Дневники обреченных - Алексей Шерстобитов 30 стр.

Присяжные заседатели непременно приходили сами в состояние отчаянного сопереживания, опровергнуть или перенаправить его обвинителю не удавалось, остальные же участники, теперь, даже уже выступившие свидетели обвинения, сегодня из простого любопытства посещающие заседания, вперемешку с журналистами, начиная вспоминать хорошие моменты из совместных кусочков жизни, кивали головами, имея вид печальный и сострадательный.

Кто бы мог, взирая со стороны подобное, оставаться безучастным этому горю, ведь сыграть так не возможно, а рассказывать, будучи от одного воспоминания, счастливым, не бывшим таким никогда, вовсе не возможно!..

Наступил день прений, ничем не отличавшийся от прежних заседаний, затем еще ступень и, наконец, последнее слово подсудимого, не оставившее ни сомнений, ни единого шанса обвинению, настоять на своей уверенности в необходимости заточить этого человека навсегда.

Я не могу привести этот текст здесь, поскольку слышавшие его, не запомнили ни слова, а секретарь суда, впервые рыдавшая от умиления, не смогла и буквы напечатать, поэтому слова эти, не оставшись в памяти людской, не отпечатались и на бумаге.

«Когда он говорил, Царствие Небесное на землю снизошло»все, что смог сказать Игнатьев журналистам в интервью после произошедшего, сам не поняв, как именно не запомнил, при своей почти идеальной памяти, ни единого слова из речи, произнесенную «Гомером» безо всякой подготовки. Одно ощущение не покидало ни во время выступления, ни покинувшее и после, всех до одного, присутствовавшихговорившему было совершенно не важно, что с ним будет дальше!..

Следом говорил обвинитель, но все произнесенное им потонуло в пролитых «Гомером» слезах, со всей соответствующей злобой, сопровождавшей его речь почти полчаса, что должно было подтолкнуть слушателей к осуждению преступления Буслаева, ибо содержала страшные подробности трагедии, нелесные отзывы свидетелей, что обычно производит тяжкое впечатление, но почему-то усвоенной ушами присутствующих, через призму «последнего слова» подсудимого, а потому не имело и толики влияния на принятие решений каждым из присяжных заседателей.

Судья, взяв небольшой перерыв, искушаемая, неизвестно от куда взявшейся боязнью, нависшего оправдательного вердикта, боролась со своими страхами, но предчувствуя, что именно ее поведение станет не столько направляющим вектором для присяжных в принятии ими решении, сколько возымеет сторичные последствия, для каких-то изменений в ее отношениях с мужем, успокоилась, отдав все на волю Божию. Наверное, вряд ли кто-то из судей, имел подобное в своей внутренней убежденности, прописанной в законе, как одной из основ принятия решения в вынесении приговора, но именно сегодня, этому судье показалось такое предчувствие единственно определяющим и верным.

В напутственном слове Ее Чести прозвучал призыв быть не столько справедливым, сколько милосердным, (что само по себе нонсенс в судебной практике) помнящим, что именно решение каждого из присяжных заседателей будет теми рамками, в которых она, федеральный судья, примет свое решение, вынося приговор.

Она не стала напоминать, что преступления совершенные Буслаевым, особо тяжкие, бесчеловечные, не имеющие ни одного обоснования для смягчения приговора, не упомянула экспертизу психиатра, заявившего с трясущимися губами о вменяемости по имеющемуся законодательству, как сделала бы раньше, но акцентировала все внимание на сделанную экспертом, все же, оговорку о имеющейся международной классификации, определяющей невозможность в такой ситуации вменяемости, во время приступа «реактивного психоза».

Обвинитель резко протестовал, благодаря чему нарушил регламент и был так же резко остановлен. Присяжные же заседатели отправились же в специально отведенную комнату, совершенно автономную, где и пропали на несколько часов, обнаружив свою жизнеспособность только в полночь

Эти шесть часов каждый из, знакомых нам участников, был отдан на откуп своим слабостям, мыслям, опасениям, нетерпению, одно точно можно сказатьравнодушных не оказалось!

Сторонний наблюдатель, не слышавший выступления Буслаева, но бывший очевидцем всего остального процесса, несмотря на все старания адвоката, дружественный нейтралитет по отношению к подсудимому судьи, очень впечатляющий вид самого Кирилла Самуиловича, вызывающий ни жалость, но желание последовать примеру отрешенной молитвенной раскаянности, не такой, какая бывает у пытающихся произвести впечатление, а горящей этим внутри, имеющий лишь легкий внешний оттенок, происходящей в душе бури, наверняка, сделал бы вывод, что участь его решена однозначно, причем самым печальным образом.

Освещающие этот суд журналисты, создали очень скверный образ, соответствующий Буслаевскому, между прочем, до трагедии вне дома. Рыцари пера, набросившись скопом, перенесли все нелицеприятное и на жизнь в семье, подталкивая всех и каждого прочитавших, к отвращению по отношению к бывшему депутату, быстро овладевающему большей частью граждан, хотя бы слышащих о нем.

Процесс и, конечно, участники его, не в банке закупоренной существуют, слышат дома, от знакомых, по телевидению, постоянно убеждающие их слова, коварные отрицательные мнения, не могущие не повлиять на их собственное. Таким образом устроено нечаянно обрабатывание присяжных заседателей, не имеющих право по закону ни читать, ни смотреть, ни слушать ничего, касающегося личностей участников процесса, но если они не стремятся навстречу, то сама информация приходит к ним в самом каверзном и извращенном образе.

Представьте, какой сумасшедший накал страстей преследует этих людей на протяжении всего процесса, какое давление испытывают они со всех сторон, ведь ни один обвинитель не станет просто зачитывать кусочками выдержки из материалов дела, но сделает это таким образом, что бы личность, пока еще не преступника * (Наверняка можно констатировать этот факт только после приговора суда, даже в случае чистосердечного признания, человека противозаконно называть преступником, то есть субъектом совершившим преступление в котором его обвиняют), но подсудимого, выглядела наиболее соответствующей преступлению, часто извращая при этом саму индивидуальность, историю жизни, намерения, даже в случае, когда обвиняемый признает свою вину.

Намеренно промолчим об адвокатах, ибо им ни так много остается места в сегодняшней судебной системе, имеющей довольно отчетливый оттенок карательной, о чем говорит статистика, практически отсутствующих оправдательных приговоров.

Именно последнее слово в предыдущем предложении и не оставляет сомнений в подобных процессах, понимая это, все ожидающие вердикта коллегии присяжных заседателей, осознав трагедию и повлекшую за ней, удивительную перемену человека, сыгравшего основную в ней роль, не питали надежд ни на какой другой исход, кроме, как «ВИНОВЕН, не достоин снисхождения», а затем приговор «ПОЖИЗНЕННОЕ ЗАКЛЮЧЕНИЕ», ибо иных прецедентов еще ни разу не было.

Представьте себе сидящего в маленьком каменном мешке, с грязными, исписанными стенами, как бы прототипе ожидающего несчастного будущего на всю жизнь, понимающего при этом, что именно сейчас решается его судьба. Он согласен на любой срок, пусть даже пятьдесят лет, против максимального двадцати пяти, но только не пожизненный. Не важно для него сейчас, что эти пятьдесят ужасных циклов вряд ли возможно отбыть на строгом режиме, что это тоже страшно и трудно выносимо, ведь на четверть века быть лишенным всего, загнанным в рамки, определяемые не столько законом, сколько волей людей, служащих в системе ФСИН, далеко не всегда придерживающихся пунктам уголовно-исполнительного кодекса! Выпавшим из течения времени прежней своей жизни, семейного круга, нормального существования, а на фоне сиюминутного предприговорного испытания весь срок и выглядит, как нахождение вот в таком вот каменном мешке, типа «зиндан».

Раскаяние, безусловно, облегчает эти мысли, человек чувствует себя виновным и согласен на любое наказание. Истязая себя, даже мыслями на самое худшее, как большей полезностью для искупления, человек лечит свое сердце, но его разум старательно остужает этот пыл, приземляя человеческое существо, раз от раза, пугая реальностью, которая, вот-вот предстанет. Так бьют по его психике эти накатывающиеся, непрестанно чередующиеся волны в сменяющихся же постоянно обстоятельствах заключения.

Не просто раскаивающийся, но уже пришедший к покаянию, требующий возможности искупления, всем своим существом тянется к Богу, и что замечательно, как-то быстро научается уповать на Его волю, хотя со временем это прекрасное свойство, скорее всего, будет потеряно, если суета, эгоизм, гордыня и тщеславие не откусят по соответствующему кусочку веры, что случается, поскольку человек слаб и ничего без Бога не может.

Но это потом, а сегодня, сидя в этом бетонном колодце с отделкой стен под «шубу» * (Способ накидывания песко-цементной смеси на стены), несчастный, находящийся на такой именно границе конечного или пожизненного срока, ждет решения по поводу наличия или отсутствия в вердикте всего-навсего двух букв «НЕ». Если «Виновен, не достоин снисхождения», то быть «пожизненному», если «Виновен, достоин снисхождения», то судья имеет право приговорить его только к конечному сроку, не превышающему больше двух третей от максимального. «КОНЕЧНЫЙ»значит НАДЕЖДА!..

София Валериевна, почувствовала недомогание, приехавший врач скорой помощи, ошалел от ее артериального давления, заявив, что неплохо было бы лечь на обследование, посоветовал взять отпуск, и уже хотел было поставить укол, в этом случае просто необходимый, как она отказалась, обосновывая тем, что ей необходимо довести заседание до конца, что после укола вряд ли будет невозможно.

Уговоры не подействовали, доктор пытался объяснить об очень опасном состоянии здоровья, которое может привести к инсульту, но его усилия оказались тщетными. Уезжая, он обещал навестить ее через пару часов, на том и договорились. Прощаясь с врачом, София позвонила мужу предупредить о своем позднем появлении и не важном состоянии здоровья, тот занервничал, отругал ее за такой риск, пообещав заехать за ней в любое время, пусть только за пол часа предупредит об окончании процесса.

После этого разговора, судья положила телефон на подоконник и, улыбаясь сама себе, вытирала слезыни разу не было проявления такой заботы с его стороны, то есть было, конечно, но впервые это звучало так тепло, ощущалось настоящее переживание и забота. Именно сейчас она решила, какой приговор огласит по этому делу. От куда-то появилась уверенность в милосердном вердикте, и она поклялась, что поможет Буслаеву всеми возможными средствами, поскольку связывала напрямую произошедшее улучшение отношений с мужем с возможным участием в судьбе «Гомера».

Только подумав об этой связи, как прибежала ее секретарь, сообщив об окончании работы коллегии присяжных заседателей. Получив указание собирать участников и конвоировать подсудимого в зал суда, София Валериевна, отправилась в свой кабинет, приводить себя в порядок. Глядя в зеркальце, она заметила несколько незнакомых морщинок, вслед за тем, еще кое-какие изменения, не видимые раньше: «Господи, и такой он меня еще терпит! Совсем старуха! Нужно бы уже и пластику сделать и вот тут подтяжечку, и вот здесь бы подколоть»затем встав и несколько отойдя, распахнула пиджачек, приподняла водолазку, потолкала грудь снизу вверх, и добавила: «Угу и сиськи бы еще».

«Совсем старухе», по ее личному убеждению, недавно исполнился 41 год, и она легко давала фору тридцатилетним, ведя здоровый образ жизни, следя за питанием и посещая четыре раза в неделю спортивный зал, благодаря чему более молодые мужчины обращали на нее внимание, а уж более возрастные и подавно

Дверь в зал перед ней услужливо отворил Игнатьев, в ответ она слегка кивнула, ничего не ответив на его «Доброй ночи!», важно прошествовала в свою комнату переодеться, где, уже находясь в облачении, получив предупреждение о полной готовности, задумалась и видимо, не вспомнив, то что пыталась, полезла в сумочку, и найдя маленькую книжечку раскрыла.

Слегка прокашлявшись, и поправив прическу, вслух прочитала молитовку, наложила на себя крестное знамение, потом поклонилась и произнеся: «Ну вот теперь порядок!»вышла «на люди».

Осмотрев зал и каждого присутствующего, заострила внимание на Буслаеве, тот стоял, подняв голову наверх, уперев свой белесый взор в пересечение потолка и стены, губы, перебирающие одна другую, что-то шептали, а рука бегала по раскрытой книжечке, уверенно ощупывая выпуклые точечки на страничке молитвослова.

Ей понравилось, что он обращается к Богу, ведь и она сама только что сделала тоже самое, а это значит, что Господь слышал их молитвы одновременно!

Попросив пригласить коллегию присяжных заседателей, она ровным голосом предложила присаживаться и огласила регламент дальнейших действий.

Через несколько минут Её Честь обсуждала некоторые неправильно отмеченные моменты со старшиной коллегии, поняв, что именно нужно исправить, он удалился вместе с полным составом, вернувшись буквально через десять минут. Все недочеты были устранены, теперь ничего не мешало оглашению вердикта.

Именно сейчас «Гомер» почувствовал невозможность ни читать, ни молиться, ни думать о чем-то, кроме важного момента, словно, Кто-то наставлял его: «Слушай и запоминаймилость Моя, есть ни поблажка и никакая ни льгота, но новое испытание, как начало твоего искупления. Ты получил свой дар в укрепление надежды, теперь твоя воля и твои усилиявсе, что требуется для движения по этому пути. Спасайся!». С последним словом слепец повернулся в сторону судьи, «встретившись» с ней взглядом, и оба поняли, что слышали только что одно и тоже. Буслаев почувствовал на себе этот взгляд и уже не отворачивался от него, часто отрывавшегося на бумагу для прочтения написанного.

С каждой буквой восторгом наполнялось помещение, радость озаряла лица добрых людей, выражавших своими эмоциями поддержку милосердия. Неистовал только господин обвинитель, скрежеща зубами, играя желваками, метая взгляды проклятий на всех источающих улыбки.

Игнатьев, хоть и был третьим чувством уверен в возможности избегания пожизненного заключения, но привычка сомневаться, заставляла нервничать, он качал головой из стороны в сторону, будто до конца еще не поверил. Поворачиваясь в сторону Буслаева он непременно за все время прочтения замечал его «смотрящим» на судью с кажущимся выражением лица не зря доверившегося ребенка

Прочитав до конца, и поздравив Кирилла Самуиловича с отсутствующей в вердикте частичкой «НЕ», то есть «достоин снисхождения», София Валериевна резко закрыла папочку и с силой опустила ее с громким шлепком на стол, сразу объявив число и время очередного заседания, через день, когда обвинитель сможет произнести свое видение приговора, адвокат свое, а после будет оглашен и сам приговор

СТОРИЦА

Наверное, впервые София Валерьевна получила такое удовлетворения от участия, причем, достаточно деятельного, в каком-то большом и очень важном для многих людей деле. На весах правосудия возлежала не судьба одного человека, но гораздо большеепонимать это, значило для нее и для каждого решившего подойти к этому вопросу не с испуганным разумом, но сопереживающей навстречу, сокрушенному раскаянием сердцу, душой.

Как ты думаешь, премудрый мой читатель, что может быть замечательного и чудесного в таком отношении одного человека к другому? Наверняка ответ на это вопрос готов, но хранится гораздо глубже в твоем сознании, чем поверхностное разумение, а значит, достать его от туда можно, лишь тогда, когда дело касается лично тебя.

Тайна, которую мы все знаем, но быстро забываем, относится к разряду вечных перемен. Никто и ничто, кроме Бога не может быть постоянным, неизменным, все тем же. Так и каждый из нас! Интересно, что как ты, так и я, да, а впрочем, и любой другой, не очень обращаем внимание на происходящее с нами на самом деле. Действительно, разве могут происходящие с нашей личностью перемены быть важнее, к примеру, заботящих нас сегодня вопросов? Суета нашего бытия, гутаперчивость и дерзость, смеющего дразнить нас мира, постоянно трансформирующиеся обстоятельства, далеко не в самой лучшую и выгодную для нас форму, болезни, не умение придерживаться меры, способность подходить целесообразно к своему и чужому сосуществованию, относиться к подобным себе, так же, как бы мы хотели, что бы и они относились к нам самим, наше отношение к потустороннему миру, обеспечение своего быта, мира или какого-то климата в семье, полное отсутствие спокойствия в душе, редкое желанное взаимопонимание, да никогда этот список того, о чем мы должны думать и соблюдать, не кончится. Если ты самостоятельный, умеющий уважать себя, человек, а не маменькин сынок или дочка, паразит, живущий за счет другого или других, то есть, всего лишь копия человека, бездуховного, равнодушного, циничного, то и не заметишь всего перечисленного, поскольку круг интересующего тебя узок и до безобразия примитивен, поскольку диктуется самыми низменными потребностями.