Именно поэтому информация, предназначенная для ушей этих двенадцати представителей народа, произносимая Игнатьевым была краткой, точной, резко утверждающей, в отличии от звучащей многословности и сложности речей обвинителя, изо всех сил старавшегося выглядеть ритором и интеллектуалом, стараясь произвести впечатление заумности, помноженной на ученость, что в результате давало выигрыш позиции защиты, и впечатление неадекватности стороны обвинения.
Молодость и максимализм молодого человека в синей форме, заметно подпортили его усилия, на что судья совершенно не обращала внимания, решив обеспечить действительное равенство сторон на самом деле, что стало некоторым предательством с ее стороны, рассчитывающим на нее господином обвинителем. А ведь так и должно быть, между нами говоря!..
К пятому заседанию, означавшему, как потом оказалось, ровно середину процесса, молодой человек осознал ошибочность выбранной им тактики. Более всего его обидело, кажущееся равнодушие судьи, позволяющей адвокату гораздо больше, по его мнению, но более всего злость разъедала от понимания того, каким глупым он выглядел. Тщеславие, неуемная гордыня требовали сатисфакции, будучи человеком не совестливым, не испытавшим в своей жизни ни одного крупного разочарования, не разу не задумавшись о своей, в общем-то, посредственности, но имея большое самомнение, привыкший добиваться цели не своими усилиями, а чужими возможностями, он не нашел лучшего выхода, как вместо того, что бы принять меры к изменению своей позиции, начал везде, где мог, нехорошо отзываться о судье, ведущей процесс, нападать на адвоката, не адекватно отзываться и оскорблять подсудимого.
Сначала, молодой человек просто высказывал свое мнение, к которому прислушивались, но вскоре поняв, что парень пытается таким образом прикрыть свое бессилие, предупредили о возможном снятии с процесса, в случае, если он не перестает интриговать, вместо того, что бы выполнять свои обязанности. Не в пример поведению нормального человека, обвинитель решил пойти другим путем, написав донос об имевшем месте подкупе Ее Чести, разумеется, без подписи.
Надо сказать о полярности нашего мира, именно поэтому и черные злые планы, и добрые могут найти поддержку и оплот в других людях, ибо и одно, и второе всегда рядом с нами, мало того, внутри насчто выберет человек, что призовет своими намерениями, мыслями, или даже шутками, то и придет к нему!
Только начнет навязываться у человека мысль о мщении или намерении воздать должное, безо всякого желания воплощать, так обязательно появится такая возможность, притом, что и делать то ничего не нужно будет, а вот справится человек с таким искушением или нетвопрос! Не думайте, что любое ваше действие останется без последствий. Скажем, пойдете вы на языческий праздник хэллоуин, что уже не шаг в сторону, малое падение к пропасти, о которой мало, кто задумывается, отмахиваясь рукой, мол, это же просто карнавал, выберет себе костюм беса, и прощеголяет в нем целый день. Проходит время, и почему-то, начинает рушиться благополучие, все чаще становится в виде выбора необходимость принимать трудные решения, все чаще вынужден человек предпочитать более простую и неверную дорогу, даже не задумываясь почему так, а костюм все висит в шкафу, не как тряпка, а как вполне материализующееся зло. Все, всегда имеет свои последствия, редко имеющие в наших глазах прямую связи с нашими поступками или еще хужевидимую, но не в верном свете.
Так и господин обвинитель, не желая напрягаться, веря в «свою звезду», свой гений, свое везение, направил свои силы на подлость, уверенный, что поступает совершенно правильно.
Как я сказал, всегда найдется попутчик! Жалоба попала на вид нашему старому знакомому Сергею Петровичу, не то чтобы он занимал ответственных пост, при котором рассмотрение таких бумаг было обязательством, ему донесли всего лишь слух о ней. Тут же он не преминул без проверки (да и кому она нужна) разжечь скандал, по мере его разрастания, в деле находилось все больше «попутчиков», причем с каждой стороны «за» и «против». Честь суда была затронута, включились силы разных уровней и ступеней. Конечно, от Буслаева отреклись, так сказать выбросили из корабля благополучия, но никто не стал его добивать, отдав его на съедение обстоятельствам, но кто же может предречь их плоды воздействия из ныне живущих?!
Завертевшаяся карусель, заставила сделать небольшой промежуток в заседаниях, судья взяла краткий отпуск, надзорные же органы приняли решение о продолжении процесса в том же составе, ибо нет ничего надежнее для поиска истины, чем состязание двух соперников, жестко противостоящих друг другу при одной цели, к которой они обязаны идти совместно.
София Валерьяновна, была женщина гордая, теряя это качество только со своим супругом, а потому не пожелала уступить ни на йоту, обвинитель же Григорий Романович Лейба (героев нужно знать в лицо, хотя больших подробностей эта книга читателю не даст, пока во всяком случае), растерявшись от такого решения, начал придираться больше к ведению процесса, чем пытаться усилить позицию обвинения. Разумеется, на это обратили внимание и приставили к нему «второго номера», поскольку положение его высокопоставленных родственников, конечно же, служащих на том же поприще, не позволяло в самом начале карьеры получить пинка под зад.
«Семейный» подряд сыграл злую шутку, поскольку вторым оказался человек в профессиональном плане весьма подготовленный, но как обладатель характера слабого, не смог настойчиво требовать необходимого от Лейбы, а потому «паровоз» обвинения тащил свое тягло на том же жидком пару и в прежнем направлении.
Сергей Петрович, отследив этот момент, неожиданно понял, что приговор может быть не пожизненным, а конечным, перепугался, ведь по его мнению, носитель такой информации обязан был сгинуть в небытии.
Конечно, бывший советник переживал больше о себе, чем о ком бы то ни было, но чтобы повлиять на ход процесса, необходимо было подключать определенные силы, что не было сложно, если делать напрямую, но когда он так поступал? А потому, этот человек, считающийся «серым кардиналом» решил готовить каверзы не на этом поле, а на следующем, в конце концов, война всегда проходит через множество битв, и выигрывает ни тот, кто побеждает чаще, а тот, кто выигрывает решающее сражение! Запиши это, дорогой читатель, а лучше запомни!
Игнатьев, неожиданно для себя сделал вывод, что не видит противников, опыт не только адвоката, но предыдущих многих специальностей, подсказывал ему, что хотя так не бывает, но сейчас происходит нечто невероятное, во главе чего будет стоять именно он! Кого угодно такое мнение подстегнуло бы к решительным действием, но только не его. Алексей не любил спешки, хотя, как любой человек получал удовольствие от быстрых побед, ведь быстро не значит легко!..
Мы позабыли в описании происходящей брани и смены направлений векторов, упомянуть о бывшем депутате, ставшим, почему-то в глазах многих совершенно другим человеком, и именно сейчас, когда, казалось бы, перевес сил стал очевидным, и будь он обычным преступником, мог бы успокоиться, Кирилл Самуилович, вошел в череду новых духовных испытаний, где с одной стороны его мучили угрызения собственной совести, а с другой напирали попытки собственного оправдания и потуги осуждения тех, кто определил его вменяемость во время убийства, что приносило ему страдания от опасения потери обретенного пути к Богу.
Буслаев, атакуемый подобными переживаниями, увлекаясь одним из них, шарахался от священного храма, охватившей его, веры, спохватываясь всегда, где-то вдалеке, приходил в ужас от ощущения почти богоосталенности с понимание того, что не Господь его оставил, а он сам от Него отвернулся.
Что тут только не приходило на помощь врагу рода человеческого, что только не отвлекало от Истины «Гомера», но опыт, как и любое накопление, не дается легко, не собирается быстро, не ценится по достоинству, не хранится и не оберегается, как должно, пока не становится оплотом и руководящей мерой самой жизни.
«Почему я не могу справиться с собой?! Было сложно противостоять искушениям извне, но Господь упростил мне задачу, направив мое зрение внутрь меня, благодаря чему, прозревая свое сознание насквозь, я обрел возможность видеть глубже него в бесконечности подсознания и дальше скрытых источников мыслей я, я, явсе Явот то, что мне мешает! За собой я не вижу Его! Даже внутри себя, я умудрился пойти не тем путем, забыв, что мир во зле лежит, а потому и мой внутренний мир не может существовать в отрыве от земного, где властвует князь мира сего дьявол!!!»он поражался, как просто увлекался осуждением своей, убитой им же, жены, обвинения сыпались одно за другим, на деле не имея под собой и малого основания. Уже позже, он видел, что обвинял ее в том, чем в большей степени надо было винить самого себя.
С каждым днем, Буслаев все больше прикладывал сил к борьбе со своими прежними анти духовными навыками, привитыми ему с подачи зла, он уже не допускал появляющимся помыслам, возрастать в мысли, оживая в реальные эмоции и переживания. Звучащий голос совести, усиленный голосом Ангела и той ипостасью его души, что прошла мытарства и была «крещена» в огне страданий бесконечных, гремели теперь набатом, что заставляло сразу прорывающиеся обвинения и осуждения направлять против себя, неожиданно для своей гордыни, точно уверенной всегда в своей идеальности.
Вот тут Кирилл Самуилович снова и снова обнаруживал в себе все больше пороков большее, которые и подвергал законной каре.
Не чудо ли, что присутствуя на своем суде, он устроил судилище над собой?! А осудив себя и делая это постоянно, более гневно и верно, чем, кто бы то ни было, мог ли он думать о чужих обвинениях, бесспорно им заслуженных, по его теперешнему мнению?! Мог ли суд человеческий интересовать его больше, чем свой собственный под страхом предстоящего после смерти, о чем он знал не понаслышке, но по личным страстям?
Лишь представляя себя стоящим на коленях на Страшном суде пред Ликом Господом вооружившимся помимо милосердия, в первую очередь справедливостью, он начинал трепетать очевидности своей полностью понимаемой участи, и теперь уже зная, что не Господь судить будет, а собственное состояние его души! Молитва начиналась сама по себе, суетный мир скрадывал сам себя в его сознании, оставляя молящегося наедине со своими обвинениями в сторону себя, раскаянием, молитвами о даровании возможности искупить хоть что-то.
«Гомер» часто чувствовал не только, почти физически, присутствие душ убиенных им, но больше их молитвы, ощущая их усиление во время своих о жене и детях. Так, сначала, появилась эта странная связь, в последствии укрепившаяся, не имеющая ни ненависти, ни обиды, ни страха, только любовь, которая смогла воплотиться в своей полноте, только через потерю, страдания, осознание нищеты своего духа, своих бессилия и грядущей ответственности перед Вечностью!
Наверное, читателю сложно представить, каким образом происходит перестроение отношения несчастного к самой трагедии, подобной вселенской, только в таком случае в объеме разума человека. Убеждать или сподвигать к чужому мнению, вряд ли будет разумно, но если исходить из необходимости самого человеческого индивида существовать далее с тем, что уже невозможно исправить, и понимания наличия в нашем мозге практически любого алгоритма примирения с почти любой проблемой, даже противоречащей естественному ходу вещей, то можно согласиться с тем, что рано или поздно такое перестроение произойдет.
Заметим здесь, что многое зависит от характеристик самого человека, его внутренних моральных устоев, уровня интеллекта, знаний, психической уравновешенности или наоборот, воли, сомобытности, процентной соответсвенности самой личности с картиной, которую сама личность о себе создала для других, многому другому, что и составляет описание индивидуальных особенностей. Иному и думать не нужнону случилось и случилось, забыл человек, ведь не он с жизнью распрощался, а вот жить дальше ему, причем не так как хочется, как решат в соотносясь с законом.
Другой места не находит, потеряв всё, и прежде всего, основу смысла жизни, вместе с волей и становым хребтом, иногда вылезая из своей омебности, молит только об одномубейте меня. Третий, находя силы взять себя в руки, заставляет зачем-то себя жить дальше, даже не имея ни перспектив впереди, ни смысла своего рационального существования, крепится и каждодневно, доказывается сам себе, что каждый день такой жизни и есть искупление. Дальше этого дня смотреть или думать такой не станет, опасаясь потерять, хоть какое-то постоянство, постепенно обрубая свое сознание изнутри, оставляя нужное только для: поел, поспал, сходил в туалет, сдержался и заново все тоже самое. Жизнь его проистекает «на нерве», а весь мир постепенно станет вражеской средой, не желающей его понимать, хотя он и сам себя понять никогда и не пытался.
Иной, отпуская коней отчаяния, печали, обиды на всю нынешнюю Ойкумену * (Обитаемый мир для греков), забывает отстегнуть повозку, а потому не готов к бешенному скачкам, и с каждым прыжков безумства убивается перспективой того, что никогда не сможет остановить сам, а прочих это не беспокоит.
Пожирая самих себя из нутрии, в отчаянии возненавидя свою жизнь и все, что становится ее атрибутами, существуют эти живые мертвецы взаймы, желая только об окончании этого существования, не в силах прекратить его собственноручно или, хотя бы попытаться отвлечься.
Еще многие существуют варианты, от фанатического увлечения религиозностью, навязчивой, агрессивной, болезненной, до кажущихся вполне разумными увлечениями души или разума, много читающими, складно и умно размышляющими, видимыми другими сконцентрированными до болезненности, с выпуклыми, стремящимися больше них самих мыслями, на свободу, в основном набитые теориями об утопии, знающие, как поменять мир, да пожалуй, все и вся. Спроси их о любом запутанном, затруднительном положении, и увидишь, что лучшего стратега, тактика, политика, руководителя, причем в одном лице, не найти, но стоит прожить с ним день другой в одном помещении, понимаешь, что единственное место такому в сумасшедшем доме
Тяжелейшие испытания, от одной мысли о которых, подавляющая часть человечества, приходит в трепет, неожиданно обрушаясь, меняет человека или, если быть честнее, приводит его в соответствие с его же настоящей сутью, будто срывает всю шелуху, упаковочный фантик, кожуру и наслоения, не имеющие к нему, на самом деле, никакого отношения.
Возможно, раз от раза любого и каждого необходимо проводить, сквозь такие «игольные уши» * (Лазы очень маленького размера в крепостных стенах, для прохода мелкого скота: баранов, коз, свиней, через который и человеку пройти было сложно), чтобы мир преобразился, трансформировавшись в тот, что был сотворен Богом изначально. Куда вот только девать тех, кто окажется, после такого испытания непригодным?! Кстати, именно они всегда становятся во главе тех, кто обливает и так не чистых несчастных, грязью, осуждая, обвиняя в гораздо большем, низменном, в чем угодно, лишь бы сами выглядеть лучше, пытаясь самоутвердиться, придать значимости себе в чужих и своих глазах, на деле пугаясь только одной мысли, обязательно посещающей их сознание раз от раза, что сами они много хуже, гораздо слабее, более ничтожнее, от того и выглядят чертями, в случае попадания в тюрьму, принимая свой настоящий облик
Что касается Буслаева, то он был занят описанным мной настолько настойчиво, что не отдавал себе отчета о сейчас и здесь решающейся его судьбе, ибо и в судьбу то уже не верил, поскольку зналвсе предрешено, еще до начала, а значит, никто не гадает, не меняет, и ни от кого не зависит его будущее, как только от его решений, которые всегда были известны Проведению Божиему, сжимающему все, до единой нити, грядущего в любой из жизней.
Теперь он доподлинно знал, что нужно делать, что бы выбранное им направление движения соответствовало предназначенной ему стезе, необходимо ориентироваться только на то, что угодно Богу. Казалось это не сложно, но на деле бесконечно трудно, поскольку старательно сам человек стирает желаниями своей плоти, страстностью гордыни и тщеславия, четкую грань между добром и злом, делая ее невидимой.
Взамен появляются многие другие, четкие и не очень, сопровождаемые, как скажет современный человек рекламой, симуляциями, заманчивыми и выгодными предложениями, выглядящими совершенно белыми и чистыми, будто только выстиранными и прополосканными в раю и по невероятному везению доставшимися именно ему, на счастье
В такой внутренней борьбе, скрытом, часто отвлекающем от главного, противостоянии, подходил Буслаев к главному моменту процесса. Игнатьев уже понял, что не может отвлечь от самого себя своего подопечного, видя в постоянной толи молитве, толи задумчивости, решил не мешать, призывая лишь изредка для помощи, в основном ради пояснения каких-то моментов семейной жизни, чувств, отношений, планов, которые строили супруги, на что Кирилл Самуилович отзывался тепло, светясь неожиданным счастьем, когда-то бывшим в семье Буслаевых, постепенно угасая к концу повествования, затухая и уничтожаясь к финишу рассказа, кончая обыкновенно слезами раскаяния и постигаемого теперь умиротворения.