Толик еще злился, это было видно по его движениям, по напряженной спине. Наверное, подумала я, это все-таки неприятно, когда возбуждение уходит в никуда. Мне тоже было неприятно, хотя, наверное, не так сильно.
Осторожно, сказал он, когда я споткнулась о корень. Он легко и аккуратно удержал меня, но отстранился почти тут же.
Я старалась больше не доставлять ему проблем.
Но не вышло. Мама встретила нас у ворот, ее трясло. Она врезала Толику, ударила сильно, наотмашь, так что голова его дернулась.
И Толик, пырнувший как-то ножом мужика, который его толкнулстерпел. Как в анекдоте про Ленина и бритвочку.
Ты о чем думал?! крикнула мама. У нее была одна особенность, когда мама кричала, непроизвольно она начинала плакать. Вот и сейчас в слабом отсвете фонарей на ее лице заблестели слезы.
Слушай, я собирался позвонить, сказал Толик спокойно. Но забыл.
Я думала, ты
Я? Серьезно?
Мама кинулась ко мне, обняла и поцеловала.
Где ты была?!
Мы с Толиком ездили в город, сказала я. Помогали старушкам.
Старушки, подумала я, вот что покажется маме наиболее приемлемым. Старушки, но не трогающие хозяйство сына-инвалида и не наливающие гостям водки. Даже Фиму нельзя было сохранить в первозданном виде.
Мама засмеялась, зло, почти истерично.
Серьезно? Где твой мобильный?
Я сунула обе руки в карманы.
Ой, сказала я.
Что "ой"?
Я его, кажется, потеряла.
Мама быстро закурила, достала мобильный, набрала папу и прижала трубку к уху.
Витя! Витя, она дома!
Папа сказал что-то, надо признать, тон его был довольно спокойный. Он не злился и, по-видимому, не боялся.
Главной загадкой для меня оставалось время. Сколько его прошло?
Мама утерла слезы и посмотрела на меня.
С тобой мы поговорим утром, иди в дом.
Толик хотел прошмыгнуть за ворота со мной, но мама удержала его, дернула за руку.
Я чувствовала себя такой предательницей.
О чем ты думал?! Толя, ты считаешь это нормальным?
Че? спросил Толик невозмутимо. Я обернулась, посмотрела на него.
Иди-иди, Иудушка, засмеялся Толик. Я, получив санкцию, побежала со всех ног.
Дома меня ждала злая Катя. Она сказала:
Куда в грязных ботинках?!
Суперстары пришлось снять. Катя смотрела на меня зло, но старательно сдерживалась, пока я стаскивала кроссовки. Наконец, я спросила:
Ну что?
Нагулялась?
Я прекрасно понимала, какое слово она проглотила. Прошмандовка. Как минимум. Скорее даже что-нибудь более пикантное.
Да, сказала я, вздернув голову. Нагулялась.
И, более ничего не сказав, я прошествовала в свою комнату. Долгое время ожидала одно из двух: паломничество испуганной мамы, либо раздраженную Катю с нотациями.
Ни того ни другого не случилось, и я оказалась предоставленной самой себе.
Думаю, от мамы доставалось сейчас Толику, а Катя, может быть, была слишком шокирована моим кратким и суровым ответом.
Больше всего на свете я боялась, что мама выгонит Толика.
Но в то же время вступаться за него я тоже боялась, думала, что так сделаю ему только хуже.
Мне даже льстило, что Катя думает, будто я убежала с Толиком, чтобы целоваться, или еще что-нибудь в этом роде. Может даже, чтобы заниматься с ним сексом. Что я могу быть чьей-то желанной любовницей.
Отмазка про старушек выглядела смешно, мне даже хотелось, чтобы мама думала про нас с Толиком что-то этакое.
Некоторое время я обдумывала пост в дайри, но так и не написала его.
"Мы с Т. были в аду, но там оказалось не так-то плохо".
Вот и все, что я из себя выдавила. Потом решила, что адне то слово. До поздней ночи я просидела, листая избранное, потом пошла помыться, лежала в ванной и мастурбировала, на этот раз думая о том, как Толик смотрел на меня, когда открыл глаза, и о том, как сильно его член натянул ткань спортивных штанов.
Еще долго я лежала и нюхала свои пальцы, размышляя о том, что, если даже боль не абсолютна, то абсолютна ли смерть?
Наверное, нет, потому что ее нельзя в полной мере почувствовать.
Когда я убедилась, что в доме достаточно тихо, то спустилась на этаж вниз, к Толику. Я боялась, что комната его окажется пуста. Но Толик лежал на кровати, изо рта у него торчала наполовину догоревшая сигарета с вечным длинным столбиком пепла. Сначала я подумала, что он спит, но потом увидела блеск его глаз.
Мне вспомнилось:
Как дельфин, понимаешь?
Я подумала, что, может быть, в автобусе Толик не спал ни секунды.
Он не обратил на меня внимания, даже когда я подошла ближе. Тогда я подумала о пузырьке с кетамином из его кармана.
Я постояла у его кровати, ощущая себя такой ужасно навязчивой, боясь, что мама зачем-то заглянет в комнату, или еще что-нибудь приключится.
А потом все-таки легла рядом с ним. Дыхание Толика было свободным, глубоким, грудь его мерно вздымалась.
Я попыталась устроиться рядом с Толиком так, как если бы мы любили друг друга. Положила голову ему на плечо, услышала биение сердца.
Людиживотные, причем социальные. Рядом и вместе они чувствуют себя в такой безопасности, и этоблаженство.
Спасибо, прошептала я и коснулась губами его плеча. Это не был поцелуй, просто прикосновение безо всякого движения. Я снова положила голову Толику на плечо и подумала, что спать так будет хорошо и спокойно, хоть и не очень удобно для шеи.
Сильно пахло сигаретным дымом, и я боялась, что на меня упадет пепел. Уже засыпая, я почувствовала, как Толик возится, закуривая новую сигарету.
Потом он обнял меня.
Глава 7. Куда плывет кораблик?
Мне снилось, что я беременна от него. В доме это воспринимали как само собой разумеющееся все, кроме Кати. Катя называла меня потаскухой и иногда била по животу метелкой для пыли.
Во сне я даже помнила, что она называется дастер.
Сон был прерывистым, кадры сменяли друг друга, будто в артхаусном фильме. Помню, я сидела дома, а потом уже на озере. Оно было покрыто густым, молочно-белым туманом, потому что Толик, как он сам говорил, из края ветров и туманов.
Я легла на воду и поплыла туда, куда нес меня ветер. Над головой небо тоже было белым, и я подумала, что оно похоже на сигаретный дым, и что я хочу покурить. Во сне меня настигла тоска о том, что покурить я смогу не скоро.
В черной воде плавали мертвые цветы, я ловила их и сжимала в руке. У меня было ощущение, что они они погибли, пока длилась зима, погибли подо льдом. Я выкладывала их себе на лицо и чувствовала живой, яркий цветочный запах.
Тут в воде раздался плеск, я встрепенулась, и оказалось, что я не умею плавать. Я барахталась в воде, а потом вдруг увидела гигантскую, размером с собаку, черную крысу.
Крыса смотрела на меня сверкающими, красновато-оранжевыми глазами и передавала мне прямо в мозг свои мысли.
Я заберу твоего ребенка, сказала она.
Я испугалась и заплакала, потому что во сне мне хотелось ребенка.
Не надо! крикнула я, захлебываясь.
Взамен, сказала крыса. Ты будешь богатой.
Я не понимала, зачем мне богатство. Я и так была богатой.
А я съем твоего ребенка, сказала крыса. С творогом и чиханием.
Я отказывалась, мотала голой и изо всех сил старалась оставаться на плаву.
Тогда крыса нырнула в черную воду, еще секунду я видела под ее пеленой огоньки крысиных глаз, а потом исчезли и они.
Я почувствовала боль внизу живота и от нее проснулась. Во сне она казалась невыносимой, но в реальности это была только легкая тяжесть, напоминающая о приближении месячных.
Я открыла глаза в своей комнате. Наверное, он отнес меня обратно.
Волосы мои еще пахли сигаретами Толика, я долго нюхала их, прядку за прядкой, а потом встала и пошла чистить зубы. Сердце мое не находило покоя, я думала о рисунках Светки, о том, что нужно поговорить с мамой.
Но первым делом я решила сама что-нибудь порисовать.
Рисовала я разве что в детстве, так что понятия не имела, чего ожидать. Взяла лист бумаги для принтера, села за стол, нашла карандаш и стала думать.
Наверное, надо было рисовать Толика, раз он меня так вдохновлял.
Я подписала белизну так: Толик Тубло.
Наверное, в этом исходном виде рисунок и понравился бы Толику больше всегочто-то в нем, в таком разрезе, было даосистское.
Долго-долго я сидела с карандашом над белым листом бумаги, думала изобразить Толика в виде животного или мультяшного персонажа, раз уж мне не хватает мастерства.
Но на самом деле я просто не могла его в полной мере воспроизвестистранную смесь красоты и убогости, ангельского и вырожденческого, возвышенного и алкоголически-земного.
Мне стало так грустно, что никто не увидит Толика таким, каким видела его я. Я ощущала необходимость зафиксировать его, но рисунок для этого совсем не подошел.
И я сделала то, что, как мне показалось, было ближе всегозакрасила весь лист золотистым. Сверкающие чернила в тонкой, пахнущей клубникой, ручке закончились, но работой своей я была довольна.
Я спрятала рисунок в ящик стола, переоделась, взяла Светкин альбом и спустилась вниз, поглядеть на Толика.
В комнате его не было. И, судя по тому, что я не слышала его кашля, доматоже.
Толик ушел по своим делам, оставив меня одну.
Но сегодня и у меня были свои дела. Я распаковала альбом, посмотрела еще на причудливые Светкины орнаменты из бумажных чешуек.
Маму я нашла в ее кабинете. Завешанный фотографиями костей и рисунками динозавров, он производил странное впечатление. Словно я попала в гости к ученому из конца девятнадцатого века.
Мама сидела за компьютером, что-то увлеченно печатала и сверялась с какими-то скрепленными листками, на которых были россыпи цифр.
Жаль, что меня никогда не увлекали динозавры. Было бы очень просто стать второй мамой.
Мама пила кофе, чашку короновала большая шапка из взбитых сливок, их она поддевала ложкой.
Мам, сказала я. Она не отреагировала, продолжала печатать, только чуть нахмурилась.
Мам!
Тут мама подняла на меня глаза, очки съехали с ее носа, выражение лица сначала было растерянным, потом стало строгим.
Явилась, сказала она.
Строгость у мамы получалась не очень хорошо, по Брехту, а не по Станиславскому.
Привет, сказала я.
Тоня омлет приготовила, иди поешь, сказала мама, сложив руки на груди.
Ты злишься?
Да, ответила она, стягивая очки, потерла глаза и нащупала на столе пачку сигарет. Да, я злюсь, а ты как думаешь? Ты могла предупредить хоть кого-нибудь? Хотя бы Катю, зачем нам вообще Катя, Господи?
Я думала, вы не против, раз уж Толик у нас живет.
Твой папа в долгу перед Толиком, сказала мама. Он его не выгонит. И никто не против, если ты общаешься с ним, просто не надо пропадать до ночи, вот и все.
Мама помолчала, взглянула на экран компьютера. Роль взрослой давалась ей нелегко.
И, если хочешь знать, Толик в качестве друга не очень-то тебе годится.
Почему? спросила я. Мама помолчала.
Он добрый, сказала я. Мы ездили в Вишневогорск, помогать людям.
Он рассказывал, ответила мама.
Тогда почему? спросила я.
Потому что я знаю его лучше, чем ты, сказала мама, закуривая. Движение вышло нервным, ярким, почти театральным. Мама глубоко затянулась, подалась назад, чтобы открыть окно, едва не свалилась со стула.
Давай я сама.
Распахнув окно, я вдохнула влажный, холодный воздух. Сегодня осень стала гуще, сильнее. Непобедимое движение времени.
Я развернулась к маме. На маме был махровый халат с героями "Земли до начала времен", в который она зябко куталась. Ноги у мамы были голые, она то и дело поджимала пальцы с красными ногтями, терла пятки друг о друга.
Хорошо, сказала я. Так ты считаешь, что он плохой человек?
Мама молчала.
И что поэтому нам не стоит общаться?
Она взяла ложечку, поковыряла шапку из сливок, так похожую на облако.
А что, спросила я. Папа тоже слишком плох, чтобы быть моим папой?
Это другое, Рита, наконец, ответила мама. Твой папасовсем другое дело.
Но я не понимала, почему. Выходило, что мой папа тоже убивал людей ради денег. Прямо как Толик.
Почему?
Потому, что он твой отец.
Мы помолчали. И я вдруг поняла, что мама в самом деле считает, что мои чувства к Толикунаивное любопытство, что я не могу в него влюбиться. Как не влюбилась когда-то она.
Мама не считала, что он нравится мне, как мужчина. Она понятия не имела, что я чувствовала вчера, в автобусе, как я к нему прикасалась. Не знала мама и о том, что мы делали в Вишневогорске, в каких были местах. Она не знала, что мы с Фимой пили водку, и я отдала Фиме свой мобильный.
Вдруг меня осенило, что необходимо передать Фиме зарядное устройство. Чтобы она могла крутить "Земляничные поля навсегда" столько, сколько захочет.
Мама сказала:
Я давно знаю Толика.
Из этого, вероятно, должен был получиться какой-то вывод, но я не могла его озвучить в связи с недостатком информации, а мама ничего больше не говорила.
Мы просто подружились, сказала я. У него интересная философия, и он помогает людям. И меня берет с собой. Считай, что я занимаюсь благотворительностью.
Твой папа не волнуется, сказала мама. Потому что онмужчина. Говорит все то же самое.
Может быть, подумала я, мой папа просто больше похож на меня.
Не понимаю, о чем ты.
Я подошла к ней, положила альбом на стол, взглянула через мамино плечо на экран компьютерасплошные графики, схемы и ссылки.
Я сказала:
Ты думаешь, он сделает мне что-то плохое?
Мама засмеялась.
Нет, конечно, нет. Толикдруг твоего папы. И он очень любит меня. Меня, скорее, пугает, что с ним ты попадешь в историю.
Вчера я попала в такое количество историй, и мне так понравилось, что сердце мое до сих пор билось по-особенному.
Конечно, я не собиралась от всего этого отказываться.
Я сказала:
Мне нужна твоя помощь. Мы были у одной девушки, она больна раком. У нее такой огромный живот и совершенно лысая голова. И она делает такие чудесные вещи.
Я раскрыла перед мамой альбом.
Такой психодел семидесятых, правда?
Мама листала альбом, на мозаики Светки она смотрела завороженно, с суеверным испугом и восхищением. Ее аккуратный пальчик скользнул по чешуйкам.
Удивительно! сказала мама. Вот это чувство цвета.
И орнаменты такие архаические, сказала я. Мне тоже так нравится. Мам, а, может, можно устроить ей выставку?
Цветочек, у нас музей естественной истории.
Я легонько улыбнулась. Мне повезло знать кое-что из того, что мама не знала. Она долистала до динозаврика, мозаики, из которой выступал зеленый силуэт тираннозавра. Мама вгляделась в него, радостная, отвела руку с альбомом, вновь приблизила его к глазам.
Вот, сказала я. Смотри, как в тему.
Мама нежно улыбнулась, погладила чешуйчатого, орнаментального и в какой-то степени монументального зверя.
Я посмотрю, что можно сделать, сказала она. Можно я возьму альбом?
Конечно!
Я сделала победный глоток маминого кофе, он оказался невероятно сладким на вкус.
Я чувствовала себя отлично, сильной, хитрой, мне не терпелось рассказать все Светке. Я даже играла с мыслью поехать к ней самостоятельно.
Спасибо, мам, ты делаешь просто суперское дело!
Я хотела было уйти, умыкнув мамин кофе, но вдруг она сказала:
А что касается Толика, знаешь, мы с ним даже ходили на свидание. Это было до того, как я стала встречаться с Витей. Помню, мне пришлось вылезать к Толику со второго этажа, а потом он пробрался в магазин и украл две банки компота, мы пили его в парке, и Толик еще с кем-то подрался Не помню, с кем!
Мама приложила пальчик к губам, кокетливо и одновременно по-детски. В этот момент она была такой красивой, куда красивее меня.
Он тебе не понравился? спросила я.
Но мама не ответила. Она продолжила свою мысль самым странным образом:
Мы с Ритой тогда слушали Джоан Баэз.
Тетя Ритамамина лучшая подруга. В честь нее меня и назвали. Она жила в Москве и работала журналисткой в какой-то нищей, но правдолюбивой газете. Тетя Рита носила очки с толстым стеклами, обладала внушительным носом, отличной фигурой и прекрасным, восхищающим, живым умом. Я ее обожала, жаль только, что мы виделись так редко.
Кассета была писана-переписана, такой плохой звук. Толик попросил у меня послушать то, что я люблю больше всего. Я дала ему эту кассету, мне хотелось с ним поделиться тем. Потом мы еще раз пришли к ребятам, и вот он позвал меня танцевать. Играла какая-то другая песня, даже не помню, какая именно. Но мы с ним танцевали, и он пел мне на ухо, знаешь ее, "На берегах Огайо". Ты любила ее в детстве.