Он повернулся к Майре:
Дорогая, как жаль, я не знал, что ты уже здесь. Сколько же ты ждала?
Ах, всего несколько минут.
На самом деле как минимум двадцать, однако она решила, что лучше немного слукавить. Хотя у нее все же возникло странное чувство неловкости.
Через полчаса, когда она, стоя перед зеркалом, застегивала последний крючок на вечернем платье, предназначенном для званого ужина, в дверь постучали.
Майра, это я, Ноултон. Если ты в принципе готова, пошли заглянем на минутку к маме.
Она бросила одобрительный взгляд на собственное отражение и, выключив свет, вышла в коридор. Ноултон повел ее по центральному проходу в другое крыло дома; там, остановившись перед одной из дверей, он распахнул ее, и Майра попала в удивительную, фантастическую комнату, ее юные глаза раньше ничего подобного не видывали.
Это был просторный роскошный будуар, отделанный, как и вестибюль, темными дубовыми панелями, несколько ламп заливали его своим мягким оранжевым светом, который размывал все линии, превращая их в расплывчатый янтарный контур. В огромном кресле, заваленном подушками, восседала могучая старая дама с ослепительно-белыми седыми волосами, с тяжелыми чертами лица, чувствовалось, что она обосновалась тут уже много лет назад. Дама была задрапирована в затейливо скроенный пеньюар из муарового шелка, она дремала, откинувшись на подушки, полуприкрыв глаза, а ее крупный бюст то вздымался, то опадал под этим черным неглиже.
Однако необычной комнату делало совсем не присутствие дамы, на ней взгляд Майры задержался очень недолго, поскольку ее совершенно заворожило окружение владелицы будуара. Ибо и на ковре, и на стульях, и на диванах, и на большой кровати под балдахином, и на мягчайшем пледе из ангорской шерсти перед камином расположилась огромная компания белых пуделей. Одни сидели, другие лежали, эти бодрствовали, те дремали. Их тут было чуть ли не две дюжины, с курчавыми челками, нависшими над их печальными черными глазками, и широкими желтыми бантами, которые украшали гордые шеи. Едва Майра с Ноултоном вошли в комнату, как поднялся переполох; все холодные черные носы были задраны кверху, из двадцати одной глотки исторглось отрывистое стаккато лая, и комнату наполнил такой галдеж, что Майра даже чуть отпрянула в полном смятении.
Однако от всего этого гама веки сонной толстухи лишь легонько дрогнули, и, приоткрыв глаза, она низким сиплым голосом, который тоже, странное дело, был каким-то лающим, рявкнула: «А ну, ишь!» и гомон тут же стих.
Два не то три пуделя у самого камина тут же с упреком посмотрели друг на друга своими бархатными глазками и, улегшись с легким зевком на пол, мгновенно слились с белым ангорским пледом; а взъерошенный клубок на коленях у дамы зарылся носом в сгиб ее локтя и снова уснул, так что, если бы не эти пятна белой шерсти, раскиданные тут и там по комнате, Майра могла бы решить, что все эти пудели ей просто померещились.
Мама, сказал Ноултон после секундной паузы, это Майра.
Лишь одно слово было произнесено хриплым басом:
Майра?!
Она к нам в гости приехала, помнишь, я тебе говорил.
Миссис Уитни подняла свою крупную руку и устало провела ладонью по лбу.
Дитя мое! сказала она, и Майра вздрогнула: голос ее снова был похож на утробное рычание. Что, собралась замуж за моего Ноултона?
Майра было подумала, что, пожалуй, рановато это обсуждать, однако все же кивнула:
Да, миссис Уитни.
Сколько тебе лет?
Вопрос был весьма неожиданным.
Двадцать один, миссис Уитни.
A-а и ты из Кливленда, значит?
Это уже было вполне членораздельное рычание.
Да, миссис Уитни.
А-а-а!
Майра не поняла, означало ли данное восклицание продолжение разговора, или это был просто стон, поэтому ничего не ответила.
Не обижайтесь, если я не появлюсь внизу, продолжала миссис Уитни. Когда мы приезжаем сюда, на восток, я редко покидаю эту комнату и моих драгоценных песиков.
Майра кивнула, и на губах у нее уже затрепыхался было дежурный вопрос насчет здоровья, как вдруг она увидела предупреждающий взгляд Ноултона и вовремя успела сдержаться.
Ну что ж, произнесла миссис Уитни, явно завершая беседу, ты, похоже, очень славная девушка. Приходи еще как-нибудь.
Спокойной ночи, мама, сказал Ноултон.
Спокночь! сонно рявкнула миссис Уитни, и глаза ее постепенно закрывались, по мере того как голова все больше откидывалась назад, на подушки.
Ноултон распахнул дверь, и Майра, чувствуя, что ничего уже не понимает, вышла из комнаты. Идя по коридору, она услышала сзади взрыв бешеного лая: стук прикрываемой двери вновь вывел из себя всю эту пуделиную свору.
Сойдя вниз, они обнаружили, что мистер Уитни уже восседал за столом.
Бесконечно восхитительная, невероятно обворожительная! воскликнул он, нервно улыбаясь. Одна большая семья, и ты, дорогая моя, главное ее украшение.
Майра улыбнулась, Ноултон нахмурился, а мистер Уитни захихикал.
Мы тут в полном одиночестве, продолжал он, совершенно заброшены всеми, лишь трое нас и все Мы ждем, что ты принесешь с собою солнечный свет и тепло, это особое сияние и цветение юности. Это будет чудесно! Скажи, а ты петь умеешь?
Петь?.. Ну, вообще-то Я хотела сказать: ну да, немного.
Он восторженно хлопнул в ладоши:
Блистательно! Изумительно! А что именно? Арии из опер? Баллады? Или популярную музыку?
Ну, больше популярную
Вот и славно. Я лично тоже предпочитаю популярную. Сегодня, кстати, у нас танцы.
Отец, хмуро спросил Ноултон, ты что, опять пригласил целую толпу гостей?
Я сказал Монро, чтобы он позвонил кое-кому, так, некоторым соседям, объяснил он Майре. У нас тут все на редкость общительные, вечно кто-нибудь что-то устраивает, без особых формальностей. Ах, порой просто дивно получается!
Майра поймала взгляд Ноултона и одарила его сочувственной улыбкой. Было очевидно, что он предпочел бы провести их первый вечер с нею наедине, а теперь весьма расстроился.
Хотелось бы познакомить их с Майрой, продолжал мистер Уитни. Пусть знают, какое роскошное сокровище появится теперь здесь, в нашей небольшой семье.
Отец, вдруг заявил Ноултон, мы с Майрой, разумеется, со временем захотим жить здесь с тобой и мамой, однако первые два-три года, я думаю, нам куда больше подойдет квартира в Нью-Йорке.
Тарарах! Это мистер Уитни скрюченными пальцами схватился за скатерть, и его серебряные столовые приборы со звоном рассыпались по полу.
Чушь! гневно крикнул он, тыча крошечным пальцем в сына. А ну, прекрати нести эту мерзкую чушь! Ты будешь жить здесь, понятно?! Здесь! Что за дом без детей?
Но, отец
Мистер Уитни так разволновался, что даже вскочил, и его землистое лицо слегка порозовело, что было очень необычно.
Молчать! взвизгнул он. Если ты рассчитываешь на какую-то помощь, изволь! Но только под моей крышей и нигде больше! Ясно тебе?! А что до вас, моя юная прелестница, продолжал он, нацеливая свой дрожащий палец на Майру, извольте поскорее уяснить: лучшее, что вы можете сделать, это обосноваться тут, у нас. Этот дом мой, и я намерен и впредь сохранить все как есть!
Он приподнялся на цыпочки и кинул сверху вниз испепеляющий взгляд сначала на сына, потом на Майру, а потом вдруг развернулся и выбежал из комнаты.
Ого! выдохнула Майра, в изумлении поворачиваясь к Ноултону. Нет, вы видели, а?!
III
Через несколько часов она еле добралась до постели, вся взбудораженная, полная тревоги и негодования. Одно она знала твердо: жить в этом доме она не будет. А Ноултону придется образумить отца пусть старик все же предоставит им квартиру в городе. Землистый человечек бесконечно раздражал ее; собаки миссис Уитни наверняка будут с лаем являться ей и во сне; а потом еще эта небрежность в поведении, что у шофера, что у слуги, у горничных и даже у гостей, которых она встретила сегодня вечером, все это полностью противоречило ее представлениям о том, как все происходит в богатом имении.
Она пролежала в постели около часа, и тут вдруг от неторопливых размышлений ее отвлек резкий вскрик, вроде бы из соседней комнаты. Она села в постели и прислушалась. Через минуту крик повторился Он походил на плач усталого ребенка, прерванный без всяких сантиментов, как будто ему кто-то зажал рукой рот. В этой черной тишине ее замешательство постепенно переросло в беспокойство. Она все ждала, что крик повторится, однако, как ни напрягала слух, ощущала лишь эту глухую, переполненную напряжением тишину, обычную в три часа ночи. Интересно, а где ночует Ноултон, подумала она и тут же вспомнила, что его спальня в другом крыле, как раз над спальней матери. Она была здесь совершенно одна но так ли это?
С судорожным вздохом она вновь скользнула под одеяло и продолжала прислушиваться. С самого детства она не испытывала страха перед темнотой, однако чье-то возможное присутствие пугало В ее воображении тут же замелькали детективные романы, целая куча, благодаря которым когда-то ей удавалось скрасить нескончаемую послеобеденную скуку.
Она услышала, как часы пробили четыре, и ощутила огромную усталость. Перед мысленным взором Майры вдруг стал медленно падать занавес, и, поудобнее повернувшись, она провалилась в сон.
Утром, прогуливаясь с Ноултоном под сияющими от измороси кустами в одном из облетевших уже садов, она вдруг развеселилась: откуда взялось угнетенное состояние, изводившее ее ночью? Наверное, любая семья покажется странной, когда приедешь погостить по такому интимному поводу. Правда, ее решение, что они с Ноултоном должны жить где угодно, но отнюдь не с белыми пуделями или с дерганым человечком, вовсе не изменилось. А если общество соседей из округа Вестчестер ограничивается этой чопорной компанией, которая вчера явилась на танцы
Да уж, сказал Ноултон, наша семья и вправду может показаться необычной. И воспитывали меня в странной атмосфере, надо полагать, хотя мать на самом-то деле вполне нормальная, вот только обожает пуделей в неограниченных количествах. А отец, несмотря на всю свою эксцентричность, занимает, по-видимому, очень прочное положение на Уолл-стрит.
Ноултон, неожиданно спросила она, а кто живет в комнате рядом с моей?
Он вроде бы чуть вздрогнул и немного покраснел. Или ей показалось?
Дело в том, продолжала она с нажимом, что я почти уверена: ночью я слышала, как кто-то плачет. Какой-то малыш, Ноултон
Никого там нет, решительно заявил он. Либо у тебя разыгралось воображение, либо ты что-то не то съела Ну, может, горничная приболела.
И так, вроде бы легко отмахнувшись от этого вопроса, он переменил тему разговора.
День прошел быстро. Во время ланча мистер Уитни, похоже, совершенно забыл про свою вчерашнюю выходку; вновь его переполнял лихорадочный восторг; и пока Майра наблюдала за ним, у нее опять возникло ощущение, что она его уже где-то видела. Они с Ноултоном вновь нанесли визит миссис Уитни и опять пудели переполошились и принялись лаять напропалую, пока их всех не осадил все тот же резкий, хриплый голос. Разговор вышел у них короткий и довольно натужный. Завершили его, как и в прошлый раз, сомкнутые сном веки хозяйки дома и победная кантата прощавшихся с ними собак.
Вечером, как она обнаружила, мистер Уитни настоял на том, чтобы соседи спонтанно, собственными силами разыграли водевиль. В бальной комнате соорудили сцену, и Майра сидела рядом с Ноултоном в переднем ряду, с любопытством наблюдая за происходящим. Две худые и надменные дамы пели, один джентльмен показал всем давно известные карточные фокусы, некая девица исполняла пародии, а потом, к изумлению Майры, на сцену вышел сам мистер Уитни и вполне мастерски исполнил чечетку. Было что-то невыразимо нелепое в движениях этого известного финансиста, который с торжественным видом носился на своих ножонках. Но танцевал он хорошо, словно не прилагая усилий, с неожиданной грацией и гибкостью, и его наградили громовыми аплодисментами.
В полутьме к ней неожиданно обратилась дама, сидевшая слева:
Мистер Уитни просил передать вам, что он желает видеть вас за кулисами.
Майра в недоумении встала с места и взошла по боковой лесенке, которая вела на помост. Хозяин дома с нетерпением ожидал ее.
Так-так, захихикал он, прекрасно!
Он подал ей руку, и она, недоумевая, протянула ему свою. И прежде чем успела сообразить, что он задумал, мистер Уитни не то вывел, не то вытащил ее за собою на сцену. Их тут же ослепило сияние ламп подсветки, и журчание разговоров, растекавшихся по залу, мигом прекратилось. Лица во мраке казались Майре бледными пятнами, и в ожидании того, что же скажет мистер Уитни, она вдруг почувствовала, как у нее горят уши.
Дамы и господа, начал он, многим из вас знакома мисс Майра Харпер. Вы имели честь встретиться с нею вчера вечером. Это, смею вас заверить, восхитительнейшая девушка. Я абсолютно в этом убежден. Потому что она намеревается стать женой моего сына.
Он сделал паузу, кивнул и принялся хлопать в ладоши. Зрители тут же подхватили аплодисменты, и Майра застыла на сцене в полном ужасе, чувствуя невероятное смущение, как никогда раньше.
Он же продолжал своим писклявым голоском:
Мисс Харпер не только прекрасна, она еще и талантлива. Вчера вечером она поведала мне, что любит петь. Я спросил ее, предпочитает она арии из опер, баллады или популярные песни, и она призналась, что более всего склонна к последним. Мисс Харпер сейчас доставит нам всем удовольствие, исполнив какую-нибудь популярную песенку.
И вот Майра совсем одна на сцене, оцепеневшая от стыда. Ей казалось, что на лицах присутствующих написаны критическое ожидание, скука, ироничная насмешка. Разумеется, это был верх непорядочности: вдруг взять да поставить гостью в этакое премиленькое положение.
Когда все затихли, она хотела было что-то сказать, мол, мистер Уитни неправильно понял ее слова однако гнев придал ей смелости. Она тряхнула головой, и зрители в первом ряду увидели, что она резко закусила губу.
Подойдя к краю помоста, она лишь спросила у дирижера оркестра:
У вас есть «Волшебной палочкой взмахни»?
Дайте-ка взглянуть. Да-да, имеется.
Хорошо. Тогда начнем.
Она спешно перечитала текст: слова этой песни она выучила совершенно случайно, еще прошлым летом, на очередной скучнейшей загородной вечеринке. Вообще-то, она не выбрала бы эту песню для первого выступления на людях, однако выхода не было. Ослепительно улыбнувшись, кивнула дирижеру и затянула первую строчку своим звонким, чистым альтом.
Постепенно Майрой овладел задор и желание покуражиться, порадовать почтенную публику как следует И это ей удалось. В каждое жаргонное словечко она привносила типичную воркотню жителей нью-йоркского Ист-Энда; тут она поддала переливов регтайма; тут затрепетала всем телом, будто танцевала шимми, и еще изобразила «щекотные пальчики» те па, которым как-то научилась на репетициях любительского музыкального театра; и, наконец, в порыве вдохновения завершила свое выступление в знаменитой позе Эла Джолсона то есть на коленях, протягивая руки к публике, все в синкопированном ритме.
Завершив выступление, она встала, поклонилась и ушла со сцены.
На мгновение воцарилась тишина гробовая тишина холодной могилы; потом человек шесть едва слышно, небрежно поаплодировали ей, но в следующую секунду и эти аплодисменты стихли.
«Господи, подумала Майра, неужели все было так уж плохо? Или это я их вконец шокировала?»
Мистер Уитни тем не менее был в полном восторге. Он поджидал за кулисами и принялся с энтузиазмом трясти ее руку.
Исключительно чудесно! хихикал он. Ты совершенно восхитительная актрисулька и будешь ценным приобретением для наших маленьких пьес. Хочешь на бис спеть?
Нет, отрезала Майра и отвернулась.
Она переждала в темном углу, пока из зала выходила толпа, очень уж не хотелось появляться перед ними после столь пренебрежительного отношения к ее актерским подвигам.
Когда танцевальный зал наконец опустел, она медленно поднялась по ступенькам лестницы и там наткнулась вдруг на Ноултона и мистера Уитни, они стояли в темном коридоре и явно с ожесточением о чем-то спорили.
Но как только она подошла, спор тут же утих, и оба настороженно на нее уставились.
Майра, сказал мистер Уитни, Ноултон желает поговорить с тобой.
Отец, со значением проговорил Ноултон, я же просил тебя
Молчать! вскричал отец срывающимся от запальчивости голосом. Ты обязан выполнить свой долг и немедленно!
Ноултон бросил на него еще один умоляющий взгляд, но мистер Уитни только раздраженно помотал головой, резко повернулся и, взлетев по лестнице, растворился наверху, как привидение.
Ноултон какое-то мгновение постоял безмолвно и наконец, с видом упрямой решимости, взял ее за руку и повел к двери в задней части залы. Когда дверь отворили, на пол легла полоса желтого света, и Майра оказалась в обширном темном помещении, где она едва смогла различить на стенах очертания больших квадратов, видимо картин. Ноултон нажал на кнопку, и тут же их глазам предстали сорок портретов: старинные изображения кавалеров-щеголей колониальной поры, дам с кокетливо надетыми шляпами в духе Гейнсборо, дебелых матрон с рюшами, умиротворенно сцепивших руки на животе.