Вспотел? в вопросе Слона проскальзывает понимание.
А-а-а-а-а-а-а! Пацаны-ы-ы! Я так вспотел, что и простыня, и одеяло мокрые!
А-а-а, вспотел И простыня, и одеяло Это ничего, слышно, как Слон поворачивается, скрипя пружинами, фэйсом к стенке. К утру будешь здоров, Юра. Гарантирую.
Простыня? Одеяло? И что?..
Ага, и перевёрнутый кипятильник, вот что.
Да, Юра, утро вечера мудренее.
Как в сказке?
Во-во.
С той ночи Слон не оставлял кипятильник без присмотра. Чтоб никто не болел. А мы как-то дружно, не сговариваясь, игнорировали медосмотры и не чихали.
Разучились.
* * *
Юра аж взопрелгорьку думу думает: как бы так извратиться, чтоб из кильки в томатном соусе свиные отбивные приготовить. Осматривает общаковый провиант и сплёвывает Костику между берцами, ковыряет ножом крупу и морщит прыщи на лбу. Членистоногие и бутеры только аппетит раздразнили, даже из зубов выковыривать нечего.
Костик нервно поглядывает на Юру исам! вызывается рубить дрова. Говорит, от анестезии у него в голове опилки да иголки, хочется ещё и плюшевое сердце вместо аритмичного пламенного мотора. Ага, крылатая плотвичка его, видите ли, шокировала почти до инфаркта. Чистоплюй и тунеядец.
Кабан, Слон и я разбредаемся в поисках сушняка, хотя на старом запасе можно зажарить десяток слонов. Африканских.
Все при деле. Работа облагораживает и отвлекает от рецидивного похмелья.
Птички поют, солнышко блестит.
Идиллия.
И только слышно, как матерится Кабан:
Пидарас, гандон, ты шо слепой?!!
И только слышно как робко оправдывается Костик:
Я Не специально Не хотел
Ты же натуральный пидарас! У тебя в роду долбоёбы были?
Не было
Значит, ты первый! Глаза, блять, разуй! Очки, твою мать, обуй! Ты же гандон, Кабан внимательно осматривает Костика от хаера до паха, кивает сам себе, окончательно удостоверившись в правильности сделанного вывода. Да. Самый натуральный гандон.
Одноразовый?
Ты мне, блять, пошути!!!
Кабан, шо случилось?
Олег оборачивается ко мнелицо багровей кумача, взгляд прожигает насквозь, как старший брат кипятильника задний проход.
Этот гандон, кивает на Костика, мои стельки порубил.
?
Я ж их вчера на пенёк сушиться положил, взмах руки в сторону коряги у костра, а это хуйко на моих стельках дрова колет. Во шо от стелек осталось.
Осталось, честно говоря, всё то же самое. Только мелко нарезанное. Топориком для разделки цыплят. Широкая улыбкаеле терплю, зубы стискиваю, сдерживаю хохот. А Костик, окрылённый моей реакцией, опять пытается хохмить:
Кабан, не расстраивайся. Раньше у тебя две стельки было, а теперь? Костик задумчиво рассматривает деяния своих рук. А теперь тридцать две.
Как минимум, встряёт Юра.
Да они у тебя размножаются не по дням, а по часам, добавляю сквозь смех. Как кролики.
Наверное, те, первые, были мальчиком и девочкой, опять Юрик, А потом они промокли, и в них проснулось половое влечение.
И половое созревание, а вода была катализатором. Знаешь, ведь всё из-за жидкостей.
Гормоны взыграли и
Они делением размножаются
Не-а, почкованием
А по-моему, воздушно-капельным
Как в анекдоте инопланетяне: бз-з-зыы! Юра тыкает меня пальцем под рёбра.
Кабан огорчённо сплёвывает и уходит, прихватив с собой кроссовки. От греха подальше. А то вдруг они тоже размножатся начнут?
А мы идём по воду.
Тропинка, спуск, подъём. Умывальникинаши родники. В умывальниках не вода, а минералка: мощный, до пузырей, напор с огромным количеством микроэлементов, придающих жидкости модный рыжий цвет и мягкий металлический привкус. Набираем.
Окидываю взором лагерьностальгия, ага: рядом совсем эМЖо «Зелёный домик» (название, конечно, произошло от синего окраса строения), дальшекорпуса, столовая, волейбольная площадка, лавочки, турник, флагшток, возле которого однажды ночью
* * *
Ночь разбивает квазисонную тишину знакомым с детства хитом. Играет Гимн Советского Союза.
СЛАВЬСЯ ОТЕЧЕСТВО НАШЕ СВОБОДНОЕ
ДРУЖБА НАРОДОВ ВЕЛКИЙ ОПЛОТ
ПАРТИЯ ЛЕНИНА СИЛА НАРОДНАЯ
НАС К ТОРЖЕСТВУ КОММУНИЗМА ВЕДЁТ
Про дружбу народов слегка погорячились.
Покурим, соглашается со мной Кабан.
Аккуратно выползаем на балкон. Изучаем обстановку, вдохновенно превращая табак в пепел. Возле флагштока, освещённого фонарём и славного ежевечерними линейками, что-то происходит. Опаньки, это ж наши учителя!
Выстроились в шеренги, руки застыли в пионерском салюте, на шеях повязаны алые галстукигде откопали? столько лет прошло, мой давно тряпочкой для вытирания пыли прохудился.
По тросику, натянутому вдоль мачты, рывками подымается
Олег, шо это красное?
А, это они вчера у Бровы экспроприировали. Видел, у него шорты были, из флага «Победителю соцсоревнования» сшитые, с Кремлём на жопе? Так вот это те шорты и есть.
Шорты?!
Шорты.
А чего это они? а в голове: путч, заговор, секта, массовый психоз
Они на шашлыки собрались, я сам слышал. В столовой неделю уже мяса не дают. А перед шашлыками, видать хорошо подкрепились. Водочкой.
А-а-а, успокаиваюсь: коль подкрепились, значит норма, а я-то, фантазёр, ёлы
Гимн смолкает. Шорты в предельно-подъёмной точке провисают спустившим членом: ещё красным, но уже вялым вследствие полнейшего штиля, или по другой политической причине.
Учительницы с трудом различимого женского поламедлительные коровы! покачивают обширными ягодицами в направлении посадки. Терминатор, физкультурник, переебавший половину этого стада (и примерно столько же старшеклассниц), и Алексей Николаевич, просто хороший человек-историк, возвращаются в корпус. Спустя недолго, громко звенят рюкзаками и ускоряются вслед ушедшим в леса, сгибаемые тяжестью также шашлычных сумок. Пастухи, хе-хе, чабаны.
Пару-тройку часов спустя. Было: распитая с девочками водка. Сейчас: сладкая нега и никотиновое желание, жить всё-таки можно даже без шашлыков. Я сижу на балконе, курю и смотрю на фонарь, демаскирующий асфальтовую дорожку. Вокруг фонаря вьются насекомые: разные, но преимущественно комары. Неторопливо перемещаю фокусировку зрачков на беременно-полную Луну и задумываюсь: а какие насекомые возле Луны круги наворачивают? не ну, без кровососущих не обошлось, понятное дело
я пою эту песню для Тех, Кто Свалился С Луны
Идут, голос Кабана вторгается в моё уединение.
Кто?
Стукач и Каркуша.
С трудом возвращаюсь в реальность. Можно сказать, с Луны падаю. Какой Стукач? Какая Каркуша? А-а, Стукач и Каркуша.
Стукачэто Мина Васильевна, она ещё мою матушку «рідної мови навчала», ей лет семьдесят, не меньше. А погремуху Стукач она заработала у флагштока в этом колхозном году, когда на линейках обличительно зачитывала списки «палат с претензиями»: постели не застланы, сгущёнка равномерным слоем покрывает треть запорошенного сигаретным пеплом стола, включая лобзиком попиленные ножки (кто-то ж не поленилсяиз дому инструмент приволок), сломана тумбочка, на дверце накарябано неприличное слово (писал мужчинадевочкам такое знать ещё рано), наблёвано морковью и солёными огурцами в углу, причём поверх вчерашних яблок и арбузов
Критику никто не любит, вот потому Мина Васильевна стала Стукачом. А ещё она обожала рассказывать о моих грязнючих и офигительно вонючих носках. Детишки дружно ржали, но мало кому известно, что благодаря любимым носочкамрасцеловал бы, родимые! я чуть ли не единственный на весь лагерь остался при сигаретах.
Под непосредственным руководством Мины Васильевны несколько впоследствии презираемых преподавателей произвели осмотр личных вещей учеников, пока те горбатились под обжигающим солнцем на сборе кабачков и ни о чём не подозревали. Был коварно изъят трёхнедельный лагерный запас сигарет (водку, как продукт жизненно важной необходимости, мудрые дети в первую же ночь предусмотрительно спрятали в соседнем лескеящиками под покровом темноты выносили). Меня же от конфискации табака избавили обожаемые стоячки, которые я утром в сумку засунул. Подальше от стукаческих глаз, чтоб обо мне на линейке опять не вспоминали. В сумке этой сигареты и лежали. А тот или та, кто содержимое проверить соизволили, увидев мои двухнедельники, расцеловал бы, дырявые! далее углубляться постеснявшись. Взыграла, видать, совесть, ощутив полной грудью июльские ароматы. К тому же в чужих вещах рыться нехорошо и неприлично. Воспитанные люди так не поступают. Тем более с высшим образованием. Тем более учителя. Даже если над ними стоят сотни Стукачей.
Вывод: пахучая ломкость носков есть мощный стимулятор, возбуждающий определённые участки головного мозга и выталкивающий из смрадной бездны педагогики атрофированные остатки врождённой интеллигенции. Короче, курево осталось при мне.
На вечерней линейке Мина Васильевна не обошла вниманием нашу палату: постели не застланы, сгущёнка равномерным слоем покрывает треть запорошенного сигаретным пеплом стола, сломана тумбочка, наблёвано в углу Шакилов опять не постирал носки. Детишки, покачивая опухшими ушами, дружно ржали, но мало кому известно
Каркушанаша англичанка, Ирина Леонтьевна, лет около шестидесяти; выкрашенные в рыжий цвет остатки волос и отрывистый, каркающий, голосбурная молодость, прокуренный голос, ни разу замужем.
Идут.
Кто?
Стукач и Каркуша.
Действительно идут? Скорее передвигают тела во враждебной среде: каждая травинка и каждый камень обязательно лезут под ноги, пытаются опрокинуть, воздух пружинит, не пускаетне идут, сражаются за сантиметры. И значит что? Правильно! Помните, как у этого как его?.. ну, что веник хрен сломаешь, а если по прутику
Поэтому лучше быть веником.
И две пожилые училки стали веникомони обнялись, чтобы четырьмя конечностями упираться в почву. Ведь знаете: у собачки четыре ноги, позади у неё длинный хвост и Стоп-стоп-стоп. Остановимся на ногах. Так вот, их четыре. И поэтому собачка бегает и не падает. Понятно? Четырене падает, двеупс! Каркуша, как бы это слегла. Стукач не оставила подругу в беде и своим целлюлитом примяла пять квадратных метров украинского чернозёма. Вечная память жучкам и паучкам, мирно бегавшим в травке на изничтоженных квадратах. Никто не заслуживает ТАКОЙ смерти.
По-моему, они убацанные.
Да они на хрен синие.
Ну ни хуя себе, ни в жисть бы не подумал. Если б кто сказалне поверил бы.
Н-да-а-а
Стукач становится на четыре кости и гордо продолжает шествие в направлении корпуса. В Каркуше здравого смысла, не растворённого алкоголем, осталось чуточку больше, возможно, она вспомнила, что принадлежит к вымирающему виду хомо эректусов. Прилагая неженскую сноровку старого матроса, разгуливающего в шторм по палубе, Ирина Леонтьевна догоняет Стукача на своих двоих, перевитых варикозными венами. Она сверху вниз смотрит на собутыльницу и размахивает руками: то ли предлагает подняться, то ли пытается сохранить равновесие.
Стукач хватает Каркушу за колени, её голова исчезает под платьем Каркуши.
Они чего? Лесбиянки?! мой голос звучит слегка перепугано. Меня всегда смущали чрезмерные проявления нежности между девочками.
Но Стукач всего лишь стремится обрести потерянную вертикальность, попутно задирая Каркуше платье до подбородка. Каркуша спешно приводит себя в порядок.
Со стороны теперь может показаться, что две подруги-училки, мучимые бессонницей, устроили небольшой ночной променад: вполне трезво маршируют к лавочке, обрамлённой куцыми кустиками метрах в пятнадцати от нашего балкона.
И вот тут, хе-хе Раньше цветочки были В семьдесят пять баба ягодка опять
Синхронность движений поражает.
Делай раз: трусы опускаются до колен.
Делай два: летние платьица задираются кверху.
Делай три: ноги сгибаются, колени разъезжаются.
Делай четыре: кто-то выкрутил вентиль, сорвав резьбу, до упора, дальше некуда. Водичка, однако, серьёзно хлещет.
Сказать, что мы прозрелиничего не сказать.
В голове настойчиво вертится: «И эти люди запрещают мне ковыряться в носу?!»
Той же ночью Костик, закутавшись от холода в одеяло, отправился навестить «зелёный домик» на предмет «факс отправить», заодно «позвонить». Примерно на полпути ему повстречалась сильно штормовая Татьяна Павловна. Она неуверенно брела, ощупывая пальчиками пространство перед собой. То ли Костик сам был конкретно нетрезв, то ли рефлекторно сработало вывихнутое в раннем детстве чувство юмора. Он развернул одеяло и натянул в руках перед диафрагмойспрятался, называется. Через пару секунд пальцы Татьяны Павловны (она при свете белого дня ни перца не видит, а ночью, да ещё под кайфом) ткнулись в одеяло. Как раз в районе Костярыной груди. Потом опустились к животу. Потом чуть ниже
Стена, громко вздохнула Татьяна Павловна и совершила сложнейший манёвр обхода. Сплошной камень и железобетон.
Костик польщёно терпел до сортира и только там позволил излиться своим чувствам. Его так подбрасывало от хохота, что сонная стайка девчушек-восьмиклассниц не решилась войти в дамское отделение, с перепугу постеснялись, малолетки
И была ночь, и был день, и настали сумерки.
Линейка.
Обязательная ежевечерняя подкормка комаров.
То тут то там слышны специфические хлопкиудары наносятся наотмашь, не жалея сил: до красных пятен и гематом. Массовый мазохизм какой-то.
Я тоже усердно рукоприкладствую, но мелкие твари всё равно умудряютсясверхзвуковая колхозная породаосчастливить руки и шею быстро распухающими укусами. Н-да, городские насекомые проще и умирают не как монстры в американских ужастиках, а с первого раза.
Кажется, эта пытка никогда не закончится: комары свирепствуют, Арина Ивановна (за глаза Пупсик) с обидой, плавно переходящей в личную, вещает о том, что норма опять не выполнена, что бригадиры недовольны (кто-то на поле устроил костёр из восьми ящиков), что она в который раз повторяет, что нельзя воровать арбузы с колхозной бахчи, потому что бу-бу-бу, тра-ля-ля, тра-ля-ля нельзя, и всё тут!
Когда же эта дура заткнётся-то, а? и можно будет заныкаться за «зелёным домиком», и покурить. Нормально, по-человечески, покурить. И, главное, не слышать ЕЁ БРЕД.
ТИШИНА.
Тишина?!
Пауза?
Я уже чувствую, как дым через бронхи попадает в лёгкие и оседает вредностями на пористых тканях. И это классно, и это офигительно. Только бы не слышать БРЕД
Пауза. Стукач вглядывается в строй:
И теперь главное: кто-то какой-то невоспитанный подонок кто-то, извиняюсь за выражение, под первым балконом во втором корпусе со стороны поля извиняюсь за выражение, нагадил!
Не добежал до туалета, демонстрирует тонкий сарказм Пупсик. Ха-ха.
Вот-вот. Это же, это же у меня нет слов. Впервые в моей практике! Кто сделалхотя бы уберите!
Но в толпе школьников, угрюмо моргающей злыми, воспалёнными от недосыпа глазами, тоже есть юмористы. Одинокий глас народа:
А может, это собачка?
Дружный смех.
Но Стукач не ведётся:
Собачка?! Нагадила и газеткой прикрыла?!
И эти люди запрещают мне ковыряться в носу?!
* * *
Юра колдует у костра над изрядно почерневшей кастрюлей: выковыривает из носу засохшие козявки и готовит походную кашу. Состав не разглашается, но банка тушёнки и три «галины бланки» в фирменном рецепте точно присутствуют. Об остальных компонентах даже боюсь спрашивать.
Мы сушим слюнки сигаретным дымом и маемся в ожидании. В предвкушении. А пока отправляем нашего дуремарчика Слона наловить лягушек. Слон мастер в этом деле, и не сыскать ему равных: хавку и в морге наковыряетхавка это святое, остальное есть тлен и преходящее
Зажариваем на открытом огне выпотрошенных земноводных и, плотоядно урча, поедаем.
Наконец-то и каша поспела.
И опять облом. Обломец. Обломчик. А именно: горячо очень. Ждём пока остынет. Подсушиваем.
Первым не выдерживаю я:
А-а-а, хрен с ним! зачёрпываю ложкой варево, долго дую, половину, конечно, выдуваю, но остальное Юра, уважил старика, побаловал. Я пальчики облизал. До костей.
Остальные поддакиваюткивают и жуют. Жуют и кивают. Юра в том числе.
* * *
Слышь, Шакил, жевать хочется, Димка явно на что-то намекает, но я никак не вдуплю на что. Он чертовски тонко подметил: жевать действительно хочется. Аж челюсти сводит.
Понимающе дёргаю плечами и кривлю губы: мол, сочувствую, сам такой, но ничем
А у меня килька есть.
Чего? какая-то у меня сегодня соображалка несмазанная. На солнышке, небось, перегрелась. Потому и подтормаживает.
В томатном соусе. И хлеб.
Дипломатично молчу, дабы срывающимся голосом и брызжущей слюной не выказать вожделения.
Может, давай, а? неуверенно предлагает Димка.