Это я согласна,она кивнула.
И это ведь в марте еще было, чего ж ты раньше-то не сказала?
Я боялась, ты ругаться будешь,потупилась она.
Да? А теперь не боишься? Странно.
Боюсь.
Но ведь, наверное, н повторные напоминания присылали?
Присылали. А я их прятала,с некоторым упрямством, упрямством отчаяния, повторила она.
Ну и чего ты добилась?я кивнул на то место, где была раньше телефонная розетка.
Добилась!повторила она.
Я махнул рукой.
Так что же теперь делать?через некоторое время спросил я.
Надо на телефонную станцию обратиться,рассудительно сказала дочка.
Ну, и кто пойдет?я посмотрел на жену.
О! Трет уже кулачками под глазками! Надо же, как трогательно! Картинка Пикассо «Любительница абсурда».
Мне, видимо, выпадет это счастье?
А хочешь, мы тебя проводим?сразу же развеселившись, проговорила жена.
Вместе с собачкой они отправились провожать меня до автобуса. Солнце сверкало в лужах, глаза от блеска и ветра слезились.
Кто последний?входя на телефонный узел, задал я привычный вопрос.
Я!кокетливо поворачиваясь, ответила старушка в панамке и, обратившись к своей собеседнице, продолжала:...Нет, телефон у нас есть. Ни одного дня без телефона я не жила! И до войны, когда мы у отца жили, он концертмейстер был Мариинского театра, имелся у нас телефон, и после того, как он скончался, телефон остался. В блокаду, правда, ненадолго отключили, но после снятия ее сразу же восстановили. Только я заявление подала, буквально в тот же день поставили телефон.Она произносила «тэлефон».
«Чего же она делает тут, если телефон есть у нее?»отвлекшись от своих тяжких мыслей, подумал я.
Правда, четыре года назад, когда мы от коммунальной квартиры отгородились, телефон в той половине оставили жильцам. Как они устроили эту мерзостьих дело. Но муж в тот же день, он техник был крупного завода, надел все свои награды, пошел в исполкоми нам буквально через месяц установили телефонный аппарат!
«Ясно,вдруг понял я.Просто надыбала старушка место, где она счастливей, удачливей других, и хвастается. Все правильно!»
Ладно,повернулся к ней,так уж и быть, давайте ваш телефон.
В каком смысле?надменно проговорила она.
Ну, в смысленомер ваш. А то телефон-то у вас есть, да никто, видимо, вам не звонит?
Ну почему же? То брат, то племянник!
Ну тогда хорошо.
Все остальные в очереди молча сидят, с нетерпением глядят на дверь в кабинет. Надеются, что с катушкой оттуда выскочат, помчатся, на ходу разматывая телефонный шнур. Но получается, скорее, наоборот. Красные выходят оттуда, расстроенные, бумаги свои, на которые такие надежды возлагали, в портфель обратно суют, не попадают.
Скоро и мне. Мандраж некоторый бьет, не скрою. Это когда-то я считал, что все на свете могу. А теперь... кислота жизни всех разъедает. Жи-зень!
Нет,снова старушкин голос прорезался,я без телефона ни одного дня не жила!
Молодец!
Лампочка загорелась над кабинетом. Я пошел.
Чего только я не делал перед тем начальником! И бумаги предъявлял, что я являюсь несусветным гением и красавцем, и генеалогическим деревом своим тряс, и чуть не плясал!
Ничего не могу поделать,только повторял он,такое положение: через неделю после последнего уведомления телефон отключается.
Ничего, значит?
Я уже говорил.
И кнопку нажал.
Сейчас как дам по лбу!трясясь от ярости, выговорил я.
В коридоре, как и все, я пытался засунуть свои бумаги в портфель.
За что я ненавижу свою женуза то, что она меня все время в ситуации такие толкает, где я так остро несостоятельность свою чувствую! И главное, чувство это останется на всю жизнь, на другие мои дела распространится! Вот так.
Вернулся домой, стал из кувшинчика цветы поливать. Даже такие вещи, про которые принято говорить: «Да это так, жена балуется»,и те целиком на мне!
Какие у тебя дальнейшие планы?жена спрашивает.
Побриться,отвечаю,постричься, сфотографироваться и удавиться!
О-о! Заморгала уже...
А белье кто в прачечную отнесет?
Никто!
И все! Кулачками глазенки свои трет. Поглядел я на крохотные ее кулачки, с синенькими прожилками, и вдруг подумал: «А ведь загонит она меня этими вот самыми кулачками в могилу!»
Впервые ясно так это почувствовал!
...В прачечной такая же юркая старушка обнаружилась, как на телефонном узле. Стояла поначалу за мной, потом заметила женщину впереди, к ней перекинулась...
Вот чем теперь загружен мой мозг!
...училище закончил, устроился. Форму носить не надо, оклад двести тридцать, как у научного работника. Говорю ему: «Зачем ты тогда училище-то кончал?» «Мамо!говорит.Не учите меня, как жить!» Теперь женился. Бабу свою к нам привел. Техникум у нее кончен, на фабрике «Светоч» работает. И с первого дня у нихсимоны-гулимоны, дома и не увидишь. Дочка растетим хоть бы что. «Посмотрите, мама, за Викочкой!»и хвост трубой. Но дочка, правду сказать, такая уж умница да красавица! В первый класс в прошлый год пошла, одни пятерки только домой приносит...
Гляжу потомк другой уже бабе, поближе к цели перебралась:
...но зато,слышу оттуда,такая умница да красавица, в четвертый класс осенью пошла!
Вот оно как! Уже в четвертый!
Сунула в окошко свой узелок и, резко смолкнув, ушла.
Потом самодовольный без очереди сдал. Вошел важно в помещениеженщины льстиво заговорили, повернувшись к нему:
Вот это, сразу видно, мужчина, мне бы такого! И дела, чувствуется, идут у негобудь-будь! И вот жене помогает, не дает ей в квартирное помело превращаться, как другие мужья. И курточка-то какая славная у вас, всю жизнь себе мечтала такую достать...
Самодовольный выслушал важно, потом говорит:
Все мечтают. Не продам. Бензином пахнет?
Есть немножко,женщины загомонили.
Правильно!кивнул.Сейчас заправлялся. Разрешите без очереди сдать, мотор остывает!
Пожалуйста, пожалуйста! Настоящего хозяина сразу видать!
А я, по-ихнему, получаюськто?!
Потом я долго мыкался по двору, ждал, когда телефонная будка освободитсяпозвонить.
Теперь в любую погоду, и в дождь, и в холод, надо на улицу выходить, чтобы позвонить!
В одной будке молоденькая девушка, в другой усталая женщина лет сорока. Но голоса их переплетаются то и дело.
Ну, Боб! Ты один!захлебываясь восторгом.
...Позавчера на бровях пришел, вчера на бровях...
Ладно!смеется молодая.Меня эти прихваты не колышут!
Я ему говорю: «Николай! Что ты делаешь! Погляди на ребенка!»
Ладно! Не надо меня за дурочку считать!счастливо смеется.
Целая жизнь, как прочерк, между будками этими вместилась.
Окна зажигаются, освещают двор.
Обе женщины одновременно из будок выходят.
Сунулся в ту, где молодая была, запах вдохнул.
Лехин номер набрал.
Дийка в отъезде оказалась,пошел к нему поговорить по душам.
Все!я сказал.Пора поднять семью на недосягаемую для себя высоту, иначе смерть.
Точно!Леха горячо подхватил.
А баба-то у тебя есть хоть какая-нибудь сейчас?
Есть вообще-то,довольно-таки вяло Леха ответил.Но так, в основном, для отчетности. Для самообмана.
Но хоть хорошая она? Душевная?
А-а!махнул рукой Леха.Такая же стерва, как и Дийка! И даже хуже!
Вот именно. То-то и оно!
Я уже уходил однажды от жены, но как-то странно все получилось: ушел я к известной балерине, а вернулся от дворничихи. Искусство балерины меня покоряло, да и просто как человек она меня искренне восхищала. «Да,думал я.Это женщина четкая, деловая, с такой не пропадешь». Но именно с ней я чуть было и не пропал... Непрерывное напряжение, жизнь, рассчитанная по секундам, функциональность каждого движения и интонации. Я убежал от нее во двор и там был подобран жалостливой дворничихой. Она привела меня в свой флигель, облезлый и старый, с воротами, окованными железом (когда-то он, видимо, был каретной).
С женкою, что ли, поругался?с присущей простым людям проницательностью спросила она.
Я стыдливо кивнул.
Так ты и жрать, наверное, хочешь?догадалась она.
Я снова кивнул.
На, жри! Небось и самогоночки заглонешь?
«Вот так!в сладком алкогольном дурмане думал я.Злобная, глупая жена и эта вторая, бездушная карьеристка, никогда так душевно не поинтересуются, что у тебя болит. А эта! И главное, бескорыстно!»
А это кто?испуганно спросил я, увидев вдруг за пологом на кровати спящего старичка.
A-а, муж мой!злобно сказала дворничиха.В летаргическом сне, восьмой год уже!
Однако, когда она скрылась на кухню, старичок открыл один глаз, хитро подмигнул мне и снова закрыл.
Я был потрясен! Неужто я был предназначен вместо него?
Чего не жрешь-то совсем?возвращаясь, спросила дворничиха.
Я ем.
Растрогавшись, я быстро, как молнию, открыл перед нею душу, стал подробно рассказывать, что и как... Лицо ее приблизилось к моему... и вдруг я почувствовал, как сильные руки поднимают меня и несут.
Э-э!закричал я, но было поздно...
Я прожил в каретной десять дней, подружился с летаргиком, который уговаривал меня тоже погрузиться в летаргию, но, подумав, я все-таки не решился.
Через неделю я вернулся домой и решил никуда больше не уходить.
Поэтому, изливаясь перед Лехой, я знал уже, что это бессмысленно, что никуда я не денусь, да и некуда деться!
Тридцать первого августа я вернулся с работы и застал дома только дочь, жены не было.
А где мама-то?спросил я.
Не знаю,расстроенно усмехнулась Даша.Какая-то подружка к ней заглянула, и они убежали. Сказала, что скоро вернется...
А сколько прошло уже?
Четыре часа.
«Та-ак!подумал я.А что муж с работы вернулся, ей на это наплевать».
Баба Аля приехала!сказала дочь.
Как? А где же она?
Пошла в собес.
Так! Приехала мать, что делает она два раза в год, а жены, как будто специально, нет дома, и когда она вернется...
Я долго сидел на кухне, пил чай, посматривал в зеркало на стене, отражающее улицу. На остановке скапливалась жиденькая толпа, потом в зеркало вползал длинный троллейбус и, стерев отражение очереди на остановке, уползал за другой край зеркала.
Потом показался еще троллейбус, остановился. И я увидел, как мать обходит троллейбус сзади, торопливо двигая головой влево-вправо, переходит дорогу... Спешит!
Я почувствовал, как внутри все сжалось... Хоть мать-то меня любит, торопится, почти бежит!
Я открыл дверь и, улыбаясь, стоял сбоку, ожидая... Мать быстро вышла из лифта, увидев меня, улыбнулась, чмокнула в щеку.
Началось?тревожно спросила она меня, устремляясь в комнату.
Что?удивился я.
Оказывается, спешила она на премьеру многосерийного телевизионного фильма, боясь опоздать!
Потом мы сидели с нею рядом, молча и неподвижно, глядя по телевизору многосерийку, которая, честно говоря, веселила очень мало.
А это что за новости?разочарованно отвернувшись от телевизора, мать кивнула на оборванный телефонный провод.
Ничего!сумел бодро выговорить я.Без телефона как-то даже спокойней.
А!мать расстроенно махнула рукой.Нельзя квартиру на вас оставить!
Ну, когда-нибудь я уж отомщу за это жене,за то, что приходится сейчас улыбаться, изображать перед матерью этакого супермена-весельчака, которому все нипочем, даже утрата телефона.
А что Лорка, совсем, что ли, дома не бывает?спросила, нахмурившись, мать.Все-таки завтра первое сентября, дочь в новую школу идет, могла бы появиться хотя бы на час!
«Да,улыбаясь, но внутри задыхаясь от ярости, думал я.Умеет жена моя закрутить ситуацию! Первое сентября, приезд матери, вырванный телефон,неслабый наборчик!»
Резко поднявшись, мать ушла к себе в комнату, и долго ее не было. Потом она вернулась: в очках, добродушно щурясь, разглядывая какой-то помятый листок.
Давно это, не помнишь?
Что это?
Да вот, на флюорографию вызывают!озабоченно, но и не без гордости сказала она.
Улыбаясь, я обнял ее, и так мы некоторое время стояли посреди комнаты.
Потом, высвободившись, мать с озабоченным лицом направилась к себе в комнату.
Я собирал дочку в школу, с наслаждением чинил гладкие, пахучие карандаши из набора «Кохинор».
Я понял вдруг, откуда это: «Все для ребеночка!» Просто притупляется с годами острота ощущений и лихорадочно пытаешься почувствовать все с прежнею силой через ребенка.
Даша легла, уснула мать. Я некоторое время прислушивался к завыванию лифта, потом заснул сам. Начался сон, который часто посещает меня при тяжелом настроении,сон документальный, но все равно страшный. Мне снилось, как мы с женой в первый год нашей совместной жизни ездили в Ригу.
Женились мы как-то по инерции и легкомысленно, и вдруг почувствовали, что сделали что-то серьезное. Веселые друзья, задушевные подруги, компаниивсе исчезло, как волшебство. Мы оказались совершенно в другом мире и большую часть временипредоставленными самим себе.
И вот наступил первый в нашей совместной жизни Новый год. В Новый год без людей быть не годится. Мы стали звонить по прежним компаниям, но нас нигде уже не хотели.
С полного отчаяния мы решили поехать на Новый год в Ригу, тогда это было очень престижно: «Нет, мы Новый год справляли в Риге... Чудесно, чудесно!»
Стояли дикие морозы,пришлось перебежкой добираться от метро до автобусного вокзала, то и дело заскакивать в парадные, прижиматься там к батареям, хоть чуть-чуть отогреваясь для следующей перебежки.
Помню, я оглянулся,из зева метро валил пар, как из действующего вулкана.
Наконец мы ворвались в автовокзал, стали стучать окостеневшими пальцами по скамейке.
Билеты были только на дополнительный рейс. Жена с сомнением посмотрела на меня.
Ну что же, поедем на дополнительном!бодро произнес я.
На вокзале было ненамного теплее, чем на улице. Нашего дополнительного долго не подавали,что-то там чинили, как объясняли нам сведущие люди.
Я долго ругался в диспетчерской, пока меня оттуда не выкинул толстый шофер. Пытаясь совладать со своим лицом, переделать гримасу обиды на улыбку, я вернулся к жене, бодро сказал:
Сейчас поедем!
Когда мы сели в автобус, пар изо рта нас испугал.
Ничего, печка у него от двигателя работаетразогреется!сказал какой-то знающий пассажир.
Поднялся тот самый шофер, с которым я ругался в диспетчерской, Валера-толстый, как называли его в разговоре другие водители, хлопнул дверцей, и мы поехали.
Это был страшный путь. В автобусе не только не стало теплей, но гораздо холодней,отопление в этом резервном автобусе не работало.
Сначала слышались слабые крики возмущения, но Валера даже не оборачивался. Потом все испуганно замолкли, оцепенели. Вдоль дороги то и дело попадались замерзшие машины, под моторами их горели яркие костры из ветоши и бензина.
Наконец появилась первая автостанция. Застывшие, негнущиеся, мы вошли внутрь. Вот, оказывается, где начинается самая дрожь,в тепле! Мы уже не разговаривали, жена исчезла куда-то, потом вернулась.
Смотрела расписание... обратных автобусов до утра нет,крупно дрожа, произнесла она.
Из дверей вырвался ярко освещенный автобусными фарами пар. Раздались протяжные гудки,надо было ехать дальше.
За время стоянки автобус еще больше остыл. Кожу на голове схватило ознобом, корни волос кололись. Потом стали лопаться бутылки, лед разрывал их.
Дальше я помню только, как был я потрясен поведением водителя,шарф болтался на вешалке рядом с ним, но он нарочно его не надевал. Где-то под Псковом, когда все уже окончательно стали замерзать, он оглянулся, снял вдруг с себя пальто и повесил на вешалку...
И вот путь этот не забылся, въелся холодом в глубину костей и теперь снился.
Снова тянулось темное шоссе, белые заиндевевшие деревья, проплывающие вдоль стекол. Рядомощутимое, но невидимое присутствие жены.
«Вот морда!подумал я.Даже и во сны мои влезла! Ну все! Хватит!»с этой гневной мыслью я выскочил из сна и, приподнявшись, посмотрел на ее постельпостель была не разобрана. Ну ладно!
Утром я накормил рыбок в аквариуме, полил цветы, выгладил фартук дочке, проводил ее в новую школу.
Вот я, оказывается, кто: друг детей, а также животных. А я-то думал!
Пора на службу, но жены все не было. И тут обязательно полагается волноваться, глядеть в окно, против таких правил поведения не попрешь,вот что противно! Песик и тот вставал задними лапами на стул, передними на подоконник и, вытянувшись, шевеля усами, смотрел на троллейбусную остановку.