Молчит, и покраснела.
Мне не для ЭТОГО, говорю. Мне, знаешь, как папиросная, чтоб свернуть и туда чай засыпать.
Тетрадка подойдёт?
А потоньше что-нибудь есть?
Тьфу ты, дура, опять засмущалась.
Газета там какая-нибудь?
Нда-а-а, лучше б я этого не говорил: девку так в краску вогнал, что боюсь, как бы кровь носом не пошла.
Ладно, мать его, давай тетрадку
На балконе предрассветные сумерки. Впрочем, как и за балконом. Курим.
Я ощущаю каждым рецептором вонь от жжённой бумаги и тлеющего чая. Я пропитан вонью насквозь: просочившись через кожу, жир и мышцы в лёгкие, а затем назад, отфильтрованный телом мерзкий запах расползается гарью пожарищ и копотью крематориев. Сначала его жертвой становится наш обожаемый ЛТО, потом родной Харьков, вся Украина и, наконец, в Штатах пиплы останавливаются посреди стритов и принюхиваются под звон пикирующих с неба инопланетный звездолётов-тарелок, не справившихся с внезапной газовой атакой. Так им и надо.
Не знаю как тарелки, но в соседней палате запах учуяли: Копейка перестал изводить сексуальными домогательствами Аньку Грибай и прискакал с просьбой оставить на пару тяг.
Окурки, рассыпая искры, падают.
Мне до защемления сердечной мышцы хочется, чтоб внезапный порыв ветра закружил их в танце бешено влюблённых светлячков, чтоб ночь запятналась мельканием огненно-точечных узоров. Упали. Копейка возвращается на прерванную битву 1-го Полового фронта. Похоже, превосходящие силы собираются выйти на направление Главного Удара. Выдержит ли Анькин укрепрайон? Она и раньше была слаба на передний край обороны
Всё равно хочется курить.
Стоим. Смотрим на скошенное поле, на стог вдалеке. Думаем. Ни о чём. Пугающе притягательная черепно-мозговая пустота.
Саша, глянь, што это? в её голосе тревога.
Где?
Вон.
А пальцами тыкать некультурно! не могу удержаться, чтобы не подколоть.
Возле столовой прописались бидоны для пищевых отходов. Опорожняют их только утром, а ночью запахи халявной хавки привлекают местных шавок. Сейчас вот трапезничает громадная одичавшая овчарка. Зверюга.
Волк, я отражаюсь в тёмном омуте карих глаз.
Волк? Нет, правда, волк?
Нет, не правда. Но пусть будет волк. Хорошо?
Хорошо.
Набираю побольше воздуха, и:
Во-Оооллк!!
Друг человека испугано прячется за углом.
Заинтересованный и конкретно подогретый различными стимуляторами народ выползает на балконы:
Шакил, ты чего орёшь? Какой волк?
А вы не видели?! Волчара возле столовой. Натуральный. Киса, скажи.
Да-да, возле столовой.
Пока все расходились (начал делокончай в тело, не оставляй на завтра ту, что можно отлюбить сегодня), я подумал, что:
каждому дана одна единственная возможность сделать ЧТО-ТО из НИЧЕГО. Этот мусор в наших генах остался ещё с тех заплесневелых времён, когда общение с колдунами, ведьмаками и магами было такой же обыкновенностью, как сейчас дёрнуть ручку унитаза. Обыкновенные посиделки наших прапрапрапрапрабабушек с нечистью и наградили нас «изменчивыми» генами. Жалко, одноразовыми. И, похоже, свою ВОЗМОЖНОСТЬ я бездарно проебал
Ольга вернулась в палату: она так и не увидела, как из-за угла метнулась тень испециально, я увереностановилась под фонарём, напротив облюбованного мной балкона. Чтоб я мог хорошо рассмотреть серый, с сединами, мех. Миги тень заскользила по скошенному полю. Тишина.
Это был волк.
Настоящий.
И полная луна
* * *
А потом мы добавили, повыли на луну «Псов с городских окраин» и легли спать.
И было утро, и похмелье, и голова превратилась в БОЛЬ, а ротовая полостьв ПУСТОЙ МЕШОК ИЗ-ПОД ЦЕМЕНТА. Как обычно.
Мало того, нас разбудил внезапно оживший лагерный громкоговоритель: электрическая тварь злобно заскрежетала «Вставай, проклятьем заклеймённый» Или в радиорубке обосновался кто-то с вывихнутым чувством юмора, или в семье не без инцеста. Правда, Костика «Интернационал» вместо соловьиных трелей будильникапривёл в неописуемый, почти детский восторг, даже ранение сивушными маслами в голову моментально зарубцевалось очередным шрамом, шрам расплылся нечёткой бледной полосой, полоса заросла сальными хаерамиклиент созрел и перед смертью почти не потел, справка прилагается.
Я где-то читал, что у коров от Шопена надои повышаются.
Мы отправились на водные процедурык «бревну».
Не даст соврать Нептун Посейдонович, в воду лезть панически не хотелось: тело ягодицами предрекалоТАМ мерзко и сыро. Но: всем стоять! сейчас я буду осуществлять погружение!
Когда нечем дышать, подъём на перископную глубину. Роговой отсек кверху, кислород глотается, перерабатывается и выплёвывается.
Плыву. Вот уже и берег показалсяметрах в двадцати. Хорошо, что я глазастый: ствол с отпиленной верхушкой торчал, не добирая до поверхности воды каких-то сантиметров. Мог бы и напороться.
Интересно, а что если?..
принимаем солнечные ванны, сидя на «бревне», Костик рассказывает, как на мгновение отказали конечности, и не хлорированная ряска хлынула в широко открытый рот, когда Шакил, как Христос, пошёл по мутному зеркалу пруда.
Религиозное озарение затмило Костику очи: прогулок аки по суху не былопросто встал я во весь рост на спил древесный, аккурат у самой поверхности затопленный. Что не помешало Костяре записать себя в мои апостолы (может, хоть Иудой, а? на полставки?). А ещё он решил, что нежданное Пришествие необходимо обмыть, и крестить отныне надобно не водицей, а истинно водкой, ниспосланной небесами пречистыми для отдохновения духа и телесного послабления, дабы не противоречить ментальной склонности и с юных лет к истинной вере приучать. Аминь.
Я смотрю на выпирающую в такт словам нижнюю челюсть и вижу ацетиленовые горелки новой инквизиции
если бы Христос снизошёл к нам сейчас, его не распяли бы, он просто, на хрен, спился бы и подох от белой горячки во тьме веерного отключения
Костик зовёт всех выпить.
* * *
Настроениепопуск.
Тотальный.
Пойдем, выпьем, понимает Костик, У меня есть.
Киваю. Золотой человек: с полувздоха тему ловит, всегда готов поддержать в трудную минуту рюмкой милосердияне золотой человечище, брильянтовый. Эх, даже солнышко засветило над нами значительно радостней, беззаботно разбазаривая фотоны и отражаясь от глянцевого, кристально чистого лица Костяры.
Я тут давеча сделал. Ща попробуем.
А вот это зря: ещё никто не видел ничего хорошего, что бы произвёл кипучий разум Шамана посредством не из правильного места выросших рук. И небо что-то затягивает: небось, к дождю.
А-а-а пить?
Сюрприз. Мне тут рецептик дали. Ща попробуем.
Поднимаемся к Костику. В палате сидят оба его сожителя, колдырить собираются: вино, водка и консерва с хлебомкуда там ресторанам?! стол накрыли, даже про чашки не забыли: большие для вина, маленькие под водку. Тю ты блин, а Костик загадочности навёл.
Не-а, не то, категоричность его голоса отрицает возможность существования Права На Возражение. Но я всё-таки пробую:
Как не то? А, по-моему, то самое. Самое то. Как не то?!
Вот, Костик гордо достаёт из-под кровати полуторалитровый пластик белёсой жидкости, в котором одинокими субмаринами плавают крупные сгустки неаппетитного вида.
Шо это?
Это из зубной пасты. С водой размешал, сахарку добавил, на неделю поставил. Рассказывали: сильная штука. Костик наливает доверху маленькую чашку. Давай, Шурка, давай!
Не, Костик, понимаешь, напиваться не хочу. Я лучше с пацанами винца. Чуть-чуть.
И я действительно употребил только вина. Чуть-чуть. После водки.
Костяра надулся. Ну, это понятно: каждый шеф-повар желает, чтобы его эксперименты вызывали обильное слюноотделение, а тут самому пришлось всю порцию продегустировать и не обляпаться. А вот я едва не запачкался, то бишь чуть на проблевался, когда Костик особо крупный сгусток пасты пальцем из чашки вылавливал, а потом слизывал с ногтей, причмокивая.
Как ни странно, но ему вставило. Так что, юные, финансово ограниченные, но находчивые и с горящими трубами, дерзайте!
* * *
По шарам вставилов голове немного прояснилось. Прогулки по воде помогли. Сидим на «бревне», плавки сушим, курим «приму». Да не какую-нибудь «люкс» или «оптиму», а нормальную, Каменец-Подольскую. Вонючую и мерзопротивную. Как для нас деланную.
Воздух сотрясает «Прощание славянки» это покидают лагерь автобус и две машины: везут школьников на колхозные поля. Таки без маньяков-садистов в радиорубке не обошлось: детишкам на солнцепёке, раскорячившись, километровые грядки окучивать, а маньяк, падла, издевается. Сидит, небось, ноги на столе, пиво, сигареткаи вентилятором охлаждает вспотевшую промежность. Фашист.
Транспорт поглощает дорожная пыль. «Прощание» смолкает. И после небольшой паузы:
КАЗАНОВА, КАЗАНОВАЗОВИ МЕНЯ ТАК,
МНЕ НРАВИТСЯ СЛОВО
В ЭТОМ ГОРОДЕ ЖЕНЩИН,
ИЩУЩИХ СТАРОСТЬ,
МНЕ НУЖНА ЕГО БОЛЬ
Казанова, значит. Ню-ню. Не просто чекан-чикотило, а сексуальныйиз разряда Утренних Арабских Шейхов. Каких шейхов? Вы не знаете эту историю?! Тогда слушайте, она коротенькая:
Как-то погожим утром известный и ооо, ооо, ченьнет, ооо, ооо, ооо, ченьбогатый арабский шейх приказал купить для своих трёхсот наложниц триста фаллоимитаторов с моторчиками. Себе же он сделал пластическую операцию по изменению пола. Самолично. Долго что ли? Чики всё. А потом удалился на покой в женский монастырь (красный фонарь у входа), чтоб десять лет спустя стать первым римским папой-транссексуалом. Была у шейха такая мечта. С детства. Мечтал он, понимаете ли, быть одновременно и женщиной и папой.
Юра подкуривает сигарету от своего же бэрика:
Што-то, пацаны, жрать охота
Намёк поняли: Слон сбегал к шалашам и притащил водки.
Это всё хорошо, кряхтит подобревший Юра. Но это так, баловство, надо што-то поконкретней решать.
Слон срывается с места, но его останавливают.
Я имею в виду: надо ПРИГОТОВИТЬ ПИЩУ.
На том и порешили: Юрика на камбуз, я дрова таскаю, остальные, зондер-команда под руководством Кабана, топают на промысел раков. Звероловам для приманки пришлось выделить батл беленькойвместо червячков и для храбрости: Костяра заявил, что без анестезии отказывается совать руки куда ни попадя и под скользкие коряги.
Миновал час, Юра давно уже приготовил фирменное блюдонарезанный хлеб, фаршированный вскрытой банкой кильки, а Слон ещё раз сбегал за наркозом для Кабана, у которого, оказывается, фобия на водомерок. И вдруг со стороны Гнилого Заливчика раздались дикие вопли:
Ну ни хуя себе я поймал!! Летающая рыба с клешнями!!
Где, Кабан?! Покажи, где?!
Идём к пацанам, покажу!!
Юра смотрит на меня: наркозэто правильно, но! товарищи, надо ж и закусывать иногда, а то скоро прыгающие крокодилы в норах заведутся.
Из-за деревьев появляется процессия, Хрюша во главе:
Ебать, пацаны, шо я исполнил, вот это да!!..
Раков наловили?! грозно перебивает-вопрошает Юра.
Костик трясёт внушительно шевелящимся пакетомвзор Юры смягчается.
Летающая рыба с клешнями!! брызжет слюной довольный Кабан.
В ответ мы снисходительно улыбаемся: да, конечно, рыба, конечно, летающая и, ясен красен, с клешнямиобычное дело, гы-гы, для психушки, чего ж так орать?
Вот! Олег придерживает рукой оттопыренную на животе футболку.
Шовот?
Щас. Царапается, зараза. Он достаёт из-за пазухи
Тишина.
У Юрика изо рта выпадает сигарета.
Рыба, дёрнувшись, выскальзывает из Хрюшиных пальцев и, треща стрекозиными крыльями, уносится в небо, на прощание клешнёй приласкав фэйс Слона.
Упорхнула, блять! Кабан заметно огорчён.
Ну и хрен с ней, Юрик угощает меня резервной «ватрой», его пальцы дрожат. Ты это, Олег, не расстраивайся.
Я бы всё равно не стал есть такую гадость. Костик высыпает улов на подстилку.
Раки оказались очень вкусными.
* * *
Шо-то чаю захотелося, вслух думает о сокровенном Слон. Вслухчтоб мы его отговорили: не пей, типа, заваркой станешь.
Или пива с раками, или крабовыми палочками, продолжает мечтать Слон. Слышьте, пацаны, хотите пива с крабовыми палочками? Холодненького?
Я молчу, я изучаю «Дверь в лето» (сорок пятая страница), к тому же на идиотов не обижаются. Кабан навёрстывает недосыптоже молчит. Ещё с тихого часа онемел, даже на ужин не пошёл. И не обижается. Потому как сам такой. В смысле, не отказался бы от пивка. Холодненького.
Слон, начальственно сдвигая брови, осматривает палатукто-нибудь против?! или куда? и, не отыскав диссидентов, заливает родниковую водичку в свой блатной кипятильник: пластиковая чашка, внутри нагревательная пластина. Штекер в розеткуи к девчонкам, курить на сон грядущий.
Кипятильник гудит и странно порыкивает, чем и привлекает внимание: отрываю глаза от Хайнлайна и голову от подушкинаблюдаю, как чашка, вибрируя, медленно, но уверенно движется по поверхности стола. Вот и край, упс! упала! На не застланную постель Юрика выплеснулась. Со вздохомпришлось-таки, вашу мамашу! откладываю книгу: надо же кому-то обесточить электронагревательный прибор, чтоб беды не случилось. Да вы сами в курсе: кипятильникмладший брат паяльника в заднице. Короче, адская машинка этот кипятильник, за ним же глаз да глаз. А ещё от спирали подкуривать можно, что я и делаю, спички экономлю.
Через минуту появляется Слон:
Я не понял.
Для тех, кто на бронепоезде, объясняю:
Твой кипятильник упал на кровать Юрика. Прыгает, зараза, как жабон, пережравший пургена. А Юрик скоро придёт, и вряд ли ему понравится мокрая подушка.
А шо делать?
Думай. Может, стоит поменять его мокрое на твоё сухое, раз так получилось, шо ты виноват.
Слон смотрит на меня как на клиента психбольницы: СВОЁ сухоена чужое МОКРОЕ?! Ты как себя чувствуешь? Я виноват?! Это кипятильник, а Слон не при делах!
Мне похуй, я ищу закладкуголожопую картонку от упаковки презервативовсреди целомудренных страниц классической фантастики.
Странно, но у Слона вдруг обнаружилось наличие совести: он накрыл подмоченное безобразие одеялом, типа чтоб глаза не мозолило
Ночь.
Темно.
Юра, нестабильно реагирующий на внешние раздражители, плюхается на кровать; его мучают желудочные спазмы, он дымит «лазером», являя собой внеплановое подтверждение аксиомы «водкауже не вода». Фильтр, по окончании процедуры убивания лошади, торжественно вдавливается в стену, ожогом помечая на синей краске ещё один день, прожитый не зрясколько дней мы здесь, столько и пятен. Героические потуги раздеться, как ни странно успешные, преобразуются в благородное похрапывание. Под эту колыбельную проваливаюсь в дрёму и я.
Просыпаюсьгромкий протяжный стонЮра:
А-а-а-а-а-а-а! Пацаны-ы-ы! А-а-а-а-а-а-а! Пацаны-ы-ы!
Ты чего?!
Чего в моём вопросе больше: озабоченности или раздражения?
А-а-а-а-а-а-а! Пацаны-ы-ы! А-а-а-а-а-а-а!
Шакил, шо это с Юриком?! Слон, как всегда, задаёт правильные вопросы. Я же всё знаю. ЯБольшая Советская Энциклопедия. У меня голова квадратная: вместо черепа системный блок с гигом оперативки. Разбуди меня ночью и спроси: сколько будет пятнадцать в сто сорок шестой степения обязательно отвечу. Да. Нефиг делать.
Раздражения большенужно срочно спустить пар:
А я ебу?!! Слон, чо ты, блять, вечно бычишь?! Ну ты мне скажи!
Кто бычит?
Ты бычишь!
Я бычу?
Ты!
А-а-а-а-а-а-а! Пацаны-ы-ы! А-а-а-а-а-а-а!
Есть желание популярно рассказать Юре о правилах хорошего тона, о том, что нельзя перебивать старших на самом интересном месте. Но синдром жирафа достиг той стадии обострения, когда информация наконец доползает до мозгов: оп-па, а ведь с Юриком что-то не так. Согласитесь: если человек стонет, то не от счастья. Если он, конечно, не трахается. А Юра лежит на кровати одинокий, как белый парус, шишку отнюдь не парит, принародно ящура не выгуливает.
А-а-а-а-а-а-а! Пацаны-ы-ы! А-а-а-а-а-а-а! Мне плохо!
Плохо ему А кому щас хорошо? Пить меньше э-э В смысле, с друзьями делиться надо, это ещё Ильич в декрете завещал: делиться, делиться и ещё раз делиться. А то сожрал всё сам, наглая морда, а теперь спать не даёт.
А-а-а-а-а-а-а! Пацаны-ы-ы, я заболел! У меня температура!
Какая температура? настораживается Слон. Он панически недолюбливает всякие температуры и кашли, он уверен, что насморком передаётся бубонная чума, от которой СПИД бывает.
А-а-а-а-а-а-а! У меня температура! Я заболел! Я так вспотел!