И ходу!
Зато в ответ довольный рёв Копейки:
Девочки, куда же вы?! Не уходите! Мы всегда рады вам помочь! Я рад! Я очень рад!
Овчалова пунцовей пионерского галстукагипертония в таком юном возрасте? это из-за курения. Личико Рыжей перекосило от яростинаверное, в детстве Танюшу перекормили абрикосовыми косточкаминепроизвольное сокращение мимических мышц, как следствие неправильного питания.
Куда же вы?! Не уходите!
Ослепительная улыбка растопыривает мои щёчки: в коридоре ещё так много дверейдевочек везде внимательно выслушают.
Я доволен.
А подруги еле сдерживают торнадо негативных эмоций. Такой, знаете ли, шквал идиоматических выражений, смачно приправленный разными поганенькими словечками. Ругательными.
Ну что, мальчики, играем? Ольга теоретически обворожительно улыбается, но практически выходит почему-то гримаса самки шимпанзе, изнасилованной нетрадиционным способомв ноздрю, хлюпающую аквамариновым ринитом.
Я лучезарен:
Киса, конечно, а как же? Конечно, Киса, играем!
Играем. Вадик потеет Ниагарским водопадомтак старается сделать наше поражение неизбежным. Но я собрансознание расширено (спасибо Тохе: не пожалел полста граммов виски), я внимателен (глаза имеющий да пропасёт расклады Рыжей) и чтоб им загадать, а?
По лагерю в этом время разносится рефлекторно-слюнявый гулв ответ на предложение поварихи наполнить пустые желудки общепитовской пищей:
Де-э-эти! Ууужин! Наууу-жин! Все на ужин!
О, тема.
Так, подруги, слушай наше желание: щас пойдём в столовую, и вы там заточите по две тарелки каши. Акцентирую: не две на двоих, а по две на каждую. Уяснили?
Кивают. И замечательно. Желание простенькое, легко выполнимое. Я его специально придумал, чтоб хоть немного загладить эффект от предыдущего, но кто ж знал
Столовая. Столики на четверых: керамические тарелки со штампиками, нарезанный хлеб и алюминиевые ложки. Ложки двигаются по циклу «роттарелкарот». Иногда цикл даёт сбоипо лбу соседаа нефиг чавкать! не дома! в культурном, типа, обществе!
Рыжая доедает первую порцию. Молодец! А вот Ольга как-то она чересчур безрадостно ковыряет манную кашку.
Подхожу:
Оленька, почему так вяло?! Где задор?! Бери пример с Танюшки!
Я её с детства ненавижу.
Танюшку?
Манную кашу.
Серьёзно? в моём голосе неподдельное сочувствие. Я сам с пелёночных лет не перевариваю гороховый супу меня метаболизм другой, а может просто цвет этого гастрономического чуда не приводит меня в трепет, не знаю, но А в детском саду одна нянечка, сука, чтоб ей, тварь, заставляла
Молчит, ложкой в жиже кресты рисуетне по мне ли сия живопись? и всхлипывает: оплакивает, значит, старинного друга.
Да ладно, Оля, не ешь. Хрен с ней, с кашей.
Я съем.
Да ладно тебе.
Я съем.
Та-а-ак-с, типичный случайдоктора! позовите кто-нибудь доктора! прогрессирующей женской припездонии. Это всё от эмансипации: что, мол, бабы мужиков не хуже. Это Ольга, значит, доказать решила, что она не хуже нас, пацанов, карточные долги платит. Ню-ню.
Киса, зачем?
а я похож на новый «Икарус», а у меня такая же улыбка
Я съем!
Гордая.
Вот ещё одну ложечкуи вдвойне гордая. Ещё чуть-чутьгордая и почему-то зелёная. Ротик зажала ладошкой и побежала. В сортир. Надо полагать, блевать. Манной кашкой. Упс, не добежала. Ну, это ничего, бывает. Обидно, что Рыжая под шумок вторую тарелку просимулировала
* * *
Овчалову заметно штормит. И не только её. Ну, это ничего, бывает. Обидно только, что без нас пили
Купаться. Идёмте на пляж купаться.
Всю дорогу я поддерживал Кабана. Чтобы не упал. А Кабан меня. По аналогичной причине. Кроме того, мы общались. Очень нечленораздельно. Нечленораздельно? Плохое слово, есть в нём что-то педерастическое, попрошу его ко мне не применять.
Мы не только общались, но и даже пытались разговаривать. Если, конечно, обмен фразами, состоящими исключительно из предлогов и междометий, покорёженных неправильным ударением и отсутствием окончаний, можно назвать разговором.
Смысл нашей содержательной беседы сводился к следующим взаимосогласованным тезисам:
наши бабы суки,
но хоть они и суки, мы за них в ответе, это ещё Экзюпери сказал,
а раз так, то мы за них любого, кто хоть пальцем:
а) порвём,
б) порежем (по этому поводу мы по очереди громогласно заявили: «Я художник не местный, попишууеду»),
в) я попишу,
г) нет, я попишу,
д) нет, я,
е) а я говорю я,
ё) и т. д.
Пляж. Песок. Камыши. Свет фонаря. Маринка медленно раздевается и, покачивая попкой, заходит в воду. Кто-то из местных плюхается рядом: видать, желает спинку потереть.
Игорь в сторонке разводит костероклето, однако ночь не жаркаяподсаживаюсь, закуриваю. Из-за обилия выпитого тление «примы» абсолютно не тревожит рецепторы носоглотки. Игорь просит сигарету, если не жалко. Мне не жалко. Дерьма никогда не жалко.
А потом он говорит:
Ты понимаешь, что, если вы кого-нибудь порежете, отсюда никто не уедет?
Я понимаю, но мне плевать, что я ему и сообщаю:
Мне плевать.
Он кивает. Он понимает, что мне плевать. А ещё он понимает, что Кабану плевать втройне: Кабан в полнейшем умате. И это всеобщее понимание тотального плевания означает, что наши крыши медленно, но уверенно сползаютуже трескаются шифером где-то возле фундамента: МЫ СЕБЯ ПОЧТИ НЕ КОТРОЛИРУЕМ. И это ПОЧТИ пьяно пошатывается на кончике ножа. В прямом смысле.
А чо ты дёргаешься? Игорь смотрит мне прямо в глаза, Из-за кого? Твоя девушка? Нет? Они подруги. Одноклассницы. Может, с одного двора. Угадал? Ониобщие. А общиепалюбасу ничьи. Может ты на неё, или на неё виды имеешь? Твои проблемы! он затягивается, выдыхает через нос и сплёвывает, Никто из моих ребят чужого никогда не трогал. Ясно тебе?
И мне стало ясно. Через несколько лет. Я, вообще, понятливый.
Слышь, Игорёк, а у вас корабли на фотонах, или вы иначе размножаетесь?
Чего?
Даже так, значит Н-да, много во вселенной загадок природы пьян акушер, преждевременны роды
Утром мотоциклы взревели, презрительно пукнули выхлопами и оставили после себя мрачный похмельный синдром. На память. И страх, что могло случиться непоправимое.
Нормальные пацаны. Юра прячет нож, стягивает завязки рюкзака.
А ведь действительно нормальные. Я подмигиваю белому медвежонку, и тот, не спеша, переваливаясь с пятки на носок, растворяется в тумане.
Тогда я впервые погрызся с девчонками. Наверное, от зависти: моё-то шестнадцатилетие было попроще.
* * *
Трезвенники, завидуйте! хоть вам и проще! Похмелье мелким грызуном не подточит ваши силы, обратная дорога не покажется адом! Завидуйте, ибо вы много потеряли: вы не видели эти поля.
Поля
Необъятные украинские поля, слегка унавоженные куриным помётом. Когда ж они, блять, закончатсяэти конченые поля?! Третий час идём. Жара. Некультивированная земля, ссохшаяся валунами. Как только ноги до сих пор целы, удивляюсь? А, поди, ещё не подвернул ни разу.
Полярежь чернозём вместо сала, и на хлеб его, на хлеб! Здесь пахнет, да-да, именно так! здесь пахнет Родиной!
Ветер дует со стороны отстойников.
* * *
Я развлекаюсь воспоминаниями о колхозных буднях.
* * *
Стоим посреди комнаты, обозревая печальный пейзаж, наше пристанище на двадцать дней: оголённые провода вместо розетки (провода эти почему-то вызывают приступ дикого хохота у Сусела и Червняка), прелые матрасы, сломанная тумбочка в углу. Н-да
Слон определяет уклад нашего сосуществованиякомандирским голосом:
Так, пацаны, я тут уже был в ЛТО год назад, и у нас было принято в палате не пердеть. Ясно? Всем?
Сусел, всем своим видом показывая, что авторитетность Слона для него не более чем подсохшие остатки фекалий на его, Сусела, околоанальных волосках:
Ну?
Слон, чуть умерив обороты:
Это я к тому, шо давайте договоримся, шо в палате не пердеть.
Сусел:
Ну?
Слон:
А кто пёрднет, тому все отпускают подсрачники. А?
Единогласно.
Через полчасазвук, запах и голос Сусела:
Слон, ты сам сказал.
Три полноценных удара по целлюлиту в районе кобчика.
Слон, обиженно:
А почему так сильно?
Сусел, удовлетворённо:
Слон, ты сам сказал.
Через 15 минут:
Слон, становись.
Три удара. Кроссовками. По заднице.
Через 10 минут:
Слон, ты чо жрал, падла?! В партер!
Ко всем своим пахучим талантам Слон ещё и оказался ужасным, прости господи, педантом, возведшим на пьедестал идолопоклонничества чистоту и порядокв локальном смысле.
Однажды я имел неосторожность сесть на его аккуратно застеленную (не единой складки и стерильней бинта) кроватьнастолько агрессивным я Серёгу не припоминаю ни до, ни после:
Ты шо?! Куда?! Ёп твою мать!! Вставай!!
Я подскакиваюнеужели случилось нечто непоправимое?! моими ягодицами раздавлена, как минимум, семейная реликвия, передающаяся из поколения в поколение с тех пор, как пра-пра-пра-Слон с намёком моргнул симпатичной обезьянке, целомудренно мастурбирующей на соседней ветке.
И больше никогда! СлышишьНИ-КОГ-ДАне садись на МОЮ ПОСТЕЛЬ! Понял?! Слон, дрожа, выравнивает складочки, сдувает пылинки и откровенно меня ненавидит.
А вот Суселу (Тушкану) глубоко положить носки на скомканную простынюему нравится Сивка-Бурка, он влюблён. Нет, не подумайте, что он питает неразделённую симпатию к героине русской народной сказки. Нет, и ещё раз нет. Тушкану (Суселу) очень нравится Яна Сивинир, наша высокая, русоволосая одноклассница (для своих Сивка-Бурка), девочка не по возрасту плотной в нужных местах комплекции.
Интересовала она, надо сказать, не только Сусела: на пляже именно её весьма откровенно разглядывал Терминатор. Да и я, что греха таить, не упускал случая, чтобы, невзирая на довольно болезненные ответные побои, потискать её могучую грудь.
Да-а, любили мы это дело. Нет, не побоипотискать. И, собравшись чисто мужским коллективом, обсудить:
У Сивки сиськи ничо.
Да, ничо.
Неплохие.
А у Щуки лучше.
У Щуки ваще солидные.
И мне понравились. Классные.
И у Ткали неплохие.
А ты пробовал?
Обижаешь. Я ж говорюнеплохие. Не как у Щуки, но ничо.
А у Кривой видели сегодня, да? Когда купальник спал? А? На пляже?
Не-а. И как?
Мне понравились.
Эх, жаль, я не видел.
Иногда мне кажется, что на размерах молочных желез помешался весь мир. И даже вселенная.
Сусел и я пришли слишком ранодома не сиделось, не спалось нам доматак курить хотелось: ушки на макушке магистральным трубопроводом. Первые два урокатруды: полтора часа окучивания напильником никому не нужной ржавой железяки.
Подымили, заныкавшись за тиром. Топаем к мастерскимТимофеич, седобородый дядька, уже постарался, открыл мастерские, добро пожаловать. Заходимникого: открыл, а сам похмеляться ушёл к завхозу. Традиция.
А давай двери закроем. Изнутри.
Давай, я не против, хотя абсолютно не улавливаю смысла.
Скрипят несмазанные петлитяжелые двери, металлические. Явно не напильником деланные. А если возле них ещё апостола Петра поставить в почётный караул, или там Вельзевула какого-нибудь н-да
Несколько минут спустя кто-то пытается войти. Естественно, безрезультатнотут ломом хрен отогнёшь, не то, что за ручку дёргая. Мы не дышимслушаем.
Знаешь, Марин, я сегодня в зеркало смотрелау меня грудь совсем не растёт. Маленькие такие. Как и были. Представляешь? Даже не знаю, что делать жалуется или кричит о помощи симпатичная блондиночка Вика. А?
Нет, у меня с этим проблем нет. Я много капустки ем, и у меня большие выросли. Хорошие. Вот потрогай хвастается Марина, обладательница непомерным трудом накушанных перси.
Громко ржём, наслаждаясь яростными криками и видом содрогающихся вратдевушки тоже бывают не в духе.
Но не о том речь. Ибо Суселу нравится Сивка. Сильно нравится. Поэтому он регулярно дёргает её за волосы и отпускает подсрачникив общем, даёт понять, что она ему не безразлична и дорога.
Сивка понимает и в порыве разделённой страсти наносит Суселу увесистые оплеухи. Сбивающие с ног. Любя. Человеку, менее овеянному прекрасным чувством, подобный знак внимания нанёс бы тяжёлое увечье, в крайнем случае, сотрясение мозга, при наличии оного, конечно. Сусел лишь расплывается, как блин по сковороде, от умиления и обожания: богиня снизошла, дотронулась к недостойной плоти смертногобудет о чём вспоминать долгими бессонными ночами.
Длинный коридор: крашенные синим стены, два ряда рассохшихся дверей, белый потолок в рыжих разводахоригинальная цветовая гамма, шедевр архитектурной мысли. Посмотрели? и будя. Занавес.
Те же декорации. Проскальзывая на линолеуме, убегает от расплаты за пожимание правой ягодицы Веталя Червняк, храбрый идальго в восьмом колене (в предыдущих семи голеностопах соединялись исключительно рабоче-крестьянские работницы с техническими интеллигентами).
Убегает Веталя от первой красавицы класса, Сивки, которой и принадлежит пожатая кабальеро Червняком правая ягодица.
Убегает Веталя быстро, но и Сивкасоздание длинноногое, и потому обладающее высокими скоростными характеристиками: валькирия уже царапает спринтеру шею, помечая нежную кожу когтистым маникюром.
Тут бы и пришёл благородному мучачо Червняку кирдык-башка-каюк-ибн-харакири, кабы не верный партайгеноссе Суслик, подпирающий в этот исторический момент стену выше означенного коридора.
Тушкан совершил поистине великий поступок. В некотором роде подвиг. Собственным теломокорочково-пяточной частью! спас товарища по ориентации от неминуемой половой гибели.
Сивка, пребывая в ярости из-за синяков на интимных оттопыренностях, поклялась первой менструацией при свидетелях: первому, кто к ней сунется, она удалит паховый отросток без наркоза.
Сусел же сделал следующее: он съехал спиной вниз по стене, одновременно в движении сгибая левую ногу и выставляя правую. Для тех, кто на бронепоезде: он сделал подножку в лучших традициях жанра.
А теперь покадрово.
Веталя: чёлка, обычно плавно переходящая в носоглоточную растительность, тревожно реет где-то около затылка.
Сивка: цель близка, ещё чуть-чутьудар ребром ладони сзади по исцарапанной шее и два часа надругательства над хладным трупом, но
Сусел: его правая нога входит в зацепление с чужой правой ножкой, растущей из потревоженной правой же ягодицыулыбка (чи-и-из!) и предвкушение результата.
Мотор!
Сивка теряет равновесие, пролетает метра три, падает личиком вперёд, по инерции ещё метра полтора скользит по линолеуму.
Комментарий очевидца (мой): незабываемое зрелище. Особенно трусики из-под задравшегося платья.
И опять покадрово.
Веталя: чёлка реет, пятки сверкают.
Сивка: приподымается, смотрит на растёртые до крови коленки и Суселу в глаза.
Краткое содержание взгляда:
1. Тушкан, насаженный через анальное отверстие на вертел, поджаривается на медленном огне, ужасно страдая, геморрой нам только сниться; на заднем плане смуглые тела в тростниковых юбках вытанцовывают странные паублюдочная помесь полонеза с брейк-дансом завораживает: хочется выпить кокосового молока; там, вдали за рекой, там кровожадный гул тамтамов;
2. обглоданные кости Тушкана загружаются в огромную мясорубку и с зубовным скрежетом перемалываются в белый порошок; танцоры этот порошок нюхают и чихаютне кокаин ведь;
3. котлетки, сляпанные из явно не первосортного серого фарша, плотоядно пожираютсячавканье и слюноотделение, отрыжка и метеоризм;
4. реакция желудка вполне адекватнадиарея;
5. полностью метаболизированный Тушкан возвращается на историческую родинуполужидким потоком пролетая сквозь очко типично сельского сортира.
Сусел: взгляд Сивки вызывает к жизни стадо натасканных мурашек, которые маршируют вдоль колючей проволоки позвоночникахруст жвал и горящие фасеточные взгляды-прожектора; выход только одинпарнишка бросается на ограждениенервный тик ритмично передёргивает мимические мышцы, ибо колючка, естественно, под напряжением.
Мотор!
Сусел убегает, Сивка догоняет. Процесс происходит в направлении, строго противоположном спринту мачо Ветали.