Грех? грех?! закричал Эллис на маленькую собачку, о Господи, о грехе заговорил.
Сейчас я ясно это помню, но не могу понять, зачем мне, побитому, понадобилось совершать нелегкий поход из Кондамина в Монте-Карло, выставляя на всеобщее обозрение синяки на лице, чтобы встречные думали: доразвлекался, пидор гнойный, наваляли ему матросики, так ему и надо. Неужели я думал разыскать этого ничтожного предателя Карри в Бальморале? Нет, конечно. Да и в любом случае, он уже уехал. Ортенс с Доменико, лицемеры, пошли к поздней мессе у Всех Святых. Почему я не остался дома, в постели, которую на следующий день должен был уступить Карло, не выспался как следует, не прислушиваясь к ночным перебежкам двух распутников (следи за ними, Туми; а ну их к черту, за всем не уследишь)? Неужели я хотел, чтобы мою сестру совратили, а теперь хочу сбыть ее замуж? Что это, мазохизм, сексуальное отождествление себя с братом по музам Доменико? Неужели я хотел поставить их в неловкое положение такой внезапной сменой собственного настроения? Что же это было? Я долго занимался писательством, но чем дальше, тем меньше понимал все извивы человеческой души.
Хэвлок Эллис глядел теперь вниз на крутую ведущую в гору улочку между Казино и Отелем де Пари и, увидя как по ней взбирается вверх человек, широко раскрыл от восхищения глаза и рот. Человеку этому на вид было около пятидесяти, одет он был в шерстяной костюм, сиявший в ярком свете солнца; увидев Эллиса он перешел на бег, улыбаясь во весь рот. Эллис быстро, хотя и не бегом, пошел ему навстречу. Дорогой мой, дорогой мой. Это, наверное, гомосексуалист из Рокебрюна. Позже я узнал о том, что жена Эллиса была лесбиянкой и не скрывала этого, а сам он был импотентом. И вот Эллис обнимался с этим мужчиной, который с видом патриция все спрашивал что? что? э-э?. Затем, обнявшись, они пошли в Отель де Пари. Обо мне Эллис тут же забыл, грубиян. Я не существовал. А это ведь он меня вытащил на улицу, а теперь бросил меня одного стоять в дурацкой нерешительности на солнце.
Но нет, вот они идут по той же улочке обедать вместе со мною в Отель де ПариОртенс в белом платье украшенном цветами у пояса и широком шарфе, в стеклянных бусах, в глубоко надвинутой шляпке с узкими полями и широкой шелковой лентой и Доменико в приличном сером костюме в мягкой шляпе в загнутыми полями как у Пуччини, одного из его любимых наставников. Они шли с мессы и вид у них был серьезный и сдержанный, кающиеся грешники. Ну, какой же будет обедпраздничный или покаянный?
Обряд, сказал я, когда принесли кофе, состоится, я полагаю, в Горгонзоле?
Пивший кофе Доменико поперхнулся. Он такого не ожидал. Во все время обеда я намеренно говорил только о нашей маленькой опере. То, что ее отвергли в Милане, не значит, что наступил конец света. Мои театральные связи в Лондоне не включали оперу, но я был уверен, что мой литературный агент сможет убедить сэра Хилари Боклерка из Ковент Гардена хотя бы рассмотреть возможность ее постановки. Сперва Доменико отнесся к этому с недоверием, но я был очень дружелюбен и обворожителен несмотря на синяки и заплывший глаз; я был джентльменом, о которых Доменико читал, но вряд ли раньше встречал.
Я имею в виду церемонию бракосочетания, подчеркнул я.
Послушай, Доменико, сказала Ортенс, ты же знаешь, что это не моя затея, а его. Ты же знаешь какой это напыщенный ханжа, пытающийся изобразить из себя опекуна.
А твой брат, продолжал я, и совершит обряд. Я думаю, что Ортенс вскоре должна поехать с тобой и познакомиться с твоей семьей. Мы с доном Карло, когда он приедет завтра, это обсудим. Я полагаю, что ваша семья достаточно современная и с пониманием относится к нынешним вольным нравам, как и ты. Я надеюсь, что не будет всей этой старомодной чепухи с приданым и брачным контрактом. Вы любите друг друга, этого достаточно, ни больше, ни меньше. Разве вы не любите друг друга? спросил я неожиданно свирепо.
Какая же ты мерзкая грязная свинья, сказала Ортенс.
Прекрати, зарычал я. Как смеешь ты так со мной разговаривать? Ты еще не настолько взрослая, чтобы я не мог тебе задницу надрать. За столиком в пяти метрах от нашего друг Эллиса читал ему стихи, которые я сразу узнал:
Целуй меня. Грядущее услышит
О нашей пылкой страсти и, хотя
Закон и совесть, и молва людская
Осудят нас своим судом суровым,
Любовь сильнее их. Она сметет
преграды, что смущают лишь ничтожных.
Он захихикал.
Да-да, пробурчал Эллис громко, но неуверенно, вокальная метатеза. Боюсь этого слова. Никогда не забуду того случая, старый дурак. Как и сними свою ночнушку, Гамлет. Но это было только на репетиции, выпалила и забыла.
Та пьеса, сказал я Ортенс. Она, казалось, не знала ключевого слова в ее заглавии несмотря на весь свой опыт, опыт грехопадения. Соответствует немецкому слову Hure. Сестра Гертруда, возможно, употребляла его, когда хотела кого-нибудь отчитать.
Да, сказал Доменико, допив кофе и тщательно вытирая губы салфеткой, мы любим друг друга.
И он положил свою волосатую лапу на тонкое запястье Ортенс.
XXVII
В телеграмме дон Карло сообщал, что приедет на пять дней, но на самом деле он задержался более, чем на неделю. Я догадался, что он создает себе репутацию в области экзорцизма и тут, в пригороде Ниццы ему предстоит нелегкая работа в этой области. Сам епископ Ниццы затребовал его помощи, благодаря чему он получил недельный отпуск в Като в Париже. Не совсем в соответствии с правилами, но его светлость сказал, что онлучший специалист Европы по борьбе с диаволом, в буквальном смысле слова. Для некоторых из этих церковников диавол был вовсе не метафорой, а вполне осязаемой сущностью, точнее целой хорошо организованной армией сущностей (отсюда и имя имЛегион, как Британский легион), с Сыном Утра в качестве генералиссимуса, командующего генералами Велиалом, Вельзевулом и Мефистофелем, а также множеством нижних чинов и рядовых, готовых ввязаться в драку с целью получения очередного чина. Я все это считал тогда чушью, но дон Карло, вооруженный Римским ритуалом, был готов идти в поход, чтобы, так сказать, устроить славную взбучку мелким бесам, расположившимся на постой в невинных телах. Он никогда не сомневался во внешней природе зла, именно это и делало его столь грозным. Человек есть творение Божие и, следовательно, совершенен. Диавол проник в Эдемский сад и научил человека злу, и продолжает его ему учить. Почему же тогда Бог не уничтожил диавола вместе со всеми его кознями? По причине свободы воли. Он и восстание ангелов допустил по той же причине. Божий дар никакими путями и способами не может быть отменен. Но давайте лучше послушаем самого дона Карло. Нелегкое дело экзорцизма, которое он делал изо дня в день (наверное, как мне представлялось, сняв пальто и засучив рукава), попало на страницы утренней газеты Нис-Матен. Жертвой трех мелких, но очень приставучих бесов по именам Шушу, Ранран и Пикмесье был восьмилетний мальчик, сын работника железной дороги; его отец и дал в бистро интервью газетному репортеру. Сам дон Карло верил, и небезосновательно, что пресса сама нуждается в хорошеньком экзорцизме, и с представителями ее говорить отказывался. Вместо этого он обращался ко всему миру, точнее, к той его части, которая была представлена посетителями церкви Всех Святых во время одиннадцатичасовой воскресной мессы. Он прочел там проповедь на очень хорошем французском языке с миланским акцентом, избрав в качестве темы проповеди стих девятый из пятой главы Евангелия от Марка, где говорилось: И спросил его: как тебе имя? И он сказал в ответ: легион имя мне, потому что нас много. Вот что он говорил:
Всего пять месяцев прошло с тех пор, как мы дождались окончания мучительной изнурительной убийственной совершенно злодейской войны. Когда я употребляю слово зло, я вкладываю в него совсем иной смысл, чем политик или журналист. Ибо они используют его часто и общо, просто как синоним болезненного и нежелательного. Мы все слышали выражения типа зло капитализма или зло домохозяеввладельцев трущоб; мы дозволили этому слову обрести чисто светский смысл. Но слова mal, male, зло на самом деле означают абсолютную силу, которая будоражит мир почти с момента его создания и которая будет подавлена только в день Страшного суда. Эта сила, будучи абсолютной, не является продуктом человеческой деятельности. Ею монопольно владеют лишь духовные существа, великие и прекрасные слуги Всевышнего, которые однажды предводимые самым прекрасным из них по имени Светоносец отвергли царство Божие, замыслили восстание, отвергли службу и за это были низвергнуты с высот эмпирееев в темноту и пустоту. Они прекратили то, что могло бы стать вечным падением, ибо пространство бесконечно, создав своей волей обиталище себе, которое мы называем Адом, и заменили принцип вечного добра противоположным ему принципом вечного зла.
Как же мы определяем это зло? Очень просто. Как принцип в своей сути направленный против Божиего добра, стремящийся с помощью ряда войн в конце концов победить его. Слепые ангелы, заблудшие в собственной гордыне, безнадежно восстали против своего всемогущего Создателя, способного одним дыханием своим уничтожить их как колеблемое пламя свечи. Но Бог есть Создатель, а не Уничтожитель, его природе не свойственно уничтожать то, что он создал. Почему же тогда, спрашивают невежды, Он не подавил восстание в самом начале, не задушил самый звук клятвы непослушания в горле тех, кто на нее отважился? Потому, что Он наделил свои создания удивительным и загадочным даром свободы выбора. Можно сказать, что Бог, будучи всеведущим и всесильным, с самого начала предвидел акт восстания ангелов, и такое знание должно было необходимо означать отрицание свободы творения. Но такое постыдное и слишком человеческое приписывание Богу своих собственных человеческих слабостей и ограниченности совершенно упускает из вида Его беспредельную и неугасимую любовь. Он так любит свои творения, что дарует им то, что составляет его собственную сущностьабсолютную свободу. Предвидетьзначит отнять этот дар, поскольку предвидение означает предопределение, а где есть предопределение, там нет места свободе воли. Нет, Бог в своей неимоверной любви сам отказывается от предвидения, добровольно избирает для себя неведение, которое мы можем рассматривать как зерно его последующего воплощения в образ человеческий. Уже в момент ужасного катаклизма Падения ангелов Бог начинает становиться потенциальным Искупителем.
Искупителем кого или чего? Не Люцифера и его зла. Там уже ничего нельзя повернуть вспять. Зло уже выбрано и назад пути нет. Но по какой-то загадочной божественной надобности Бог увлечен созданием человека. Когда я говорю о создании человека я не требую от вас, чтобы вы буквально представляли себе, как плоть и кости создаются из праха земного. Пусть буквалисты в Америке отрицают возможность длительного процесса творения, который мы можем даже называть эволюцией. Примите, как бы то ни было, факт того, что в какой-то момент времени в результате долгого процесса появляется существо под названием человек во плоти, с костями и кровью, в которое Создатель его вдохнул душу, и сущностью этой души является дарованная свобода выбора, залог Его любви. И что составляет природу этого выбора? Это выбор между царством добра и царством зла. В самом деле, можно сказать вслед за некоторыми отцами церкви, Феодосием, например, что зло является необходимостью поскольку, если бы существовало только добро, то человек мог бы выбрать только его, то есть выбора бы не было. Итак, Бог создает человека и дает ему божественный дар liberum arbitrium, и вот перед человеком выбор между двумя царствами: вечным царством света, созданным самим Господом Богом, и шумной зловонной бездной полной боли и ужаса, являющейся обиталищем Его Врага.
Позвольте мне объяснить вам, братья мои, что добро столь же нерукотворно, являясь вечной сущностью, открывающейся человеку вследствие его собственного выбора, как и зло, его гибельная противоположность, является столь же нерукотворным. Оно является порождением другой вечной силы, вождя легиона погибших и проклятых, который стремится поразить Всемогущего, поразив самое дорогое Его творение. Говорить о злых делах человека можно лишь, впадая в крайнюю неопределенность мысли и фразеологии. Для удобства сравнения можно сказать, что человек играет на клавишах мелодию зла, но не он является ее композитором. Нет, за его спиной находится гибельный гений, невидимый, но обнаруживаемый по делам своим, и дела эти имеют общее свойство, знак, узнаваемую сущность. Как Бог является Создателем, так Враг Его и человека является Разрушителем.
Разрушение, как мы знаем, в его человеческом применении не обязательно отвратительно или предосудительно. Ветхое здание можно снести до основания, чтобы на его месте построить лучшее. Эпоха тирании может быть уничтожена, чтобы уступить место веку свободы. Но обратите внимание на то, что эти виды разрушения особого рода: они уничтожают то, что уже признано разрушительным. Ветхое здание представляет угрозу для жизни его обитателей, кроме того, на вид безобразно и отвратительно. Безобразие есть узнаваемый признак зла. Тиран является разрушителем, и уничтожение разрушителя и его дел является первым шагом на пути построения эры добра, узнаваемым признаком которого является красота. Природа дьявольского разрушения совсем иная. Оно стремится поразить доброе и красивое, видя в этих вещах отражения божественного. Оно также стремится поразить правду, третью составляющую благословенной троицы Божественных качеств. Разрушительная работа дьявола узнаваема по своей произвольности, по своей очевидной бессмысленности. Оно не служит никакой цели, кроме плевка в лицо Создателя. Во время войны, окончившейся пять месяцев тому назад, мы стали очевидцами беспримерной панорамы разрушения, бессмысленной потери миллионов жизней, применения бессмысленной жестокости, насаждения болезней и нищеты, разрушения великих городов, отравления воздуха и земли. И некоторые говорят о расточительстве, о сумасшествии, о человеческом безумии, о необъяснимости стремления человека к саморазрушению. Но можем ли мы говорить о расточительстве, когда столь много мужчин и женщин тоже совершили акты героизма и самопожертвования, которые они никогда бы не совершили в годы мира и апатии? Можем ли мы говорить о сумасшествии, когда дьявол демонстрирует такое расчетливое коварство, создавая предпосылки для совершения массового злодейства, выдавая злую цель за добрую? Можем ли мы говорить о необъяснимом, когда Священное писание и учение Святой церкви не оставляет сомнений в том, что вездесущность зла является одним из двух неизменных фактов нашей жизни, другим является вездесущность добра?
Дорогие братья и сестры во Христе, я говорил о великом зле и теперь вкратце скажу о меньшем, хотя, должен подчеркнуть это, будь у меня время, описательный талант и красноречие, мы не можем верно судить о мере зла трудов диавольских, поскольку любой его акт, великий или малый, является мерзостью, попыткой осквернения Божественного добра и величия. Будь то массовое убийство миллионов людей, составляющих цвет всемирного человечества, будь то внедрение в душу невинного ребенка, он должен слышать наш столь же громкий голос протеста, изгоняющий его именем Всевышнего. Я, ничтожнейший и слабейший из слуг Божьих, выполнял в последние дни долг, возложенный на меня при рукоположении в священство, долг, завещанный Его ученикам Господом нашим Иисусом Христом, я имею в виду изгнание злых духов. Я был занят подавлением мелких и грязных слуг Отца лжи, мерзких, но опасных тварей, но и трусливых и в своей трусости нападающих на невинных и беззащитных. Они напали подобно пчелиному рою на маленького мальчика из доброй и скромной католической семьи и хотели, доведя бедное дитя до сумасшествия, уничтожить одно из совершенных созданий Божиих. В нем они пребывали, голося многими голосами одно и тоже: богохульство и непристойность; огрызались на посланца Божия, плевали на святой крест, завыли, услышав святые слова молитвы об изгнании. Но в конце концов они с визгом бежали и, воздадим хвалу Богу и Благословенному Сыну Его, невинный вернулся вновь в состояние невинности, и скромная семья его всегда будет чувствовать величие Божие и окончательное бессилие зла.
Я говорю это вам, братья, чтобы вы снова вспомнили о той борьбе, которую Бог в Его несравненной мудрости сделал уделом наших дней. Борьба эта может принимать различные формы, но мы всегда должны знать врага, армию имя коей Легион, чье воинство многочисленно. Теперь позвольте мне объяснить вам истинный смысл ужасного слова, которое вы используете и слышите каждый день, которое вы кричите своим прелатам подобным мне самому, но о котором вы, наверное, никогда всерьез не задумывались. Слово этоpeche, peccato, грех. Я очень прошу вас осознать глубокое различие между этим словом и другим, словом зло. Ибо грех есть то, что может совершить человеческая душа в то время как зло есть уже существующая сущность, которую посредством греха душа может принять. Святая церковь учит, что способность к греху происходит от наших прародителей, послушавших искушающей лести Отца зла и съевших запретный плод в Эдемском саду. Мы унаследовали у них эту способность к греху наряду с другими чертами Адамова или человеческого рода. Мы можем дать определение греху как проступку, ставшему возможным в результате нашей врожденной способности путать истинно божественное добро с тем, что падший Сын Утра представляет в виде высшего добра. Разумеется, нет ничего выше божественного добра, но в нашей слепоте, в узах плоти, только усиливающей наши аппетиты, в легковерии нашего падшего состояниясостояния, виною которого является то, что зло уже было привнесено в мир дьяволоммы слишком часто поддаемся дьявольской изобретательности и коварству, принимаем безобразное за прекрасное, ложное за истинное, зло за добро. Ныне я говорю вам: не скорбите, что так должно быть, но возрадуйтесь в борьбе, чтобы видеть истинно доброе и прекрасное благодаря великому и божественному дару свободы выбора в этой борьбе.