Может, тебе не свое печатать?жена говорит.
В каком смысле«не свое»?я встрепенулся.
В обычном!жена объясняет.Как машинистка на работе у нас. Мало того что жалованье гребетсто двадцать рублей, еще непрерывно в рабочее время печатает для клиентов. И знаешь, сколько берет? Тридцать копеек за страницу! Десять страниц за частрешка!
Но ведь это же унизительно!
Зато надежно! Давай сейчас напечатай объявление, в двадцати экземплярах: «Выполняю машинописные работы. Быстро, дешево, элегантно». Развесь на всех столбахи пойдет дело. За день тридцать страниц отстучишь? Девять рублей! В месяцдвести семьдесят!
Заманчиво, конечно. А своего, значит, совсем не печатать?
А зачем?
Вообще-то правильно.Я вздохнул. Пошел к себе в кабинет, распечатал объявление, побрел на улицу, расклеил на столбах.
Первым явился довольно-таки странный клиент: с землистым неподвижным лицом, на плечезасохшая глина. Где он глину на плечо брал в разгаре зимыне очень понятно. Принес рукопись в газетекилограммов на пятнадцать.
Мне крайне срочно!надменно так говорит.
Ну хорошо,говорю,напечатаем срочно!
За неделю перепечатал его трудтысяча листов!о коренном переделывании климата на земле. В конце недели приходит. Глина на местеуже это мне достаточно подозрительным показалось.
Забирает он рукописьпочему-то сваливает в огромный мешоки расплачивается со мной старыми деньгами: большими, нежно-зелеными, с нарисованными на них танкистами в шлемах.
Вы что?спрашиваю его.Сумасшедший?
Да!гордо говорит.А что? Разве я забыл вас об этом предупредить?
Да,говорю.Как-то, знаете ли, забыли!
Впрочемсумасшедшему можно простить некоторую рассеянность!
Следующий тоже довольно подозрительный тип пришел. Рукопись в газете.
Извините,говорю ему.Нет ли у вас справки какой-нибудь?
Грозно посмотрел на меня:
Какой это справки?
Ну, что вы не являетесь сумасшедшим?
Он еще более грозно на меня посмотрел:
А выне являетесь?
Янет. Я машинист, я на машинке печатаюкак я могу являться при этом сумасшедшим?
Тогда идиотских вопросов не задавайте!
Ну ладно. Тогда другого рода вопрос: какими будем расплачиваться деньгами?
У него глаза вылезли из-под очков.
Нашими!отрубил.
Я понимаю, что нашими. Новыми, старыми?
Он долго неподвижно смотрел на меня, потом схватил рукопись со стола, направился к выходу. Тут жена, радостно улыбаясь, бросилась наперерез:
Не сердитесь, все будет хорошо! Это он разговаривает так странно, а печатаетзалюбуешься! Оставьте вашу рукопись, не беспокойтесь. Через три дня заходитебудет готова!
На меня взгляд метнулапошла его провожать. Тот тоже метнул на меня взгляд, удалился. Неплохое, вообще, начало!
Рукопись называлась «Неугомонный Ермилов». Герой романа, Антон Ермилов, неделями не ночевал дома, непрерывно обретаясь на разных стройках (это помимо основной своей работыхирургом), вмешиваясь абсолютно во все, что встречалось на его пути. (Представляю, какую ненависть он должен был у всех вызывать!) Наконец где-то к концу года он брел домой и вдруг увидел на перекрестке «отчаявшегося человека с лицом скульптора». Ермилов пошел с ним в его мастерскую, где несколько ночей подряд помогал ваять огромную, до потолка мастерской, скульптуру рабочего. И вот работа была готова. Ермилов, пристально сощурившись, обошел фигуру, потом вдруг схватил лопату и с размаху ударил фигуру под коленки. Фигура закачалась и рухнула, куски ее раскатились по углам мастерской.
Спасибо!воскликнул скульптор и крепко пожал Ермилову руку.
Сделав это дельце, Ермилов направился наконец к себе домой. Дома все вздрогнули, услышав скрип открываемого замка.
Что новенького?бодро проговорил Ермилов. Все молчали.
Только сын Володька скорбно кивнул на сервант, в котором тучно громоздился излишне красивый, аляповатый сервиз.
Ясно!выговорил Ермилов. Скулы его бешено заиграли. Он сорвал со стола аляповатую скатерть, подошел с нею к серванту и, не обращая внимания на кликушеские цеплянья жены и дочери, по-медвежьи сгреб весь сервиз в скатерть и, по-медвежьи ступая, подошел к окну и перевалил весь сервиз через подоконник. (А что, если кто там шел?) Жена и дочь некрасиво заголосили. Только сын Володька одобрительно мотнул густым чубом:
Правильно, папка, так им и надо!
«Ершистый паренек растет!любовно глядя на него, думал Ермилов.Весь в меня!»
Далее они с ершистым Володькой уезжают на далекую стройку, чтобы и там, видно, не оставить камня на камне,дальше я не печатал, решив дать себе маленький передых. Да-а, не такой уж легкий это труд! Молоко, во всяком случае, должны давать. Тут раздался звоноквошла роскошная дама. Такое объявление принесла:
«Утеряно колье возле стоянки такси. Просьба вернуть за приличное вознаграждение. Адрес...»
Это я вам мигом отстучу!радостно говорю. (Все-таки не похождения Ермилова!)Только давайте немножко изменим текст: «...просьба вернуть за неприличное вознаграждение»! Скорее принесут!
Тут я почувствовал страшный удар. Отлетел под стол. Вылезаюникого нет. Да-а-а,вот как она поощряется, добросовестность в работе!
Помазал лицо кремом «После битья», потом пинками загнал себя за стол, с отвращением, еле касаясь клавиш, перепечатал «Ермилова».
На третий день хозяин пришел. Стал смотреть.
Вот тут исправь!запросто так, уже на «ты».У меня написано: «Увидев Антона, Алла зарделась...»
А у меня как?с любопытством заглянул.
А у тебя напечатано: «Увидев Антона, Алла разделась». Полная чушь!
Ну почему жеполная?
И вот здесь у тебя,пальцем ткнул,напечатано «прожорливый».
А у тебя как?в рукопись его заглянул.
У меня«прозорливый»!
Но у меня же лучше!
Быстренько перепечатай.
Знаете... пожалуй, не перепечатаю!
Перепечатаешь как миленький!
Почему это?
Почему?усмехнувшись, посмотрел на меня, потом расстегнул вдруг пальто, высунул из него кончик колбасы....Ну как?
Потрясен, конечно. Но перепечатывать не буду.
Не будешь, говоришь?стал, смачно откусывая, жевать колбасу.Не будешь, значит?
Жена пришла.
Чего это тут чесноком запахло?Увидела гостя:А-а-а, это вы! Чего это вы тут делаете?
Да вот,он усмехнулся,ваш так называемый супруг строптивость демонстрируетпри этом о семье своей не думает!Он положил колбасу на край стола.
Сейчас как дам в лоб!в ярости проговорил я.
Ах вот как уже заговорил?
Да примерно что так!
Ну, пожалеешь об этом!
Неплохое, вообще, начало! Ушел он, якобы в трансе. Но колбасу забрал. Потом долго ещея из окна смотрелшатался от столба к столбу, объявления мои срывал. Вот за это спасибо ему!
ШАГ В СТОРОНУ
Когда дела твои заходят в тупик, умей сделать шаг в сторону и почувствовать, что жизньбезгранична!
Вотэтот случайный дворик, в который я наобум свернул с тротуарамгновение назад его не было, и вот он есть. Нагретые кирпичи. Фиолетовые цветы. Шлак.
Выйдя из-под холодной, вызывающей озноб арки в горячий двор, я постоял, согреваясь, потом пошел к обшарпанной двери, растянул ржавую пружину. Снова сделалось сыроя поднимался по узкой лестнице со стертыми вниз светло-серыми ступенями.
У двери на третьем этаже из стены торчала как бы ручка шпаги с буквами на меди: «Прошу повернуть!» Я исполнил просьбув глубине квартиры послышалось дребезжанье.
Хозяин, с маленькой лысой головкой, в спортивном трикотажном костюме, открыл, отвернувшись.
Водопроводчик!неожиданно для себя сказал я.
И пошел за хозяином. Большая светлая комната была скупо обставленатолько по стенам. На пыльном столике у окна стоял аквариум, затянутый ряской. В мутной зеленоватой воде толчками плавали полурыбки-полуикринки: крохотная стекловидная головка, прозрачный хвостик и животиктемная икринка.
Хозяин пошел по комнате ножками в маленьких кедах.
...Вот, Саня!обращаясь к гостю, скромно сидевшему на пыльном диване, продолжил он.Уезжаю, значит. Преподавателем... Спортлагерь «Лесная сказка». Само название, я думаю, уже достаточно за себя говорит!
Он вышел в коридор, потом вернулся.
Ванна там!показал он мне.
Ничего, ничего, не беспокойтесь!ответил я. Хозяин удивленно посмотрел на меня.
Ты что, Коля, корюшки намариновал?проговорил гость с дивана.Дай рубануть!
Коля повернул к нему светлую лысеющую головку.
Для тебя, Саня, все что угодно!сказал он, особо отчеканивая «для тебя».
С серой ложкой и блюдцем он подошел к высокой стеклянной банке у стены, поднял крышку, снял желтоватую засохшую марлю и, присев боком, скрипя ложкой изнутри по боку банки с радужным отливом, осторожно поднимал и складывал в блюдце белесых ломающихся рыбок. Потом круговым роскошным движением обсыпал все добытой из маринада морковью и, пристукнув, поставил блюдце перед другом на столик.
А мне можно?проговорил я.
Коля, скрипнув зубами, достал из серванта второе блюдце, уже более резкими движениями наполнил его и, поставив рядом со мной на стул, вышел.
Не было ничего нелепей этого сидения над десятью переломанными рыбками, тем не менее я не мог сдвинуться, пошевелиться, чтобы не спугнуть давно забытое и вдруг снова пришедшее ощущение удивительной тайны и полноты жизни. За высокой балконной дверью громоздилась крыша дома напротив со стеклянной башенкой наверхувнутри нее сидела женщина и, склонившись, шила. Прямоугольники света на паркете то наливались светом, то тускнели.
...Поехали с Пашей,заговорил хозяин, неожиданно появляясь.С одним корешем сговорились, живет на Понтонной: «Пожалуйста, говорит, приезжайте, ловите, мне эта корюшкаво!»Николай провел по горлу маленькой крепкой ладошкой....Взяли у него сачок, вышли на мостки. Зачерпнешьштук десять-двенадцать бьется. За полчаса нафугачили два рюкзака...Коля торопливо вышел и снова вошел....Говорю: «На всякий пожарный через кладбище пойдембелая ночь!»«Да ну-у!»говорит. Ну, ты Пашу знаешь! Вышли на шоссес ходу милиция. «Откуда корюшка?»«Купили!»«Ладно,говорят.Идите, и чтобы вас с вашей корюшкой мы больше не видели!» Сначала к Паше зашли. Ленка спит. Паша говорит: «Жена! Я принес много рыбы!»Коля вздохнул....А рыжая моя приехала в «Лесную сказку»у нас воскресник был, по уборке территории: «Где был прошлой ночью?» ...Вот так вот! ...Лесная сказка!задумчиво проговорил он и вышел....Что-то Паши нетдолжен уже прийти!через секунду возвращаясь, проговорил он. И быстро вышел, впервые за все время понятно зачемвымыть блюдца.
Все в комнате: раскладное кресло, диванбыло по-дачному пыльно, то естькак бывает пыльно, когда хозяева на даче, хотя здесь хозяин комнаты только что собирался уезжать.
Поставив относительно вымытые блюдца в сервант, Коля глянул на вытянутые ромбом часы, вздохнув, подсел под огромный рюкзак, зацепил лямки, привычно напрягся, медленно поднялся. Посмотрел на меняи я торопливо вскочил со стула.
На площадке Коля подергал дверь лифта и пружинисто побежал вниз ножками в маленьких кедах.
Ну...сказал Коля, подходя к мотоциклу и надевая шлем.Приезжай, Саня! Грибы, рыбалка!
Я отцепил от заднего сиденья второй шлем, застегнул его у себя на подбородке, уселся. Коля изумленно и долго смотрел на меняно я не реагировал, неподвижно уставясь перед собой в одну точку. Я твердо решил Колю не упускать. Саня и Коля обменялись недоуменными взглядами. Саня пожал плечом.
Я сидел неподвижно и только до боли в позвоночнике резко отклонился, когда мотоцикл рванул с места.
Мы вылетели на шоссе, и здесь, на просторе, Колина злость вроде бы рассеялась. Несколько раз он даже оборачивался, что-то кричалвидимо, представляя на заднем сиденье верного Пашу, но слова его рвало, уносило, разобрать ничего было невозможно. Иногда я тоже открывал рот, но сразу же наполнялся упругим, тугим воздухом.
Потом мы свернули, стало тихо, безветренно, и наши сложные, непонятные отношения возвратились.
...Я проснулся почему-то на террасе, на втором этаже. Солнце висело уже низко, через открытую форточку грело лицо. Внизу по травянистому двору ходил Коля, с ним какой-то человек в галифе. Приседая, разводя маленькие ручонки, Коля что-то рассказывал. Потом донесся их смехудивительно тихо.
Я спустился по глухой деревянной лестнице с затхлым запахом, вышел на воздух, начинающий холодеть. Калитка скрипнула еле слышнопосле гонки на ветру уши еще не откупорились.
Сразу же за оградой начиналась гарь: черные торчащие палки, пятна сгоревшего мха, зола. В углу кармана, где крошки, я нащупал кончиками пальцев несколько семечек, на ходу машинально их грыз. Одна семечка оказалась горелой, я вздрогнул, почувствовав гарь и внутри себя.
Потом я вышел в поселок. Уже стемнело. Низко пролетел голубь, скрипя перьями. По булыжной улице шли солдаты, высекая подковками огонь, похожий на вспышки сигарет в их руках.
Ночевал я на пристани, вдыхая бесконечный темный простор перед собой.
Утром я плыл куда-то на пароходе, наполненном людьми. Сначала он шел недалеко от берега, потом свернул на глубину. Сразу подул ветер, задирая листья кувшинок светлой стороной, ставя их вертикально в рябой воде.
СОСЕДИ
С соседями я познакомился случайно. Впрочем, если не эта случайностьбыла бы, наверное, какая-то другая, невозможно же год за годом жить с людьми на одной площадке и не познакомиться!
Хотя все может быть. Здесь, в окраинных районах, в новых домах, знакомятся туго, каждый стремится быстрее прошмыгнуть в свою нору, насладиться отдельной квартирой с удобствами, которых, может быть, раньше он был лишен. И бессмысленные хождения из квартиры в квартиру не поощряются. Зайдет одна хозяйка к другой за спичками, та попросит ее подождать, вынесет коробок...
Вот спасибо! Вы меня просто спасли! А то муж с работы пришел, хватиласьни одной спички. Завтра обязательно коробочек вам занесу.
Ну что вы! Зачем? Не стоит беспокойства!
И все!
Так что, возможно, никогда не узнал бы я моих соседей, если бы не случайность.
Разумеется, я встречал их за эти годы на лестнице и во дворе, но, поглощенный своими делами, также как они поглощены были своими, не задумывался даже, что вот эти люди живут рядом со мной. Тем более не пытался я выяснить, в каких степенях родства находятся они между собой.
Однажды я жарил на кухне котлеты, как вдруг раздался громкий металлический стук в стену, по масляной краске над плитой заструились трещины. Удары становились все резче и звонче, потом наступило короткое вопросительное молчание, и снова посыпались звонкие металлические удары.
Что такое?! Неужели они решили проделать окно между квартирами? Вот это действительно что-то новое, нарушающее затворнические традиции этого дома, в котором я за три года жизни так ни с кем и не познакомился.
Потом раздался особенно четкий, молодецкий удари бурый, пористый кусок блочной стены прыгнул прямо на сковородку.
С таким добавлением к моему меню я согласиться не мог и, держа в руке этот кусок, позвонил соседям.
Мне открыл хозяин, мужчина лет тридцати пяти. Он был одет в серую спецовку, берет,все это было покрыто пылью. В руках были зажаты шлямбур и молоток.
Именно молотком, судя по звуку, он сдвинул задвижку на двери, открывая мне.
Он посмотрел на меня, тыльной стороной руки вытер пот под беретом.
Э, друзья!я показал кусок.Прежде чем прорубать ко мне окно, посоветовались бы со мной.
Он положил шлямбур и молоток, озадаченно взял кусок стены.
Извини, парень! Малость не рассчитал. Кто ж знал, что трухлявая такая стенка окажется?
По линолеуму, покрытому грязью, он провел меня в кухню, стены которой были испещрены зазубринаминасечкой под кафель.
Управлюсь маленько тут, приду к тебе, зашпаклюю, покрашу,лучше будет, чем раньше!
Тут, привлеченные инцидентом, подтянулись и остальные члены семьи: жена хозяина, Алла,пышная блондинка, которую я привык видеть раньше только за прилавком винного отдела нашего магазина, ееа может, его?родители: сухая темнолицая старуха, седой старик, которого я часто встречал до этого во дворе и около магазина с кошелкой и палкой.
Что надо ему?обращаясь к хозяину, а не ко мне, произнесла Алла.
Да вот,показывая кусок стены, проговорил хозяин.Стены кусочек у него отлетел.
Есть же такие комедианы!с непонятной ненавистью глядя на меня, проговорила старуха.То одно выдумают, то другое!
Дай ему рубль, чтобы не вонял,резко сказала Алла,и больше не открывай. А то много тут желающих!
И, повернувшись, она величественно вернулась в комнату.
Я стоял, ошеломленный таким приемом. Старик почему-то мне подмигнул и тоже ушел.
Ну ладно... сам попробую сделать,пробормотал я и, отперев дверь, вышел на площадку.
Но после этого зато я стал узнавать моих соседей и даже с интересом за ними наблюдать.
Особенно часто удавалось встречать деда: целыми днями, когда он не работал, он колобродил по нашему большому дворумежду длинным нашим домом с двенадцатью подъездами и стеклянным торговым центром в конце. В прямоугольнике этом кипела своя жизнь: в песочнице возле грибка возились детишки, на вытоптанной лужайке подростки гоняли мяч, дальше, у ларька, завсегдатаи вели непрекращающийся спор.
Дед обычно хмуро и озабоченно шел с кошелкой по двору, потом останавливался, устремлял на кого-нибудь долгий взгляд. Обращался к этому человеку, чаще всего абсолютно незнакомому, и начинал разговор. Иногда человек отмахивался от него, иногда, подмигивая дружкам, вступал в беседу. Когда дед заворачивал что-то особенное, слышался хохот.
Один раз я наблюдал подобную сцену в поликлинике. В конце коридора послышался громкий, слишком оживленный для поликлиники разговор. В середине смеющейся толпы оказался дед. Вид у него, как обычно, был озабоченный и нахмуренный.
Да, не повезло тебе, дед!подмигивая остальным, говорил заводила.Сорок тысяч на книжке, а тебя бешеный пес укусил. Откуда ж у тебя, если не секрет, такие капиталы?
Два раза большую премию получил,хмуро отвечал дед.
За что ж ты ее получил?
Дед долго пристально смотрел на собеседникаотвечать ли на такой глупый вопрос.
За что надо получил, не беспокойся!
Так, говоришь, сорок тысяч на книжке,подмигивая слушателям, словно сообщая что-то чрезвычайно остроумное, говорил заводила.А ну как помрешькуда деньги такие денешь?
Не помру. Пойду сейчас к доктору Павловой, пусть сделает мне какой укол,дед в свою очередь подмигнул окружающим, показывая, что он тоже понимает толк в остром разговоре.
Однажды я зашел к ним домой занять шлямбур. Дед дал мне шлямбур, потом позвал в комнату,он был один и явно скучал. Тусклый в ярком свете дня, брезжил телевизор. Дед внимательно наблюдал за работой экскаваторщика, насыпающего руду в кузов самосвала.
Куда сыпешь! Куда сыпешь-то?!страдальчески говорил он.Есть же такие оболтусы!кивая в сторону телевизора, обратился он ко мне.В поезде тожечасто такие встречаются!проговорил он.Едет, а спроси его, зачем едет,не скажет!
Да...неопределенно проговорил я.
Дальнобойная Балтийская батарея!неожиданно молодцевато отчеканил вдруг дед.Заряжающий Орудийного расчета крупного калибра!
Да,проговорил я, держа в руке шлямбур,наверное, довелось вам...
Да как сказать! Как пришел я на призывной пункт, мне говорят: остров Сухо! Вышел я и встретил в коридоре дружка. Он говорит мне: погоди. Завтра кое-что поинтереснее будет. Прихожу назавтра, он ведет меня к начальнику призывного пункта, тот говорит: Балтийская гвардейская дальнобойная батарея!
Но там тоже опасно было?
Ну, ездили на платформах, по железнодорожным путям, вели дальнюю артиллерийскую дуэль.
Ясно!я приставил от нетерпения шлямбур и чуть было не проверил его остроту на стенке.И после, значит, вы на железной дороге работали?
Не сразу. Сначала я еще в торговле работал.
Ну, это, наверное, хорошо?неуверенно проговорил я.
Да как сказать,словоохотливо ответил он.Каждое утро кто-нибудь из начальства: «Волоса болят. Поправь волоса». Ну, нальешь. «Ну, запиши,говорит,Семеныч, за мной!» А что записывать? Записывай не записывайвсе равно! Только скажешьза вами, мол, числится должок, сразу: что-то ты, Семеныч, стал плохо со своими обязанностями справляться, надо будет помоложе кого на место твое сыскать! Ну и молчишь.
А где это было? Здесь?
Город Готня, Белгородского района.
А разве там есть начальство?
Дед удивленно вскинул на меня глаза.
Еще какое! Один Агапников Сидор Кузьмич! Ого!
Ну, спасибо! Я пойду. Придерживайте на всякий случай свой кафель.
Потом он уезжал в рейснесмотря на преклонные свои годы, он работал проводником, даже, кажется, бригадиром поезда, и, представляю,так же дурашливо, притворяясь то глухим, то тугодумным, великолепно обделывал свои дела... Какие они там делают дела? Фруктовые посылки, пустые бутылки, подсадные зайцы... Что еще?
Возвращаясь из рейса, в фуражке и форменной шинели, он каждый раз поднимал по лестнице какие-то узлы.
Потом отдыхал, надевал ватную свою куртку, валеные боты и пускался в странствия по двору, свободно вступая в полемику то в прачечной, то в химчистке,все его уже знали,в безликом мире одинаковых дворов и домов он был некоторого рода достопримечательностью.
В магазине самообслуживания он уверенно шел к кассе, минуя очередь.
Пропустите деда!говорил какой-нибудь шутник.Его молодая жена дома ждет!
Он останавливался, пристально смотрел на говорившего и молча двигался дальше.
Потом я слышал хохот в толпе у пивного ларька.
Так, говоришь, на флоте служил, дед? Служил, служили недослужился! Шестеркой так и остался!
Я не шестерка.
А кто ж ты?
Дед долго пристально смотрел на обидчика.
Я проходная пешка!
Хохот.
А почему у тебя тогда один зуб?
Один, да ядовитый!
Несколько раз я пытался вытаскивать его из таких перебранок, пока не понял, что они составляют главное удовольствие его жизни.
Дед этот стал казаться мне как бы лешим или водяным этих кварталовсерых, однообразных, недавно только построенных и уже потертых, с перерытыми уже дворами, валяющимися повсюду трубами или грязными досками... Собираясь выходить недалеко, в пределах этого района, я чувствовал вдруг, что неохота даже завязывать шнурки, сойдет и так... И действительно, незавязанные шнурки были как бы символом всего, что здесь происходило.
В сыром ноябрьском тумане я шел через длинный наш двор к остановке. В толпе у магазина слышатся гоготзначит, водяной на своем посту.
А ты не покупай алкоголь! Ты масла купи, жиров купи!качаясь, разглагольствовал дед (причем, судя по его состоянию, он не был таким уж потребителем жиров).
Жена его, или бабка, как он сам ее называл, работала тут же, в торговом центре, на втором этаже, в столовой. В серой марле на голове, в грязном халате и липком переднике, она расхаживала между столов, собирала грязные тарелки и оставляемые посетителями бутылки.
Она чувствовала себя здесь полновластной хозяйкой, грубо и громогласно всеми командовала,однажды при мне резко вырвала стул из-под молодого парня и передала стул этот более достойному, как ей казалось, пожилому человеку в потертом кожаном пальто.
Какая-то незавершенность и одновременно уже запущенность этого района нагляднее всего ощущалась в этой столовой: посетители здесь никогда не раздевались, входили в строительной одежде, в сапогах, принося на подошвах глину,раз уж такая здесь грязь, почему бы не принести еще? В таких условиях не выглядела феноменом и бабка, вырывающая из-под посетителей стулья и разговаривающая со всеми, мягко говоря, грубо.
Так же обращалась она и со своими внукамиих было двое: мальчик и девочка. Часто, возвращаясь домой, я слышал, как кричала она на кого-то из них:
Что я тебе, пьяная? Или куреная? Не голей других ходишь!
При этом ее ничуть не смущало, что пронзительный ее голос слышат все этажи,наоборот, мне кажется, она этим даже гордилась.
Сын их, Николай, как я узнал из разговоров с дедом, работал сначала в автоколонне, потом таксистом. Его «Волга» с зеленым огоньком стояла иногда возле подъезда, когда он, по случаю близкого рейса, заезжал домой пообедать.
Однажды я спустился с газовыми баллонами, чтоб зарядить их и ехать с ними за город. И тут же, вытирая губы, вышел из подъезда и подошел к своему такси Николай.
Может, поедем на Полюстровский?спросил я его.Баллоны вот надо зарядить.
Почему ж нет?добродушно ответил Николай.
Я залез боком на заднее сиденье, втащил два тяжелых баллона, как две гири...
Захлопни получше... дверь не закрыл,оборачиваясь с переднего сиденья, сказал Николай.Дверь барахлит. Эти типы разве сделают что без полбанки?
Вел машину он замечательно, обгоняя всех.
А правду говорят,завел я приличествующий случаю разговор,что корпус у этой «Волги» очень крепкий? Самый крепкий в мире, я слышал...
Но сталкиваются они в основном тоже с «Волгами», тоже с самыми крепкими в мире!он захохотал.
Чувствовалось, что после обеда и побывки дома настроение у него прекрасное.
А правду говорят, что большие деньги в такси можно делать?
Ну, как и везде, от человека зависит,словоохотливо заговорил Николай.Вот дружок мой, Валька, тот еще тип! Заряжает пассажиров покруче и шпарит под девяносто. Нервы как у кота! Так он действительно имеет кое-что! Ну этотот еще тип! В армии еще отличался,вместе с ним два года служили. За два годани разу!в застегнутом воротничке его не видел! Встречает старшина: «Рядовой Горохов! Доложите, почему находитесь в незастегнутом воротничке?»«Так точно, разрешите доложить. Шея грязная, а подворотничок чистый!» Так всю армию с расстегнутым воротом и прослужил, хоп хны!
Мы домчались до Полюстровского, Николайпоскольку я был зажат между тяжелыми баллонамисам сходил, занял очередь и быстро вернулся.
...Валька меня и к подледной рыбалке приучил,рассказывал он на обратном пути.Лучшего отдыха, говорит, ты нигде не будешь иметь. И правда что. Меня лично алкоголь не интересует. Ну, выйдешь со льда, примешь для согрева стакани все! Как ни уговаривают корешиникогда! Этот отпуск, правда, я в Батуми провел. Дружок мой по армии давно меня к себе звал. И действительно, все у негомед, орех фундучный, ну все! Сам он на станции автообслуживания работает, но это так только, для виду. Заходит часа на полтора, не больше. Главноеэто все уже знаюту него дома. Со всего Кавказа ремонтироваться к нему едут. Причем известно ужеделает он только дверцы. Всё! Зато сделает так... толкнешь тихонькокак по маслу пойдет... щелк! Это не то, что эти халтурщики делают у нас... Зато уже дома у неговсе!
Что все?
Ну, яма, гараж, подъемник-таль... Что тебе еще надо? Зато делает с гарантией, все знают...
Жена Николая Алла работала тоже в торговом центрена первом этаже, в продуктовом магазине. Недавно еще пышная, соблазнительная блондинка, она за какие-то полтора года превратилась в толстую, властную женщину с голосом хриплым и грубым от постоянных споров с бестолковыми и настырными покупателями.
И дома она выступала в той же роли,иной раз я на кухне у себя вздрагивал, услышав за тонкой стенкой ее голос.
Виталию, когда они приехали, было четырнадцать. Мне, помню, нравился этот серьезный и вежливый мальчик,обычно, встречаясь со мной на лестнице, с прыгающим, брякающим на ступеньках велосипедом, он всегда здоровался первым, единственный из всех членов его семьи.
За три года, которые в моей жизни прошли почти незаметно, в жизни Виталика изменилось все: он стал взрослым, вернее, стал подражать каким-то неизвестным мне взрослым, закончил школу, поступил в техническое училище. Теперь я часто встречал его во дворе в компании приятелей с поднятыми воротниками... Что делают теперешние подростки в этих дворах, где нет больше ни таинственных подвалов, ни чердаков, ни рек, ни лесов? Неужели вместо всего этого в их распоряжении лишь плоское пространство, окруженное стандартными, одинаковыми домами?
Иногда в центре их толпы появлялся велосипед или, позднее, легкий мотоцикл... С другими какими-нибудь предметами, кроме разве еще гитар, я их не заставал.
Виталик, преодолевая молчаливое неодобрение друзей, всегда вежливо со мной здоровался,здороваться, да еще вежливо, да еще со старшими, явно было у них не принято.