Но ей это, конечно, все равно!
Я посмотрел на часы. Половина десятого. Как раз сейчас должен начать в нашей конторе свой доклад молодой коллега: прекрасный, талантливый, робкий. А я величественно опоздаю или вообще не явлюсь... Вот до чего она меня довела!
Лорка так и не появилась?хмуро произнесла мать, проходя мимо с тряпкой, намотанной на швабру.
Ну все! Хватит! Не только переживать, но еще притворяться спокойным и веселым перед матерью, перед всеми остальными... Хватит!
В районном суде, набитом неожиданно битком, как вокзал, я долго пытался пролезть хоть в какую-то дверь... безо всякого абсолютно успеха. Наконец я достал листочек бумаги и, так и не найдя, где бы с ним можно было приткнуться, улегся с отчаянием на каменный пол, приспособился писать.
«Прошу развести меня...»
Это что еще?надо мной нависла толстая уборщица.На полу еще приладились писать. А ну встань!
Я вскочил, яростно скомкав листок, швырнул его в сторону урны и, хлопнув задребезжавшей стеклянной дверью, выскочил на улицу.
Резкий ветер сдул мою шляпу в лужу. Весело крутясь, она поплыла по воде. Я стоял не в силах нагнуться и выловить ее. От блеска и ветра глаза мои слезились, изображение расплывалось...
Когда я вернулся домой, я тут же услышал оживленные голоса, доносящиеся с кухни. Мать весело рассказывала жене о московской своей внучке. Главное, из-за отсутствия жены выражала недовольство мне, а теперь, когда подлинная виновница явилась, мать как ни в чем не бывало разговаривает с ней... Все-таки любят они друг друга, как ни странно!
Явился!произнесла жена таким тоном, словно меня не было три дня и три ночи.
Ненадолго,выговорил я сквозь зубы,где наше свидетельство о браке?
Да брось ты!легкомысленно сказала жена.Зачем это тебе?
Повернувшись, я кинулся в кабинет.
А где Даша?в новой уже роли выступила жена. Встревоженная орлица, не заставшая в гнезде своего птенца!
В школе,как можно сдержаннее выговорил я.
Ха!она засмеялась, потом, испуганно глянув на меня, прикрыла ладошкой рот.Вот ето да! То-то я гляжу, почему это все в белых передниках идут? Чтой-то, думаю, наверняка тут скрывается!
Демонстративно вынув из стола и пронеся по воздуху свидетельство о браке, я положил его в карман и направился к двери.
А ты куда?встревоженно спросила жена.
Не догадываешься?произнеся.
Ой... а как же? Я столько накупила всего!
Я вышел в прихожую, злобно переворошил все свертки. Бананы! Финики! Прихоти миллионерши! Еще один ее ненавистный для меня облик: «Элегантная женщина, покупающая все необходимое для дома!»
Хлопнув дверью, я вернулся в кабинет. Она ворвалась вслед за мной:
Разрешите облобызать! Умоляю, один лишь поцелуй!
Вали отсюда!закричал я.
Через минуту, робко постучавшись, она показалась с подносом в руках, скорбно-дурашливо уронила на грудь кудрявую головку. На подносе лежал банан, финики в блюдечке, стоял высокий бокал с кефиром.
Ты понимаешь хоть, что денег у нас совсем не осталось?поглядев на все это великолепие, сказал я.
Она кивнула.
Ну что ж,вздохнув, произнесла она свою любимую фразу,будем жить скромно, ни в чем себе не отказывая!
Я только махнул рукой.
Когда хоть окна-то вымоешь?
Это вопрос?она наморщила лоб.Это вопрос, требующий ответа? Это вопрос не риторический, нет?весело дергая меня за рукав, спрашивала она.
Нет.
Жаль.Она вздохнула.Так редко встречаешься со своим мужем, и при встрече одни только упреки.
Почему? Не только упреки, но и угрозы.
Улыбаясь, мы глядели друг на друга.
Ты где была-то?
На кухне,сразу ответила она.
Нет! Ночью?
А... у Дийки, всю ночь с нею проговорили. Она в жутком состоянии. Леха из дому ушел, сказал, что навсегда.
Да?оживился я.Как же мы с ним не объединились?
А ты разве тоже уходил?
Да.
Ой, а я и не заметила!она засмеялась, потом, испуганно захлопнув рот, посмотрела на меня.
Вот,я протянул ей рубль.И этого нам должно хватить до конца жизни. Поняла?
Ну, если так, до конца жизни осталось недолго!весело сказала она.
Потом пришел кафельщик, вызванный матерью, и под мерные удары зубила я закончил стих, начатый давно:
Сидит гардеробщик, стоит гардеробщик,
Но вот почему гардеробщик не ропщет?
Карьера ему полагалась иная:
Он должен был ночью стоять, где пивная,
И громко свистеть, чтоб мурашки по коже,
И шубы срывать с одиноких прохожих...
Но все получилось спокойней и хуже:
Раздав номерки, он сидит на диване
И долго не может понятьпочему же
Его так волнует процесс раздеванья?
Но вот, отогнав эти мутные волны,
Откинув со лба хулиганскую челку,
Он ходит веселый, он ходит довольный
И вешалка сбоку походит на елку!
VIII. Бездна
Вечером я гулял с песиком во дворе.
Знаешь, почему все нынче собак заводят?обратился ко мне с разговором пьяный сосед.Потому что чувствуютжизнь всех на одну тропку загоняет. Чувствуют, что у них так же будет, как и у прочих, необычного ничего уже не будет. Остается собакой себя выразить. Логично?
Ну как же?возразил я (последнее время я много об этом думал).А бездна? Мы ж на краю бездны живем! Что ж здесь обычного, скажи?
Какая бездна-то?удивился он.
Да вот же!указал я наверх.
А-а!он махнул рукой.Шея устанет вверх все время смотреть.
Он ушел, и скоро пошел к своей парадной и я.
Да, думал я, он прав. Спокойно и плоско мы живем, даже страх смерти куда-то исчез (до самых последних, наверное, мгновений). Со спокойной усмешкой произносим мы: «Все там будем!»причем с особым удовольствием неопределенное «будем», а слово «там» не воспринимаем совсем.
Все время смотреть в бездну страшно,это понятно! И правильно сделали, наверно, отгородившись от бездны фанеркой. Только постепенно нарастает уверенность, что за фанеркой этой ничего и нет.
Я вспомнил вдруг одно далекое, детское лето... Прямо за домом, где я жил тогда, начиналось зачарованное пространство.
На языке здравого смысла это называлосьпустырь за домами, где люди держали сараи. Для нас это было, как я понимаю теперь,зачарованное пространство.
Там среди зарослей горячих фиолетовых цветов был фундамент каменного дома, с темной сырой лестницей вниз, в подвал. В подвале этом были свалены почему-то круглые серебристые коробки с черной сгоревшей кинопленкой. Иногда туда спускался небритый мужчина с мешком, накладывал в мешок гору коробок и уносил. Как доложила наша разведка, из коробок этих он делал электроплитки.
Наша организация называлась «Черная кошка», мы проникали всюду, наш принцип был: «Мы знаем всенас не знает никто!»
Особенно опасной, но важной считалась экспедиция в трамвайный вагон, где хранилась продукция (или отходы) какой-то артели,матовые алюминиевые трубки разной длины. Нужно было быстро выскочить из полыни, открыть двери вагона и быстро-быстроне остаться последним!напихивать в карманы и за пазуху трубки, потом выскочить и, чувствуя страх и ликованье, мчаться обратно в полынь.
Потом настало время посетить сарай-корабль. Операция готовилась долго и тщательно. Лежа в лопухах, мы целыми днями изучали окружающую обстановку... Хозяев этого сарая было двое: трясущийся мужчина, видимо контуженный, и толстый парень. Они приносили лестницу, приставляли ее к борту своего корабля-сарая, залезали, отпирали люк и, перетянув лестницу, слезали по ней вниз,и что-то там делали весь день: слышался гулкий стук, шарканье рубанка, кашель, гулкий разговор. Поздним вечером они вылезали обратно, забирали лестницу и уходили.
Однажды мы провели в нашей засаде целое утро, но хозяева так и не появились. Мы подождали еще час и поняли, что сегодня они не придут.
Вперед!прошептал Виталий.
Замирая, мы перебежали пустое пространство, вскарабкались по корме на палубу, подползли к люку, сколотили замок и, повисев на руках, спрыгнули вниз.
В корабле-сарае было темно, пыльно, луч света проникал через люк. Виталий с грохотом полез вдаль, в темноту. Потом на стене появилась его большая качающаяся тень,он зажег керосиновую лампу. Показался верстак с прибитой доской-упором, подвешенные на стене инструменты, ведро с гвоздями. На полке цветные непрозрачные бутылки с красками. Под ногами грохотали железякикакие-то шестигранные палки, шестеренки.
Громи!выговорил Виталий, и мы, подхватив железки, начали громить все вокруг, переворачивать, разбивать, потом, подвинув к люку верстак, возбужденные, тяжело дыша, вылезли и бросились врассыпную.
На следующий день к кораблю-сараю была выслана разведка. Мы лежали под широкими листьями лопухов, среди красноватых стеблей, и вотзатихли!к сараю приближались хозяева. Они приставили лестницу, влезли и тут увидели, что люк открыт. Контуженный спустился вниз и, разъяренный, выскочил наверх.
Он стоял, тяжело дыша, озирая полынные заросли. Он знал, что мы где-то здесь, но не знал точно где.
Если какая-нибудь сволочь... мне попадется!контуженный не договорил и оглушительно выстрелил...
Ошалевший, я опомнился на другом конце пустыря... Оказывается, у него есть пистолет!
Но не ходить туда мы уже не могли,это было наше зачарованное пространство: от старого, заброшенного, никуда не ведущего шоссе до речки за кораблем-сараем, узкой, заросшей, но глубокой.
Помню, как мы с Виталом ползем среди мясистых, бордово-розовых стеблей лопухов, доползаем до края и, тихо отстранив последний лопух, смотрим на корабль-сарай, на котором появилась вдруг огромная мачта!
Антенна... для передатчика!горячо шепчет мне на ухо Витал, и я скорее по дозам теплоты, чем по звуку, угадываю буквы, которые он говорит.
Мы ползали туда каждый день,визг пилы, шарканье рубанка, стук молотка слышались одновременно, непонятно былосколько у них рук?
То лето кажется теперь длиннее, чем все, что было после него. Потом я уехал ичерез целую жизньвернулся, но это лето все еще не кончалось.
Я проснулся в нашей комнате, затемненной тяжелыми шторами, взял с близкого стула будильник, чтобы разглядеть стрелки, и вдруг он раздребезжался, прямо мне в лицо!
Я встал, оделся и побежал искать Витала,мы не виделись так давно!
Дом его был на пустыре, далеко вокруг не было других домов. Он состоял из двух соединенных флигелей за каменной стеной. Я нажал дверьона открылась. В комнате никого не было. Я вошел. У окна их комнаты рос высокий сиреневый куст, и свет проходил в комнату через дырку в этом кусте узким лучом. Вдруг стало темно, и опять светло. Светтемнота, светтемнота сменялись все быстрей и быстрей. Обернувшись, я успел понять, что с ветки перед окном, замахав крыльями, слетела птица.
Я долго неподвижно стоял в тишине, потом тихо щелкнул суставом пальца, почувствовав, что щелчок скопился. Может, Витал во втором дворе? Обогнув флигель, я вышел во второй глухой двор. Там было тихо и жарко. Я пошел обратно. Ну ясно, он там, где самое интересное,корабль-сарай!
Я пробежал через заросли, но сарая на месте не оказалось! Я удивленно смотрел на пустое место, потом случайно глянул вдаль и увидел, что по речке уплывает корабль-сарай...
И тут что-то щелкнуло у меня внутри и развернулось, как зонтик или как вырвавшаяся из чехла бабочка.
Я не смог тогда сказать, как называется это чувство... Потом мог его назвать, но самого чувства уже не было.
Я долго жил, уверенно считая кольцо автобуса концом света, и лишь совсем недавно беспокойство снова посетило меня.
Может, это было влияние кометы, приближающейся к нам?
Ухожу!сразу сказал я жене, вернувшись домой.
Куда?
В бесконечность!
Что, новый пивной бар?
Нет. В первозданном смысле.
Да брось ты!ласково сказала жена.Вечером ребята придут. Посидим. Дод расскажет анекдот...
Вот этого я как раз и не хотел!
Ну, об экологии поговорим!идя на крайнюю уступку, сказала она.
Ну хорошо... тогда я завтра пойду!
Завтра сложнее,озабоченно заговорила она.Завтра Марфа Даниловна обещала зайти.
И вот так всегда! Вместо кометы имеем уже Марфу Даниловну. И так любая резкая идея обволакивается, усыпляется, подменивается!
А что тебя конкретно там интересует?поглядев на меня, спросила жена.
Комета.
Какая комета?строго вдруг спросила она (словно некоторые из комет известны ей своей легкомысленностью).
Когоутека.
Кого-кого?
Когоутека!
Ах, Когоутека!с облегчением сказала жена, как будто это в корне меняло все дело.Так вот же она!
Она бросила мне журнал. Но никакой кометы там, естественно, не было,была клякса, вернее, отсутствие кляксы типографской краски на темном фоне.
Нет, в этот раз я на эту подмену не соглашусь. Я уже имел вместо вихряодноименный пылесос, а вместо галактикиодноименную соковыжималку.
Все!сказал я себе.Сейчас или никогда!
Тебе бы лишь из дому уйти!зло проговорила мне вслед жена.
Я выскочил на улицу, впрыгнул в автобус. Я доехал до конца, посмотрел: никакой бездны наверху не было, все забивал свет согнутых фонарей.
Я сел в загородный автобус и вышел возле одинокой будки, стоявшей на краю огромного темного поля.
Я долго хлюпал по грязи и воде и, только войдя в полную темноту, поднял голову.
О-о-о-о! Вот это другое дело!
...Но где ж комета? Я долго искал ее среди бесчисленных звездочек и вдруг увидел ее в самом низу, у горизонта,тусклая звездочка с летящим от нее маленьким лучиком... Во-от! Я пристально смотрел на нее, и мне показалось, что она движется,лучик чуть-чуть развернулся. Потом я заметил, что лучик еще вырос. Что такое? Об этом ничего не писали! Сердце вдруг запрыгало, как пойманная рыба... Точно! Приближается! Знал бы я, что это так страшно!
И тут, словно вспомнив обо мне, лучик повернулся и стал светить в мою сторону!
Это уже не мерцаньесвет! За кочками на пустыре протянулись длинные подвижные тени.
Слепящий шар приближался все быстрее,и вот весь мокрый пустырь, всегда темный по ночам, осветился ярким мертвенным светом!
Быстро стал нарастать страшный грохот. Я почувствовал, что земля подо мной дрогнула. Я сделал шаг, поскользнулся, упал. Земля прыгала подо мною как живая.
Потом я поднялся и увидел, как по насыпи, сотрясая все вокруг, промчался тяжелый товарный поезд...
То хохоча, то снова испытывая возвращающиеся приступы ужаса, я приехал домой и лег.
Проснулся я на какой-то длинной веранде. Солнце освещало ее через крайнее оранжевое стеклышко. Я долго лежал неподвижно. Солнце передвинулось, светило через следующее стеклышкокрасное, потом через следующеезеленое... и, быстро миновав все стекла террасы, скрылось за дощатой стеной. И почти сразу же показалось в начале, снова светило сквозь оранжевое стеклышко, потом через красное... Прошло через все стеклышки еще быстрее и почти сразу же засверкало через первое... Третий круг... Четвертый! Я закричал.
Я заболел. Официально считается, что я простудился, шастая по пустырю. Но на самом-то делеменя продуло из бездны.
Прошло некоторое время, прежде чем я стал выздоравливать. Ко мне постепенно возвращались слух, зрение, нюх, причем свежие, обостренные, словно бы отдохнувшие и встряхнувшиеся, и сопровождалось это давно забытым блаженством.
Как рыхло, кусками, с клейким прохладным ветерком отпадают кипы страниц в перелистываемой книге!
На дне чистой, вымытой, блестящей чашки свет лежал контуром яблочка.
Я поднялся, вышел в прихожую. В плоском луче солнца пыль закручивалась галактиками. Вот сверкнула муха, как комета. Я закашлялся и увидел, как в пыли проплыли три волны кашля.
Я спустился на улицу. По стене высокого дома медленно ползла тень строительного крана и вдруг, дойдя до конца, быстро скользнула за угол.
Потом я посмотрел вверхсолнце было на месте.
IX. Уход
Мы сидели на кухне с женой и дочкой.
Так ты, значит, Барбосом была?жена засмеялась.
Да,усмехаясь, ответила дочь.
А ты в шапке была?
Конечно!
А этой... Жужу кто был?спросил я.
Светка Ловицкая,небрежно ответила Даша.
Ловицкая?
Ну да. Она полька.
А она в чем была?спросила жена.
Она ни в чем. Только с бантом на шее, и лапы, то есть руки,дочка усмехнулась,держала на такой красивой пуховой подушечке. Ей папа такие подушечки из Польши привозит.
А что он, в Польшу часто ездит?сразу встрепенулась жена, с упреком поглядев на меня: «Вот видишь»!
Да нет,объяснила Даша.Он вообще в Польше живет. А Светка с мамой здесь.