Это самое «что-то» носило сапоги и серебряные «крылышки», отличалось отменным ростом и смуглой кожей. Майра была уверена, что вот оно наконец то самое, но не успела в этом как следует убедиться, поскольку в середине августа, во время гонок на треке Келли, двигатель гоночной машины, за рулем которой был этот счастливчик, расплющил его грудную клетку.
В общем, она снова отправилась на Восточное побережье, несколько похудевшая, побледневшая, что, впрочем, было ей к лицу, хотя теперь под глазами появились тени. И весь 1918 год год Перемирия она оставляла свои окурки в небольших фарфоровых пепельницах заведений по всему Нью-Йорку: и в «Полночной шалости», и в «Кокосовой роще», и в «Пале-Рояле». Ей уже стукнул двадцать один год, и в Кливленде начали поговаривать, что пора бы матери заставить дочку вернуться домой а то Нью-Йорк, ясное дело, вконец ее испортит.
Ну вот, хватит с вас и этого. Давно пора приступить к рассказу.
В один из сентябрьских вечеров Майра отменила поход с кавалером в театр ради того, чтобы встретиться за чашкой чая с одной юной дамой; та недавно вышла замуж, теперь ее звали миссис Артур Элкинс а во времена учебы в колледже они вместе снимали комнату.
Как бы мне хотелось, мечтательно произнесла Майра, когда они обе грациозно устроились в креслах, быть, к примеру, сеньоритой, или мадемуазель, или в общем, что-то в таком роде. О господи! Ну и какой у нас тут выбор только замуж да и вон из обоймы?
Лайле Элкинс были хорошо знакомы это томление и неодолимая тоска.
Нет выбора, невозмутимо ответила она. Этим и займись.
Видишь ли, Лайла, меня, похоже, уже никто не способен увлечь, призналась Майра, наклоняясь чуть ближе к подруге. У меня столько их было, я теперь, даже когда в первый раз целуюсь, невольно думаю: интересно, а скоро мне этот надоест? И чувства больше не захватывают, как бывало
Сколько тебе, Майра?
Двадцать один, еще весной стукнуло.
Что ж, самодовольно посоветовала Лайла, бери пример с меня: ни в коем случае не выходи замуж, пока окончательно не перебесишься. Учти: от многого придется отказаться
То-то и оно! Но меня ужасно угнетает моя совершенно бесцельная жизнь. Я порой ощущаю себя просто старухой, представляешь? Вот весной в Нью-Хейвене кавалеры, с которыми я танцевала, вдруг показались мне совсем мальчишками, а еще я там услышала, в дамской комнате, как одна девица другой говорит: «Вон Майра Харпер! Уж восемь лет здесь ошивается». Конечно, она года на три ошиблась, но все равно, от ее слов у меня даже эти дела начались
На первый бал мы с тобой отправились, когда нам было по шестнадцать, значит, пять лет назад.
Боже! только вздохнула Майра. Представляешь, меня некоторые теперь побаиваются! Странно, да? И почему-то самые симпатичные. Один тут целых три недели по выходным ко мне ездил, аж из Морристауна, и вдруг все, нет его, как в воду канул! Это ему какой-то заботливый дружок объяснил, что я всерьез собралась замуж, вот он и побоялся зайти слишком далеко.
Ну, ты ведь в самом деле ищешь мужа, так?
Пожалуй в каком-то смысле сказала Майра и, помолчав, осторожно оглянулась. Ты знакома с Ноултоном Уитни, да? Сама знаешь: и выглядит как бог, и у отца его, говорят, денег куры не клюют. Правда, когда мы с ним только познакомились, я заметила, что, услышав мое имя, он даже вздрогнул и потом все больше в сторонке держался. Лайла, дорогая моя, неужто я теперь совсем грымзой стала, а?
Конечно нет! рассмеялась Лайла. И вот тебе мой совет: выбери самого-самого ну, такого, чтобы и умный, и не замухрышка, и положение в обществе, и финансы, ну все как тебе нужно, и тогда уж бери его под уздцы как мы с тобой, бывало, помнишь?.. Но когда он станет твоим, уже глупо твердить про себя: «Ах, он не умеет петь, как Билли» или «Ну хоть бы в гольф нормально играл!». Все сразу не бывает. Закрой глаза, отключи чувство юмора, а вот когда поженитесь, все совсем изменится и ты будешь ужасно счастлива.
Наверное, рассеянно сказала Майра. Только все это мне уже советовали.
Влюбиться легко, когда тебе восемнадцать, решительным тоном продолжала Лайла, но за пять лет способность влюбляться попросту притупляется.
Ах, у меня такие были чудные романы, вздохнула Майра, и такие славные мальчики. По правде, я все же решила заловить одного.
Кого же?
Да вот его, Ноултона Уитни. Может, я, конечно, переоцениваю свои возможности, но все еще могу заполучить любого, кого захочу.
Ты его действительно хочешь?
Конечно, и больше, чем кого бы то ни было. Он ведь жутко умен, разве что робкий он так мило робеет И еще, говорят, у его родителей лучшее имение во всем округе Вестчестер.
Лайла допила чай и поглядела на свои часики:
Ну, я побегу, дорогая.
Они ушли вместе и, неторопливо пройдясь до Парк-авеню, остановили два такси.
Лично я ужасно довольна жизнью. Ты тоже будешь довольна, Майра, я уверена.
Майра обогнула лужицу и, добравшись до своего такси, вспорхнула на подножку точь-в-точь как балерина.
Пока, Лайла. До скорого.
До свидания, Майра. Успехов!
Лайла, хорошо знавшая свою подругу, прекрасно понимала, что ее напутствие явно излишне.
II
Собственно, исключительно в связи с этим разговором через полтора месяца, как-то вечером в пятницу, Ноултон Уитни, заплатив семь долларов и десять центов за такси и обуреваемый самыми противоречивыми чувствами, замер подле Майры на ступенях «Билтмора».
Душа его пребывала в безумном восторге, хотя где-то совсем внутри уже медленно назревал страх перед тем, что он натворил. Он, питомец Гарварда, которого еще на первом курсе рьяно защищали от силков восхитительных охотниц за состоятельными женихами, которого (впрочем, с его молчаливого согласия) уже оттаскивали за шкирку от нескольких сладчайших юных созданий, теперь бессовестным образом воспользовался отъездом родителей на Запад и успел настолько запутаться в расставленных силках, что едва ли уже мог понять, где силки, а где он сам.
День был сказочный: после дневного спектакля начали потихоньку сгущаться сумерки, и они с Майрой сначала разглядывали роящиеся на Пятой авеню толпы из своего романтичного уединения в двухколесном экипаже затейливая причуда а дальше чай в шикарном отеле «Риц», и ее лилейная ручка мерцала рядом, на подлокотнике его кресла; и вдруг пролился этот стремительный, прерывистый поток слов Затем последовал визит к ювелиру, а дальше был сумасшедший ужин в каком-то крошечном итальянском ресторанчике, где на обороте меню он написал «А ты меня?..» и положил его перед нею, предоставив Майре возможность откликнуться неизменно чудодейственным: «Ты же знаешь, что да!» И вот теперь, под занавес, они замерли на ступенях «Билтмора».
Ну, скажи, выдохнула Майра прямо ему в ухо.
Он выдохнул заветные слова. Ах, Майра, сколько же далеких призраков, должно быть, пронеслись в этот миг в твоей памяти!
Ты мой дорогой, тихо сказала она. Я так счастлива.
Нет это ты моя дорогая. Ты ведь понимаешь, Майра?..
Понимаю.
Навеки?
Навеки. У меня же теперь вот что есть, видишь?
И она поднесла к губам колечко с брильянтом. Знала, что полагается а как же иначе!
Спокойной ночи.
Спокойной спокойной ночи.
И феей в мерцающем розовом одеянии она взлетела вверх по широкой лестнице, а щеки ее все пылали, пока она нажимала кнопку у лифта.
Через две недели она получила телеграмму: родители, мол, вернулись из поездки на Запад и приглашают приехать к ним в округ Вестчестер на неделю. Майра тут же отбила ответную телеграмму, каким поездом приедет, купила три новых вечерних платья и упаковала дорожный сундук.
Приехала она поздним холодным ноябрьским вечером и, выйдя из вагона, с нетерпением огляделась: где же Ноултон? На платформе быстро отбурлила толпа возвращавшихся из Нью-Йорка мужчин; отзвучало попурри из выкриков жен и шоферов и громкого фырканья автомобилей, пока они, подав назад, разворачивались и укатывали восвояси. И вот, прежде чем она успела что-либо сообразить, платформа опустела, и ни одного из роскошных авто уже не было в помине. Видимо, Ноултон ожидал ее с другим поездом.
Проронив еле слышное «чер-рт!», она было направилась к зданию станции елизаветинского стиля, чтобы оттуда позвонить, но тут к ней обратился замурзанный, ужасно неряшливо одетый человек: он в знак приветствия коснулся рукой своей допотопной фуражки и проговорил надтреснутым жалобным голосом:
Мисс Харпер вы будете?
Я, призналась она, довольно-таки испуганная: неужели, не приведи господи, этот несусветный тип и есть шофер?
Да заболел он, шофер-то, продолжал тот высоким, визгливым тоном. А я сын ему.
Майра еле перевела дух:
Вы хотите сказать, шофера мистера Уитни?
Ну да: они, как началась война, оставили себе только его одного. Экономия что надо чистый Гувер.
Он боязливо потопал ногами и похлопал друг о друга огромными шоферскими перчатками с крагами.
Ну ладно, добавил он, чего ж тут на холоду торчать да попусту языком молоть. Где вещи-то?
Майра была в таком изумлении, что слова не могла выговорить, и, честно говоря, даже перепугалась, однако последовала за своим провожатым до конца платформы, тщетно отыскивая взглядом авто. Однако слишком долго недоумевать не пришлось: тип этот вскоре подвел ее к потрепанной старой колымаге и засунул туда ее саквояж.
Большое авто поломато, объяснил он. Либо на этом вот, либо пёхом. Он распахнул переднюю дверцу и кивнул: Заходьте.
Я лучше сзади, если позволите.
Дело хозяйское, фыркнул он, открывая заднюю. Я что подумал сундук-то на ухабах прыгать будет, вы его и забоитесь.
Какой сундук?
Да ваш.
Ах, а разве мистер Уитни вы что же, не можете за багажом после съездить?
Он упрямо помотал головой:
Нипочем не позволят. Как война началась, так всё. Богатые должны пример показывать это мистер Уитни так сказал. Пожалте багажный квиток.
Когда он исчез, Майра попыталась представить, как же выглядит шофер, если этот тип его сын. После невразумительной перепалки с начальником станции он вернулся, яростно пыхтя, с ее дорожным сундуком на спине. Поставил его на заднее сиденье и взобрался на свое шоферское место, рядом с нею.
Было уже совсем темно, когда они свернули с дороги на длинную, тенистую подъездную аллею, что вела к дому Уитни, из освещенных окон на гравий, на траву и на деревья ложились снопы яркого, веселого желтого света. Даже в этот час она разглядела, что дом очень красив: его расплывчатые очертания свидетельствовали о колониальном стиле времен короля Георга, по обе его стороны раскинулись огромные, призрачные в темноте старые сады. Автомобиль, дернувшись, остановился перед порталом из тесаного камня, и шоферский сын, выбравшись вслед за нею, распахнул перед Майрой парадную дверь.
Прямо и заходите, осклабился он; уже переступив порог, она услышала, как он мягко притворил за нею дверь, оставшись сам снаружи, в темноте.
Майра огляделась. Она была в большом мрачном вестибюле, обшитом старинными дубовыми панелями и мягко освещенном лампами под абажурчиками они, как светящиеся желтые черепашки, через равные интервалы лепились вдоль стены. Прямо перед нею вверх уходила широкая лестница, по обе стороны вестибюля было несколько дверей, однако каких-либо признаков жизни Майра не уловила, а от густо-карминного ковра веяло безмятежным, ничем не нарушаемым спокойствием.
Она простояла в ожидании, наверное, целую минуту, прежде чем явственно почувствовала, что кто-то ее разглядывает. Она неторопливо будто случайно обернулась.
Человечек с желтовато-землистым лицом, лысый, чисто выбритый, в элегантном сюртуке и белых коротких гетрах, стоя всего в нескольких метрах от нее, с удивлением ее изучал. Человечку было как минимум за пятьдесят. Прежде чем он двинулся с места, Майра отметила необычность его позы: наверняка он принял ее только что, и в следующую секунду поза эта, возможно, столь же мгновенно изменится. Крошечные руки и ноги и также резкий излом бровей придавали ему легкое сходство с эльфом, и у нее на минуту возникло смутное ощущение, что она уже где-то видела этого человечка, только очень давно, много лет назад.
Еще минуту они разглядывали друг друга в полном молчании, а потом Майра, чуть покраснев, почувствовала, как пересохло горло.
Вы, я полагаю, мистер Уитни. Она, сдержанно улыбнувшись, на шаг приблизилась к нему. Меня зовут Майра Харпер.
Однако он безмолвствовал и был недвижен несколько дольше, чем можно было бы того ожидать, и Майру вдруг осенило: может, он глухой; но тут он внезапно дернулся и словно бы ожил, точь-в-точь как механическая игрушка, которую запускают, нажав на кнопочку.
М-да, конечно как же, разумеется. Знаю о! восторженно вскричал он тоненьким, будто у эльфа, голоском. И, чуть приподнявшись на мысках, будто под напором энтузиазма (чуть притихшего, впрочем), морща губы в улыбке, он засеменил ей навстречу по темному пространству ковра.
Майра залилась румянцем, как подобало в таких случаях.
Ужасно мило с вашей
О! перебил он ее. Вы, должно быть, устали; знаю-знаю: ужасная эта дорога, вся эта тряска, паровозная сажа. Устала, голодная, вас мучит жажда, конечно, конечно!
Он огляделся по сторонам:
Какие, однако, нерасторопные слуги в этом доме!
Майра не знала, что на это ответить, и никак не отозвалась на его слова. О чем-то задумавшись, мистер Уитни стремительно пересек вестибюль, нажал кнопку звонка; и тут же своей танцующей походкой снова подошел к ней, беспомощно и даже угодливо жестикулируя.
Минуточку, приободрил он ее, всего шестьдесят секунд, ни секундой дольше. Вот!
Он вдруг бросился к стене и, с явным усилием подхватив огромный резной стул в стиле эпохи Людовика XIV, аккуратно поставил его точно в центре ковра.
Садитесь что, не желаете? Да садитесь же! А я схожу принесу кое-что. Еще шестьдесят секунд без
Она слабо запротестовала, однако он все повторял свое «Да садитесь же!» таким огорченным, хотя и полным надежды голосом, что Майра покорно уселась на стул. Хозяин тут же исчез.
Она просидела минут пять, и ее охватило чувство подавленности. Ее еще никто так странно не встречал и хотя она читала где-то, что Лудлоу Уитни в мире финансистов слыл одним из самых больших оригиналов, столкнуться лицом к лицу с этим желтоликим эльфом, который не просто ходил, а постоянно пританцовывал, было ударом по ее представлениям о благоразумии. Так что же, он Ноултона пошел звать? Она не переставая крутила большими пальцами нервно сцепленных рук.
Потом испуганно вздрогнула: у ее локтя кто-то кашлянул. Это опять был он, мистер Уитни. В одной руке держал стакан молока, а в другой синюю кухонную миску, наполненную жесткими кубиками крекеров, какие обычно едят с супом.
Голодная с дороги! воскликнул он сочувственно. Бедная девочка, бедная малышка, совсем-совсем не кормленная!
Последнее слово он произнес с таким чувством, что немного молока выплеснулось через край стакана.
Майра смиренно приняла угощение. На самом деле она не была голодна, однако он целых десять минут разыскивал все это, и отказываться было бы невежливо. Она деликатно отхлебнула молоко и погрызла крекер, не зная, что и сказать. Но мистер Уитни сам разрешил это затруднение, снова исчезнув, на этот раз он взбежал по широкой лестнице, разом перепрыгивая по четыре ступеньки, и его лысина на мгновение странно блеснула в полутьме.
Медленно текли минуты. Майру обуревали возмущение и недоумение: ну почему, в самом деле, она должна сидеть на высоком неудобном стуле посреди этого огромного вестибюля и грызть крекеры? Где и в каких правилах хорошего тона сказано, чтобы так принимали невесту?!
Когда на лестнице раздался знакомый свист, сердце ее дрогнуло от радости. Это был наконец Ноултон, и едва он увидел ее, у него даже рот раскрылся от изумления:
Майра!
Она аккуратно поставила миску и стакан на ковер и, улыбнувшись, поднялась со стула.
Как?! воскликнул он. Мне никто не сказал, что ты уже здесь!
Но твой отец он же меня встретил.
О господи! Он, видно, пошел наверх и уже забыл обо всем на свете. Это он заставил тебя есть эту ерунду? Почему же ты не отказалась? Сказала бы, что не хочешь
Почему?.. Сама не знаю.
Ты не обращай на него особого внимания, дорогая. Человек он очень забывчивый и кое в чем несколько странный, но ты к нему привыкнешь.
Он нажал кнопку звонка. Появился слуга.
Проводи мисс Харпер в ее комнату и прикажи, чтобы туда же принесли ее саквояж Да, и остальной багаж тоже, если его туда еще не доставили.