Ищешь приближения глаз
Ждёшь прикосновения рук
Я вблизи! и для тебя это шок.
Это дрожь, как в первый раз,
Это сердца гулкий стук
Арс хрипит в микрофон, плюётся и жуёт слова.
Залпом в мозг напрямик,
Резко, как порошок.
Снова совладать с собой
Ты стремишься вновь и вновь.
Играть трудно. Пальцы рвутся и ломаются, выпячивая суставы. С уходом Малыша Манки, Арсу с Блондином пришлось сращивать гитарные партии в одну, уплотнять и перегружать звук, чтобы её простота не бросалась в уши. Мигера предлагала взять нового гитариста, группа даже прослушала нескольких, но Арс сказал, что сыграет все партии сам.
Мне не нужны эти сопляки, сказал тогда он Сандре. Мы начинали впятером. Что же, заканчивать придётся четверым.
Менеджер покачала головой, заглядывая в голубые глаза. Поправила ему ворот рубашки. У неё есть пунктик, повёрнутость на порядке, который возникает стихийно, как неведомая болезнь. Вот его нет, и она спокойно переступает через картофельную шелуху у себя дома, а вот уже сигареты в её пепельнице строятся одна к одной. Арса это раздражает.
Ты слишком эгоистичен. Это не только твоя группа.
Моя.
Моя!
Арс отжимает педаль процессора и берёт последний аккорд, тягучий и зыбкий. Слушает, как свистят и аплодируют в зале. Оттуда вылетает, как большая комета, непочатая банка пива, тяжело шлёпается в трёх шагах от музыканта и медленно катается по сцене, переваливаясь через какую-то выбоину.
Ублюдки, рычит он сквозь зубы, комкая в руках микрофон. Кокаин и выпивка стучат уже в голове, кажется, что именно там они, наконец, встретили друг друга и, обнявшись, танцуют теперь по внутренней стороне черепа что-то вроде ирландского степа. Хотите новую песню?
Мир потерял равновесие и дрожит, словно его включили по ТВ в передаче «Военная хроника» это Блондинчик трясёт его, взяв обеими руками за плечи. Он улыбается, сумасшедшие глаза мечутся, им тесно в переплетённой венами оболочке.
Они наши, чувак! Они наши, плевать, сколько нас штук в этом грёбаном ансамбле!
В прошлом году нас было пятеро. На одного больше, чем сейчас, вы понимаете? Арс растопыривает красную ладонь, демонстрирует её залу. Мальчики и девочки, я не думал, что выйду на сцену я словно осиротел, словно потерял одну руку Малыш, он Арс понял, что задыхается. Не от слёз. Просто задыхается. Лёгкие стали тесными, их режет на клочки никотиновая корка. Но я вышел. И вы меня приняли. Давайте сделаем так, чтобы он услышал нас на небесах!
Ответом стал рёв и визг. В воздух взметнулись огни зажигалок и сотовых телефонов.
Никаких чёртовых телефонов! поднимает руки музыкант. Голос его хрипл и надрывен, напоминает звук трения напильника о дерево. Только живой огонь. Сигареты, спички, зажигалки, коктейли Молотовавсё, что есть. Поехали
В тот день они сыграли ещё четыре песни, пока позволял голос Арса. Непростительно мало для полноценного концерта, но музыканты ушли совершенно выжатые. Толпа бесновалась, звала на бис, раскачивалась, грозя повалить охранников. Арс всё-таки вышел, и люди мгновенно затихли, вперили в него голодные глаза. Освещение притушили, и он видел обращённые к сцене белые овалы-лица. Зрители смотрели, как он поднял банку пива, залил потрескавшееся сухое горло и, отсалютовав ей, исчез за кулисами.
Слишком мало, морщится от рёва из-за кулис Сандра. Слишком мало, чёрт, Арс! Они требуют ещё. Вы должны были играть, пока последний зритель не подавится от крика собственными зубами, или пока сами не растечётесь там по сцене.
Арс сидит на стуле, уткнув лицо в ладони, и напоминает боксёра в каком-то сверхрахитичном весетакой же измождённый и потный.
Отстань от него, встрял Блондин. Пускай выходят Драм-машины. Или кто там после нас?..
Он тяжело дышит, глотая слюну.
Мигера открыла рот:
Но
Ты не видишь? Он просто высушен. Как травка. Его сейчас можно только забить и выкурить.
Всё кокаин, говорит Лиходеев, открывая бутылку пива. Сегодня ты его с места не сдвинешь, мамаша.
Клавишник Антон Лиходеев выглядит как человек, выпадающий из этого среза общества. И в то же время безраздельно принадлежащий емусвоим поведением. Даже сейчас на нём брюки, а не драные джинсы, и чёрная рубашка, открывающая белесую грудь. Лет тридцать пять на вид, светлые волосы в аккуратной стрижке, лицо костистое и холёное, будто у английского лорда. От него ожидают соответствующих повадок и получают ихнадменный взгляд готов вгонять под кожу иголки, великолепные жесты взваливают на плечи тем, кто близко с Лиходеевым не знаком, килограммы кирпичей, кажущиеся им грузом собственной неполноценности.
Всё это сочетается в нём с разнузданностью пьяного подростка.
Дверь гримёрки распахивается, и человек не замедляя хода прикладывается головой о косяк. Сандра и музыканты поворачиваются, чтобы созерцать скачущие по полу искры. Кепка слетает к ногам, и он поспешно нагибается следом. Пепельные волосы, заплетённые в косичку, но уже успевшие выбиться в беспорядок, спадают ему на лоб, на глаза, полощутся на носу. Больше всего это походит на мохнатое животное, маленького нестриженого пуделя, что сидит у человека на затылке. На худой шее болтается гитара, какой-то Les Paul, похожий, сопоставимо с его двухметровым ростом, на детскую игрушку. Одет в белую рубаху, норовящую выползти из синих джинсов.
Драмы, говорит Лиходеев и пьяно хохочет. Он раскачивается на стуле, порой удерживая равновесие всего на одной ножке, и наслаждается бесплатным развлечением. В свете единственной лампы белеют растянутые в ухмылке зубы.
Человек неловко переступает забранными в сверкающие берцы ногами, под подошвами хрустит пачка сигарет, что вывалилась из его кармана. Говорит заикаясь:
Пришёл выразить своё восхищение вам, ре ребята. Классно сыграли. Я вас слушаю уже четыре года, и был очень расстроен, когда вы ушли со сцены.
Говорит он высоко, слегка растягивая слова. Растеряно улыбается и повторяет:
Потрясно сыграли.
Взгляд его замирает на Арсе. Потом вошедший делает шаг ему навстречу и протягивает руку.
Меня зовут Кирилл. Кирилл Ястребинин. Гитарист в группе «Драм-машина».
Музыканты затаили дыхание. Арс поднимается, мутные голубые глаза подёрнуты болью. Пошатывается, хватается за край стола, с которого важно съезжает поднос с фруктами. Следом сыпятся бумажки Сандры, и та, плюясь и ругаясь, бросается, было, их подбирать, когда Арс, гитарист и лидер «Странных снов», размахнувшись, бьёт Ястребинина в подбородок. Тот качается, прижимая рукой челюсть. Арс делает шаг вперёд, почти не отрывая ноги от пола, утюжит ковролин, его подхватывают под руки, и Блондинчик, сорвав крышку, выливает на разгорячённую голову бутылку минералки.
Кирилл исчезает из гримёрки так же внезапно, как появился. Из коридора доносится топот, затем, будто тощий великан обрушился на пол, грохот, и через некоторое время снова звук подошв берцев по дощатому полу.
Здорово! пьяно восклицает Сургуч и икает. Как в старые добрые панковские времена. Ни дня без мордобоя!
Заткнись, бросает Блондинчик. Он выглядит озабоченным, а Сандра так и вообще держится за голову.
Он вряд ли что-то соображает, говорит Лиходеев, невозмутимый, как Будда, глядя, как блондин встряхивает Арса, пытаясь привести его в чувство.
Его отпаивали долго и терпеливо. Сводили опустошить желудок и снова принялись поливать холодной минералкой; лужа под ногами росла, как будто в гримёрке внезапно полил дождь. Сандра тем временем сходила к менеджеру Драм-машин и вернулась ни с чем.
Меня даже не пустили, говорит она сплёвывая. Сукины дети ничего не захотели слушать. Я чуть не высадила дверь!
Могла бы и высадить, говорит Лиходеев, придерживая голову Арса, пока Блондинчик льёт на неё воду. В другой руке он держит пиво. А потом извиниться. Они бы все поняли.
Сандра в сердцах пинает стул. Он с грохотом отлетает в угол. Арс приходит в себя, весь рыхлый, как пудинг, водит мутными глазами.
Помнишь, что ты натворил, приятель? мягко спрашивает Блондинчик.
Сандра толкает его в сторону, грозно надвигается на Арса, встревожено потирая руки.
У нас будут из-за тебя неприятности. У тебякак минимумуже есть, и я не собираюсь тебя выгораживать
Она ещё что-то говорит, нависая над Арсом, в то время как тот проваливается куда-то в недра её тени, словно в канализационный колодец. Собирается с мыслями. Из тумана выплывает Блондинчик, участливо спрашивающий одними губами: помнишь? Сургучев лежит на диване, и пузо его трясётся от беззвучного смеха.
Это не Франц Фердинанд и не Кипелов. Переживёт. Говорит гортанно Лиходеев, сидя верхом на стуле. Дрожащими руками он вытаскивает из кармана мятую пачку, вынимает сигарету и пытается закурить.
Мы с Сандрой умеем разруливать скандалы, говорит Сургуч. Старый продавленный диван скрипит при каждом движении. Он с видимым усилием поднимает внушительный кулак. Только скажите, кому настучать. А за мной не постоит.
Арс встаёт, неловко уворачивается от рук Сандры.
Пойду посмотрю.
На что? опешила Сандра.
На их выступление.
Он исчезает за дверью. Повисло растерянное молчание, сдобренное только неожиданным храпом Сургуча. Сандра хлопает глазами. Лиходеев ухмыляется. Блондинчик разводит руками:
В этом весь наш Арс.
Арс обошёл зрительный зал по служебному коридору, перешагивая через вездесущих бабок со швабрами, и поднялся на балкон, откуда в сцену целила батарея прожекторов. Публика ещё некоторое время недовольно ворчала после преждевременного ухода «Снов», но вышедшие на сцену «Драм-машины» сорвали свою долю оваций. Причём немаленькую долю.
Арс закурил. Подошёл светотехник, тоже мусоля сигарету. Уважительно кивнул на музыкантов.
Шпарят ребята.
Техник классический, с запущенными волосами и щетиной, низко надвинутой на глаза клетчатой кепкой. Такой есть в каждом полуразвалившемся доме культуры, где не чураются денег за рёв металла или болезненные завывания альтернативы. Может быть, он же есть и в тех, что чураются, но Арс этого наверняка не знал.
Вся эта новомодная альтернатива не для меня. Но вот эти ничего. Знают своё дело. И мелкоте нравятся.
Да, соглашается Арс, не зная наверняка, услышит ли его техник сквозь гул аппаратуры. Неплохи.
Гитарист, которому он зарядил в челюсть, на сцене с остальными тремя музыкантами. Играет очень неплохо. Правда, на взгляд Арса, перебарщивает с эффектами.
Пространство пульсирует, словно комок раковых клеток, окрашивается в воспалённом сознании Арса красным и коричневым. Болезненная цветомузыка для мозга, облепленного кокаиновыми бляшками. Танцевальный рок-н-ролл льётся со сцены, и толпа внизу танцует и подпевает вразнобой, едва не заглушая вокалиста. Лучи прожекторов такие плотные, что в них можно согреть руки.
Пойду, говорит Арс технику. Хочу взять кое у кого автограф.
* * *
Кирилл вваливается за сцену, едва не запутавшись в драпировках, с облегчением всучивает кому-то из техников гитару. Следом, галдя и улыбаясь, тянутся остальные музыканты.
Отыграли. Хорош. Кто кого разогревает здесь непонятно, но толпа горячая, мягкая, податливая к любому движению, как разогретая лазанья, и вкусная. Можно ложкой есть. Выступали последними, поэтому достались только положительные эмоции.
Эй. Кис-кис.
Кирилл оглядывается и встречается взглядом с холодными голубыми глазами.
Пошли.
Кирил вздрагивает.
Кудапошли?
Прогуляемся.
Арс прячет глаза за тёмными очками. Поворачивается и уходит в темноту.
Кирилл? окликает басист.
Ястребинин машет рукой.
Лёха, я к вам попозже мне надо
Кирилл пожимает плечами и двигается следом за Арсом, водя руками по темноте, шаркая и задевая предметы. В молчании они проходят плохо освещёнными коридорами, спускаются по лестнице и выходят на улицу. Впереди, засунув руки глубоко в карманы, Арс, и за ним, стараясь наступать след в след, Кирилл.
Москва шумит дождём, блестит хромом и краской на крыльях автомобилей. В ветре, что волочит по улице газеты и неоновые капли реклам, совершенно не чувствуется лето.
Арс идёт по краешку проспекта, равнодушно ступая в лужи, не оборачиваясь, сворачивает на какую-то улочку. Кирилл за ним. Кафе в мокром нутре, как осколок зеркала среди щебня, название скользит по краешку сознания Ястребинина и растворяется в смазливых ритмах танцевальной мелодии.
Они располагаются за столом, подходит официант.
Водки. Хорошей. Что пьёшь?
Ничего, сглотнул Кирилл. Пива.
Ему тоже водку, решает Арс. Принесите нам графин.
Они сидят на втором этаже безымянного кафе. Музыка здесь почти не слышна, да и народу мало. У окна курит сигару какой-то хлыщ в пиджаке, в углу за лестницей шепчется парочка. В столовых приборах и глянцевых поверхностях отражается лицо, смешно растянутое во все стороны. Словно тебе снова восемь лет и мама повела тебя в комнату смеха. Синие занавески на окнах нагоняют приятную истому, и Кирилл краешком сознания удивляется, как здесь могут работать и не засыпать на ходу люди.
Выпивают в молчании. Потом ещё по одной. И ещё. Кирилл под пристальным взглядом глотает горящую жидкость, давясь, закусывает лимоном.
Арс с интересом рассматривает вспухлость на подбородке музыканта.
Не болит?
Кирилл хмуро массирует подбородок, двигает челюстью.
Немного. Меня и не так били. Повезло, что вы были под кайфом. Удар как у девчонки.
Меня тоже били ни за что. Терпи, если уж сразу не дал сдачи.
Он роется во внутреннем кармане куртки и извлекает квадратную коробочку с диском. Кладёт на стол и двигает к Ястребинину.
Вот.
Что это? Кирилл тянется через нарастающий в голове шум. Ему кажется, что и стол, и коробочка, и Арс с тёмными провалами очков на глазах где-то очень далеко. Что там?
Песни. Запись вокала.
Ему приходится сделать над собой усилие, чтобы выговорить слово.
Чьё чьего?
Одного очень близкого мне человека. Её больше нет. Я хотел бы, чтобы ты написал на эти песни музыку.
Я?
Арс снимает очки, закуривает. Сигареты у него в пачке почему-то все мятые. Кирилл представляет, как он, о чём-то задумавшись, выуживает по одной из пачки, верит в руках и пробует на зуб. Словно бы спохватившись, кладёт обратно, чтобы через минуту нашарить следующую
Да. Пожалуйста.
Кирил вертит диск в руках. Осторожно кладёт его обратно на стол.
Почему не вы? Это же близкий вам человек. Ему было бы приятно
Нет. Я много чего натворил в этой жизни. И по отношению к нему тоже. Ты неплохой музыкант, вот и работай.
Кирилл колеблется. Нервно вертит в руках рюмку. Арс отодвигает стул, надевает очки.
Я на тебя не давлю. Сначала послушай. А потом звони, там есть номер моего телефона.
2003, июнь. Часть 2
Да?
В трубке повисла настороженная тишина. Потом торопливая речь:
Я послушал диск, Арсений. Всё очень здорово.
В тумане болезненной дрёмы Арс не сразу узнаёт Кирилла.
Я за тебя рад, бурчит он. В солнечных лучах, льющихся через незадёрнутые шторы, купаются пылинки. Утро, а может и ранний вечер. Как что-нибудь напишешь, звони.
Арс роняет мобильник на постель. Рядом никогоподруга успела уйти. Сонно наблюдает, как по простыне ползают солнечные зайчики, и пытается вычленить из памяти, как там её звали. Нет, не вспоминается.
Одна из многочисленных квартир Лиходеева (он зарабатывает на жизнь сдачей в аренду таких вот однокомнатных квартирок и комнат) находится на Нагорном проспекте, в многоэтажной коробке, торцом выходящей на более или менее оживлённую улицу. Через распахнутое окно извергается слегка потасканный, но всё ещё живой воздух московской окраины. Гудит автострада, где-то стучит колёсами поезд. Из припаркованной под окошком машины завывает какая-то попса.
Пробираясь через тесный коридор на кухню, Арс бурчит:
Сучка. Могла бы хоть кофе сварить на прощанье.
Эти словане более чем способ с размаху впечатать в стену стучащую в висках боль. Кофе Арс при любых обстоятельствах предпочитает варить сам.
Кухня встречает его грязной посудой и батареей пустых бутылок.
Проснулся? весело спрашивает Блондинчик из кресла. Ноги его закинуты на стол, носок правой туфли равнодушно шевелит полупустую пивную банку.