицы. Был бы я хозяин, первым делом установил бы плату за вход в контору для не членов кооператива. Три рубля за один рабочий день.
Мало, живо вставил Балашов. Пятерка, не меньше.
За идею я прошу пять процентов с билета. Двадцать пять копеек.
Почему же? Я дам вам десять процентов за вашу идею. Тридцать копеек с билета. Вы же предложили брать по три рубля за билет.
Чингиз засмеялся. Балашов поморщилсято ли улыбнулся, то ли горчицей проняло
Сколько вам лет, Джасоев?
Двадцать шесть. Закончил финансовый техникум, служил в армии, сейчас на втором курсе финансового института, вечернего отделения Есть еще идеяподнять процент отчисления кооперативу с каждой сделки, в зависимости от вида сделки. Вернее, дифференцировать этот процент. Скажем, операциясахар, мука, маслопрежний процент, а металл, дерево, промышленные изделиядругой, повыше.
Народ будет недоволен.
Предвижу, ответил Чингиз. Надеюсь, вы в своем тире слышали о таком понятии, как товары группы «А» и товары группы «Б»? Пострелять же приходят разные люди Так вот, надо объяснить народу экономическую обоснованность такой дифференциации. Народ верит в науку.
А за эту идею вы сколько хотите получить?
Если следовать вашей принципиальности, Петр Игнатович, те же десять процентов от разницы между группами товаров, усмехнулся Чингиз.
Простите, с улыбкой ответил Балашов, я с большим уважением отношусь и к вашим принципам, Джасоев.
Не понял?
Пять процентов, дорогой. Согласно вашему предложению за входной билет на торги. Балашов обнюхал котлету и, поморщась, макнул в горчицу.
«Лиса, подумал Чингиз с уважением, сразу смекнул, что к чему»
Как вам кисель? расположительно спросил Чингиз.
Вполне приличный. Потянет не меньше чем на пять процентов от натурального манго. Вам доводилось пить натуральное манго? Блаженство. И Балашов в голос рассмеялся, довольный своей шуткой. Так что пять процентов иной раз дороже десяти Послушайте, Джасоев, не хотите ли вы потолкаться в Москве, на Торговой бирже? У меня там куплено место. Проценты пополам.