Она повернулась и вопрошающе посмотрела на Ноултона, но он подвел ее к ряду портретов, висевших на боковой стенке.
Майра, сказал он медленно и с болью в голосе, я должен тебе кое-что сказать. Вот это все, он обвел рукой картины, фамильные портреты.
Картин было семь, на них трое мужчин и три женщины, все той эпохи, которая предшествовала Гражданской войне. Картина в центре почему-то была закрыта малиновыми бархатными занавесками.
Пусть это покажется иронией судьбы, продолжал Ноултон ровным голосом, однако вот здесь портрет моей прабабушки.
Протянув руку, он потянул за шелковый шнурочек, и занавеси разошлись в стороны, раскрывая портрет дамы, которая одета была по-европейски, однако лицо ее было лицом типичной китаянки.
Видишь ли, мой прадед импортировал чай в Австралию. И встретил будущую жену в Гонконге.
У Майры тут же сильно закружилась голова. Ей мгновенно представилось желтоватое, землистое лицо мистера Уитни, его странные брови и небольшие руки и ноги ей тут же вспомнились слышанные где-то жуткие истории про сюрпризы наследственности про китайских младенцев. А потом она вспомнила тот неожиданно оборвавшийся крик ночью, в соседней комнате, и ее поглотила волна ужаса. Она ахнула, колени будто подломились, и она медленно опустилась на пол.
В тот же миг руки Ноултона подхватили ее.
Дорогая моя, милая! воскликнул он. Я не должен был тебе все это говорить! Зачем я это сделал!
В этот же миг Майра поняла, окончательно и бесповоротно, что ни за что на свете не выйдет за него замуж, и, едва это осознав, бросила на него дикий, исполненный жалости взгляд и вот, впервые в жизни потеряла сознание.
IV
Когда она позже окончательно пришла в себя, то поняла, что уже лежит в постели. По-видимому, ее раздела горничная, потому что, включив настольную лампу, она увидела, что одежда ее аккуратно сложена. Она полежала немного, лениво прислушиваясь, а часы пробили два раза, и тут же ее натянутые до предела нервы дрогнули от ужаса: ей вновь послышался тот же самый детский крик из соседней комнаты. Вдруг ей показалось, что до утра бесконечно долго. Совсем рядом жила какая-то невероятная мрачная тайна, и ее воспаленное воображение нарисовало образ китайчонка, которого растили там в полутьме.
В полной панике она накинула пеньюар и, распахнув дверь настежь, заскользила по коридору к комнате Ноултона. В другом крыле было совершенно темно, однако когда она толкнула его дверь, то в слабом свете, пробивавшемся все же из коридора, смогла разглядеть, что постель пуста, и более того: он сегодня даже еще и не ложился. Страх накатил с новой силой. Куда же мог он податься в такой поздний час? Она было направилась к дверям комнаты, где обитала миссис Уитни, однако при одной мысли о ее собаках и ее голых лодыжках Майра лишь тихо охнула и прошла дальше.
Но тут она вдруг услышала голос Ноултона, который доносился оттуда же, откуда в дальнем конце коридора падала узенькая полоска света, и, вся зардевшись от радости, Майра поспешила туда. Подойдя совсем близко к двери, она поняла, что может заглянуть внутрь через щелку, и едва она приникла к ней, как оставила всякую мысль о том, чтобы войти внутрь.
У пылающего камина, понурив голову в позе полного отчаяния, стоял Ноултон, а в углу, задрав ноги на столик, сидел мистер Уитни без пиджака, совершенно умиротворенный и тихий, удовлетворенно посасывая мундштук огромной черной трубки. На столе же восседала как бы миссис Уитни ну, в общем, это была миссис Уитни, хотя и вовсе без волос Да-да, над знакомым ей уже грандиозным бюстом, несомненно, высилась голова миссис Уитни, однако она была совершенно лысая; на щеках ее проклюнулась не очень пока длинная щетина, изо рта торчала большая черная сигара, которую она с явным наслаждением курила.
Какая тысяча! застонал Ноултон, словно отвечая на какой-то вопрос. Сказал бы: две пятьсот, вот это уже ближе к истине. Мне сегодня за всех этих пуделей из «Псарни Грэма» счет прислали. Они с меня целых две сотни содрали да еще требуют, чтобы я всех собак уже завтра вернул!..
Ладно уж, сказала миссис Уитни зычным баритоном, отсылай. Нам они больше ни к чему.
Но это же всего один из пунктов, мрачно продолжал Ноултон. Если учесть, сколько я тебе должен, да еще Эплтону, а потом тому, который шофера изображал, да семидесяти статистам за два вечера, да оркестру только это уже тысяча двести, ну? А костюмы напрокат, этот проклятый китайский портрет да слугам компенсация за молчание. Боже ты мой! Счета, наверное, будут еще целый месяц приходить то за одно, то за другое.
Что ж, терпи, сказал Эплтон, ты уж, ради бога, соберись с силами и доведи дело до конца. Помяни мое слово: эта девица сама к полудню выскочит из дома как ошпаренная.
Ноултон рухнул в кресло и закрыл лицо руками:
О
Мужайся! Все уже позади. А я уж подумал, когда мы все были в вестибюле, что ты заартачишься и китайскую карту не разыграешь.
Ты знаешь, застонал Ноултон, этот твой водевиль совершенно меня доконал Такую свинью, наверное, еще ни одной девушке не подкладывали, только эта, как нарочно, прямо напрашивалась!..
А куда ей было деваться, цинично заметила миссис Уитни.
О, Келли, если бы ты только видел, как она на меня поглядела сегодня, за секунду до того, как потеряла сознание перед этим портретом. Господи, видно, она и вправду меня любит! Ах, если б вы только могли ее в этот момент видеть!
Майра густо покраснела. Она еще ближе наклонилась к двери и закусила губу, так что почувствовала горьковатый вкус крови.
Если бы я мог что-нибудь сделать, продолжал Ноултон, все, что угодно, лишь бы загладить случившееся, так я бы, честное слово, не знаю, на что решился.
Келли, чья светящаяся лысина совершенно несуразно контрастировала с дамским неглиже, в раздумье пересек комнату и положил руку на плечо Ноултону.
Видишь ли, мой мальчик, твоя проблема только в том, что все это от нервов Давай посмотрим на все иначе: ты предпринял нужные шаги, чтобы выпутаться из совершенно жуткого положения. Девица эта охотится за твоими деньгами, тут дело ясное. А так ты не только переиграл ее на собственном поле, но и спас себя от несчастной женитьбы, а семью свою от многих страданий. Разве не так, Эплтон?
Точно так! многозначительно кивнул Эплтон. Играть, так до конца.
Ладно, сказал Ноултон, уныло пытавшийся изобразить добродетель, если б она действительно меня любила, то не стала бы обращать на все это внимание. Она же, в конце концов, не за семью мою замуж пойдет
Эплтон рассмеялся:
А мы, кажется, все попытались сделать очевидным, что именно за семью
Ах, заткнись ты! совершенно несчастным тоном воскликнул Ноултон.
Тут Майра увидела, как Эплтон подмигнул Келли.
Вот-вот, сказал он. Она уже показала, что ей нужны твои деньги. Ну ладно тебе, не вижу причин для сомнений, нужно довести дело до конца. Смотри: в данном случае ты получил доказательства, что она тебя не любит, и теперь ты от нее избавишься и будешь свободен, как вольный ветер. Она исчезнет и никому ничего не расскажет а твоя семья про это даже не узнает. Иначе ты бы все равно выбросил две с половиной тыщи на все это, но тогда брак твой был бы несчастным, потому что девица эта тебя возненавидит, как только все поймет, а твои отношения с родителями так испортятся, что тебя, глядишь, вообще лишат наследства за то, что ты на ней женился. Такую кашу заваришь, точно тебе говорю!
Ты прав, мрачно согласился Ноултон. Ты, пожалуй, в самом деле прав Только господи, каким взглядом она на меня посмотрела!.. Лежит, наверное, сейчас у себя в комнате да все прислушивается к воплям китайчонка
Эплтон встал и зевнул.
М-да, ты знаешь начал он.
Но Майра не желала больше ничего слышать. Подхватив полы шелкового кимоно, она молнией понеслась по мягкому коридорному ковру прямиком в свою комнату, едва дыша.
Боже ж ты мой! воскликнула она, сжимая кулаки в темноте ночи. Господи боже ты мой!
V
Только перед рассветом Майра наконец задремала и погрузилась в путаный сон, который, казалось, все длился и длился и никак не кончался. Но около семи она уже проснулась и равнодушно лежала на кровати, и ее рука с голубыми жилками свешивалась на пол. На стольких балах она запросто могла танцевать до рассвета, а теперь отчего-то ощущала страшную усталость.
Часы за ее дверью отбили очередной час, она вздрогнула, и от этого что-то будто оборвалось в душе: перевернувшись на живот, она принялась безутешно рыдать в подушку. Ее спутанные волосы темной мистической аурой разметались вокруг головы. Это чтобы с нею, с самой Майрой Харпер, какой-то там тип, кого она посчитала робким добрячком, провернул такой дешевенький, вульгарный трюк!..
У него ведь не хватило мужества прямо обратиться к ней и все рассказать начистоту, а потому он вышел на большую дорогу и нанял всех этих, лишь бы ее испугать
В промежутках между приступами судорожных, лихорадочных рыданий она тщетно пыталась понять, чей же это ум сотворил такой изощренный спектакль. Гордость ее не позволяла допустить, что этот заранее продуманный план мог родиться в мозгу самого Ноултона. Нет, его, наверное, породил этот актеришка Эплтон или толстяк Келли, какие же у него омерзительные пудели.
Только все равно об этом противно говорить и даже думать Какой стыд!
Тем не менее, когда она в восемь утра вышла из комнаты и, презрев завтрак, проследовала прямо в сад, это была очень сдержанная, гордая молодая красавица, и тени, пролегшие под холодными, вполне сухими уже глазами, были едва заметны. Земля была уже твердая, ведь подморозило, зима близко, и это серое небо и этот невыразительный воздух воспринимались как смутное утешение, они были с ней заодно. Наступил день размышлений, и ей нужно было крепко обо всем подумать.
Свернув за угол, она вдруг увидела Ноултона: он сидел на каменной скамье, обхватив голову руками, в позе глубочайшего отчаянья. На нем была вчерашняя одежда. Похоже, он так и не ложился.
Он не слышал, как Майра приблизилась, остановившись совсем рядом, и даже когда у нее под ногой хрустнула высохшая ветка, он лишь устало поднял голову. Она поняла, что прошедшая ночь была для него весьма драматичной: лицо его было смертельно бледным, а глаза красные, запавшие и ужасно усталые. Он вскочил, на лице его отразился ужас.
Доброе утро, спокойно сказала Майра.
Сядь, нервно произнес он. Сядь, давай поговорим. Мне обязательно надо поговорить с тобой.
Майра кивнула и, усевшись рядом, обхватила колени руками и слегка прикрыла глаза.
Майра, ради бога, сжалься надо мной.
Она удивленно на него посмотрела:
Ты о чем?
Он застонал:
Майра, я совершил нечто ужасное с тобой, с собой, с нами. Мне нечего сказать в свою защиту, я полная дрянь На меня словно что-то нашло, я обезумел.
Ничего не понимаю Ты не можешь хотя бы намекнуть, в чем дело?
Ох, Майра, Майра
Подобно всем крупным телам, его признание, казалось, никак не могло сразу набрать нужной скорости.
Майра понимаешь мистер Уитни не мой отец.
Значит, он тебя усыновил?
Да нет же! Лудлоу Уитни, конечно же, мой родной отец, просто тот человек, с которым ты уже знакома он вовсе не Лудлоу Уитни.
Я знаю, холодно промолвила Майра. Это Уоррен Эплтон, он актер.
Ноултон вскочил со скамьи:
Как! Откуда ты
Ну, это несложно, весьма натурально солгала Майра. Я его еще в первый вечер узнала. Я его видела лет пять назад в «Швейцарском грейпфруте».
Ноултон был окончательно раздавлен. Он безвольно опустился на скамью:
Так ты все знала?
Разумеется. Ну а что было делать? Я просто никак не могла понять, к чему все это.
Невероятным усилием воли он попытался взять себя в руки:
Я сейчас все расскажу, Майра.
Слушаю тебя, и очень внимательно.
Ну, понимаешь, это все из-за моей матери, то есть из-за настоящей матери, а не этой, с ее дурацкими собаками: моя мать очень больна, и к тому же я единственный сын. У нее всегда была лишь одна цель в жизни чтобы я нашел себе жену под стать. По ее убеждению, хорошая партия та, что гарантирует высокое положение в английском обществе. Ее вечно жутко огорчало, что я не девушка, ведь девушка может выйти замуж за человека с титулом. И все же она без конца пыталась затащить меня в Англию, чтобы там сосватать сестру английского графа или же дочь герцога. И прежде чем позволить мне побыть здесь одному этой осенью, она вырвала у меня обещание, что я ни с кем из девушек не встречусь больше чем дважды. И вот тут я встречаю вдруг тебя
Он на секунду замялся и очень серьезным голосом продолжал:
Майра, ты первая, кого мне захотелось назвать своей женой. Ты меня совершенно одурманила и я влюбился. Ты словно заставила любить себя с помощью какой-то неведомой силы.
Так и есть, пробормотала Майра.
Ладно, но та, первая влюбленность продолжалась неделю, а потом я вдруг получил письмо от матери, она писала, что привезет с собой какую-то чудесную англичанку, леди Хелену Как-ее-там И в тот же день один человек сообщил мне, что, как ему стало известно, я попал в сети самой известной в Нью-Йорке охотницы за богатыми мужьями. Так что я несколько спятил, когда все это разом на меня свалилось Я приехал в Нью-Йорк, чтобы повидаться с тобой в последний раз и все. Но довел тебя тогда до входа в «Билтмор» и не смог, духу не хватило. Потом все бродил по Пятой авеню, в совершенно диком состоянии, и вдруг встретил Келли. Рассказал ему обо всем, и через час мы с ним состряпали этот отвратительный план. Но это он все придумал, во всех деталях. Он увлекся, разыгрался актерский инстинкт, и он сумел убедить меня, что выкрутиться так будет проще всего.
Рассказывай до конца, твердо сказала Майра.
Ну, все получилось как нельзя лучше так нам казалось. Все и встреча на станции, и сцена за ужином, и эти крики по ночам, и водевиль Хотя я и думал, что это уж было слишком Но все равно И вот, когда ох, Майра, ты ведь лишилась чувств перед этой картиной, а я подхватил тебя и обнял, а ты была беззащитна, как ребенок вот тут я понял, что люблю тебя. Мне в тот момент стало стыдно, Майра.
Наступило долгое молчание. Она сидела недвижно, по-прежнему стискивая свои колени. И тут он вдруг взмолился, взывая к ней с неистовой искренностью.
Майра! воскликнул он. Если ты все еще способна простить меня и все это позабыть, я женюсь на тебе в любой момент, когда захочешь, а вся моя родня пусть отправляется ко всем чертям, и я буду любить тебя до самой смерти!
Она долго размышляла над этими словами, и Ноултон вскочил и начал нервно вышагивать туда-сюда между облетевшими уже кустами, засунув руки в карманы, усталые глаза были теперь полны горькой мольбы. Но вот она наконец приняла решение.
А ты совершенно уверен, что хочешь этого? спросила она спокойным тоном.
Да.
Хорошо, тогда я выйду за тебя, но только сегодня же.
Эти слова ее разрядили атмосферу, и его горе, казалось, спало с него, как поношенный плащ. Из-за серых облаков выплыло неяркое солнце бабьего лета, и сухие кусты тихо зашелестели на ветерке.
Ты сильно провинился, продолжала она, но если ты абсолютно уверен, что все еще меня любишь, это главное. Тогда едем сейчас же, утром, в Нью-Йорк и там оформим свидетельство о браке, а я позвоню кузену, он священник в Первой пресвитерианской церкви. И к вечеру уедем на Запад.
Майра! возликовал он. Ты просто чудо! Я недостоин даже завязывать шнурки на твоих ботинках Милая моя, я заглажу свою вину, за все отплачу.
И, обвив рукой ее гибкую талию, он стал осыпать Майру поцелуями.
Следующие два часа прошли в безумной суматохе. Майра дозвонилась по телефону своему кузену, а потом ринулась наверх, паковать вещи. Когда она спустилась, ее поджидало настоящее чудо сверкающий двухместный автомобиль с открытым верхом, и в десять они уже лихо катили в сторону Нью-Йорка.
На несколько минут заскочили в мэрию, потом к ювелиру, а уже оттуда приехали к достопочтенному Уолтеру Грегори на Шестьдесят девятую улицу. Этот лукавого вида джентльмен, с озорным огоньком в глазах и слегка заикающийся, сердечно их встретил, причем настоял на том, чтобы до церемонии бракосочетания они подкрепились яичницей с беконом.
По дороге на станцию они задержались только на телеграфе, где отбили телеграмму отцу Ноултона, и наконец-то расположились в двухместном купе экспресса «Бродвей Лимитед», который отправлялся в Чикаго.
Вот черт! воскликнула вдруг Майра. Мой саквояж! Я совершенно про него забыла. Из-за всей этой суеты оставила его у кузена Уолтера.