Он снова лает, продолжает она. Ты обратил внимание?
Флаффи гавкает из коридора, словно в подтверждение ее слов.
Боюсь, он изрядно постраннел.
Нет такого слова, Пенн.
А должно быть. И к тому же он слегка не знаю получшел, что ли.
В каком смысле «получшел»?
Ну, приобрел резвость, может быть.
Пенни, даже когда у Флаффи еще была резвость, он не отличался особой прытью.
Она все еще торчит в дверном проеме: голова в комнате, а всё остальное в коридоре с Флаффи.
Так или иначе, на самом деле я заглянула уточнить наши планы на сегодняшний вечер.
А ясно, ты нашла новые аргументы.
Уверяю тебя, дорогуша, я не представляю, на что ты намекаешь.
Совсем не представляешь?
Ной! Дорогуша! Слушай. Я не знаю, о чем ты говоришь. Но очень надеюсь, что ты поведешь себя разумно.
Договорились.
Тогда как на данный момент твоя позиция насчет «Завтрака» абсолютно неразумна.
Я обожаю завтрак.
Ты же понимаешь, что я имею в виду.
Еще бы.
Пенни прокашливается и наконец полностью проникает в комнату. Я буквально чувствую, как пол моей минималистичной обители содрогается, не в силах принять яркую и причудливую Пенни Оукмен. Сегодня на ней винтажные черные кеды, ярко-розовые лосины с вышитыми черепами и сердечками, юбка, цвет которой лучше всего описывает фраза «пожар в зарослях фуксии», и футболка «ЯНью-Йорк», а растрепанная черная шевелюра наводит на мысль, что в парикмахерской сестра попросила прическу в стиле Беллатрисы Лестрейндж.
Сидеть, бросает она в коридор (отвечая на поскуливание Флаффа в духе «куда подевалась Пенни?»).
Сестра пересекает комнату и вручает мне конверт, надписанный моим именем и фамилией; ее осанка и движения подчеркивают торжественность момента.
Вот. Я составила список причин, по которым ты обязан пересмотреть свою позицию по «Завтраку у Тиффани», и, в частности, причин, по которым ты обязан посмотреть этот фильм именно вместе со мной. Прочти на досуге, когда тебе будет удобно, хотя, вообще-то, лучше раньше, чем позже.
«Вообще» она произносит как «ва-апще».
Я сую конверт в карман, стараясь не расхохотаться.
Учту твои пожелания.
Стоп, ты что творишь?
В каком смысле?
Ты сунул список в карман. Пенни таращится на мои брюки, словно их карман коварно сожрал плоды ее трудов.
А куда мне его девать?
Так ты про него забудешь, уверяет она.
Не забуду.
Неужели? Пенни притопывает ногой, идеально воспроизводя мамин жест. А помнишь, как ты положил в карман «КитКат» и забыл про него
И?
И пару часов спустя все подумали, что ты обосрался?
Не говори «обосрался», Пенни. И я по-честному не забуду. Вот, смотри. Я поставлю будильник на айфоне. Для страховки.
То есть, когда зазвонит будильник, ты прочитаешь письмо?
Обязательно. Прочитаю и приобщусь мудрости, содержащейся в нем.
Пенни церемонно кивает:
О большем я и не прошу.
Тут из коридора тявкает Флаффи, и Пенни добавляет:
То есть мы с Флаффи не просим, если точнее. А теперь, если позволишь, меня ждут великие дела.
К твоему сведению, восьмой класс не настолько важен, как можно подумать.
Может, у тебя так и было, отвечает сестрица, выходя из комнаты, но я намерена произвести фурор.
19. старик Зоб
Если ехать в школу длинной дорогой, то можно застать старика Зоба на маршруте. Я слегка притормаживаю между Милл-Гроув и Эшбрук, и вот он собственной персоной: трость, шляпа и зоб размером с картофелину на левой стороне шеи. Кто ты, старик Зоб? Проповедник на пенсии? Ветеран войны? Олигарх сети фастфуда? Сегодня я представляю себе его молодость: он преуспевающий ресторатор в Париже, американский экспат из Алабамы, сделавший ход конем в высшее общество, весь такой «вуле-ву куше авек муа». Я медленно нагоняю его, стараясь не вывернуть шею, проезжая мимо. Старик Зоб выглядит по обыкновению мрачно, храни его Господь. Дед определенно знает цену прогулкам. Он никогда не отрывает взгляда от тротуара, непоколебимый в своей решимости гулять именно в это время, именно в этом месте каждый божий день.
Ничто так не взбадривает меня, как старик Зоб.
Когда я паркуюсь на школьной стоянке, тоски по поводу начала учебного года как не бывало.
Ной!
Это Тайлер Мэсси, один из тех придурков, чья популярность для меня тайна за семью печатями, поскольку таких вроде бы никто не любит. Я собираюсь сделать вид, что не услышал, но фруктов вроде Тайлера нужно подкармливать, иначе они весь день будут таскаться за тобой по пятам, откусывая по кусочку, пока не обглодают до костей, а ты и не заметишь. Лучше сразу отделаться.
Привет, Тайлер, говорю я, выбираясь из машины, но уже предвижу дальнейшее развитие событий, и вдруг мне ужасно хочется повернуть время вспять, остановить машину пораньше и пройтись со стариком Зобом, спросить его, откуда он на самом деле и чем он тут занят, и мы могли бы поговорить о моих странных увлечениях, и я наконец-то смогу по-честному признаться, что, по моему мнению, они с исчезающей женщиной понимают опасность жизни вне автопилота, и тогда старик Зоб послушает, ибац! мир вдруг станет расчудесным.
Тайлер Мэсси хватается пятерней за ширинку и трясет причиндалами:
Ну как там у тебяяйца пучком, хвост торчком? Оприходовал кого-нибудь за лето?
Ненавижу поганую школу.
20. все школы на одно лицо
Если хорошенько прочесать наше генеалогическое древо (семейный дуб, как однажды выразился папа), на одной из ветвей можно обнаружить брата моей матери, Орвилла ОНила, владельца школы парашютного спорта в Орландо.
Дядя Орвилл и дядя Джекблизнецы и лучшие друзьябыли похожи как две капли воды. Когда дядя Джек умер, мама очень горевала, но Орвилл перенес его смерть еще тяжелее. И теперь мы видим дядю Орвилла только раз в год, на День благодарения. На то же время приходится и годовщина смерти дяди Джека, но мы о нем никогда не говорим (а может, как раз из-за годовщины его стараются не упоминать, кто знает). Дядя Орвилл живет один и в течение года посылает родственникам видеокассеты с региональной рекламой своей школы, а те волей-неволей вынуждены изображать хотя бы минимальный интерес. Поэтому немудрено, что дядя Орвилл, страстный поклонник затяжных прыжков с парашютом, видит в праздничном застолье шанс поговорить на любимую тему.
Некоторые думают, что и всего делов-то: сиганул из самолета, и готово, заметил он в прошлом году, подбирая с тарелки клюквенный соус. Но все не так просто.
Далее дядя Орвилл прочитал лекцию о прыжках с вытяжным фаломкак я понял, вроде катания на велосипеде с боковыми колесиками. Коротко говоря, трос под названием «фал» приделывают одним концом к самолету, а другимк чехлу парашюта (или мешку, как выражался дядюшка). Парашютист недолго находится в свободном падении, а потом фал автоматически вытягивает парашют.
Я помалкивал бо́льшую часть обеда, но у меня возник вопрос. И когда разговор на другом конце стола перешел на успехи «Медведей» в нынешнем сезоне, я улучил момент и тронул дядю за плечо:
Дядя Орвилл.
Что скажешь, боец?
Дядя Орвиллв соблюдение конституционного права каждого ребенка на как минимум одного родственника, который называет его старомодным прозвищем, презрел очевидные варианты «здоровяк» и «чемпион», остановившись на темной лошадкекуда более нейтральном термине «боец».
Мне вот интересно
Хочешь услышать историю про лепешку, кивнул он.
Э-э чего?
Дядя Орвилл повернул левую руку ладонью кверху, поднял над ней правую и медленно соединил их:
В лепешку.
Стыдно признаться, но ему удалось всецело завладеть моим вниманием.
Дядя отхлебнул чаю со льдом и пожал плечами:
Был у меня ученик, у которого на втором прыжке с вытяжным фалом парашют не раскрылся. Будь парнишка в свободном падениисразу в лепешку. Но ему повезло: фал послужил отличной страховкой. Когда трос весь размоталсяпф-ф-ф! он на нем повис. Так и летел за самолетом на привязи. Вообще-то, немножко смахивает на водные лыжи, только, как ты понимаешь, в небе.
Водные лыжи в небе. Нарочно не придумаешь.
Похоже, это небезопасно, заметил я.
Так и есть. Еле втянули его обратно вдевятером. Парень был в шоке, провел не одну неделю в больнице, спина так и не восстановилась. Он пытался с нами судиться, но перед началом тренировок ученики в письменном виде отказываются от претензий в случае чего, так что дело быстро развалилось.
На другом конце стола все еще продолжалось обсуждение футбольного стиля «Медведей», тогда как на нашем ненадолго повисла пауза. А потом
Иногда я от этого просыпаюсь посреди ночи, сказал дядя Орвилл.
Все чуть не закончилось хуже некуда.
Ну да, конечно но кроме того
Что?
Да ничего, ответил дядя. Только вот иногда мне снится, что я на месте того паренька. Болтаюсь в километре над землей, намертво вцепившись в фал.
И я понял, совсем как у нас в школе.
21. радостные девственники
Намертво вцепившись в рюкзак, я лавирую в школьном коридоре среди клубящейся толпы.
Я решил вернуть в обращение duh, говорит Алан, вручая мне буррито.
Завтрак в семье Оукмен обычно составляют новинки из области переработки льняного семеникакая-нибудь бурда, которую папа тестирует на нашей семейке лабораторных мышей, прежде чем официально включить в рабочее меню. Поэтому с утра желудок у меня чаще всего бурчит, как гризли, когда я наконец получаю сообщение от Алана: «Срочный прием заказов, йо! Буррито или бутер?»
В каком смысле ты вернешь в обращение duh? спрашивает Вэл.
Алан, ясное дело, сразу лезет в бутылку:
Что тут непонятного?
На что Вэл возражает:
Нельзя вернуть в оборот слово, которое никогда не было в ходу.
Я тебя умоляю, Вэл, драматично вздыхает Алан. Duh очень даже было в ходу.
Традиция родилась с первого же года старшей школы: мы встречались у дверей и вместе шли в другой конец здания, где незанятые металлические шкафчики образуют своего рода закуток, который мы прозвали альковом. Там мы втроем усаживались на пол спиной к стене, вытягивали ноги, едва не задевая пробегающих мимо школьников, и возбужденно спорили о том, кто с кем, кто что сказал или сделал, или не сказал и не сделал, или, «господи боже, представляете», что случилось или не случилось, «ну просто смешно», или «ужасно», или «нечестно», или «скучно».
В алькове нас обычно наполняла уверенность, что здесь и сейчас мы проживаем лучшие дни нашей жизни.
Ладно, говорит Вэл, пока мы скидываем рюкзаки и располагаемся на полу. Если ты решил возродить duh, то я верну «клево».
Телеграмма-молния, откликается Алан, «клево» никогда не выходило из употребления.
Сам факт, что ты упомянул телеграмму-молнию, лишает тебя права рассуждать, что в ходу, а что нет.
Я жую буррито, уставившись невидящим взглядом в бушующую поодаль толпу школьников и радуясь бессмысленной болтовне Алана и Вэл. Благодаря ей сохраняется иллюзия привычной жизни, и даже если это только иллюзия, она хотя бы отвлекает от «скелета в шкафу»: как наши пути разошлись на вечеринке у Лонгмайров два дня назад, о чем мы с тех пор ни разу не упомянули.
Вэл слегка толкает меня в бок:
Эй, у тебя все еще отходняк или как?
Хм нет.
Ты как-то отключаешься.
Извини, отвечаю я, печаль уходящего лета, наверное. Да еще наткнулся утром на Тайлера, так что весь день пошел насмарку, даже не начавшись.
На Тайлера Уокера?
Мэсси.
О боже, говорит Вэл. Да уж, сурово.
Дай угадаю, вступает Алан. Его потянуло на излюбленную тему? Насчет того, что ты педик, или щелкаешь целки как орешки, или у тебя маленькая сосиска?
Прямо в точку.
Вэл морщится:
Ну я вас умоляю.
Тайлер неисправимый говнюк, заявляет Алан. И добавляет с полным ртом: И очень жаль, потому что внешне он весьма миленький.
Держи карман шире, ухмыляется Вэл, а ее брат в ответ целует свой бицепс и звучно рыгает.
Если серьезно, добавляет он, попробуйте найти того, кто с таким упорством и безо всякого знания предмета заводил бы разговоры о сексе, как Тайлер Мэсси. Один из самых печальных девственников на свете.
А Ной тогда, по-твоему, кто? спрашивает Вэл, кивая на меня. Радостный девственник?
Алан перестает жевать:
Где я это уже слышал?
Я разглядываю носки ботинок и раздумываю, краснеют ли ноги от смущения.
Девятый класс. В подвале у вас дома.
Алана начинает разбирать неудержимый хохот. Вэл удивляется, что смешного, и тогда Алан рассказывает ей о старой заморочке, когда в девятом классе ему выпал особенно неудачный день и все обзывали его особенно злобно, так что он по возвращении домой решил посвятить выходные обращению в традиционную ориентацию.
Ага, гениальная идея, говорит Вэл.
Алан стряхивает крошки с рубашки:
Ну и что, Вэл?
И что ты сделал?
Алан не в силах справиться с хохотом, поэтому продолжаю уже я:
Он подумал, если посмотреть, ну в общем порно для гетеросексуалов Зовите меня ханжой, но меня смущает последнее слово, хоть я сам как раз из них. Короче, ты, наверное, в курсе, что ваши родители подписаны на «Синемакс».
«Синемакс»? Да ты шутишь, говорит Вэл. Про Интернет слыхал когда-нибудь?
А ты слыхала про родительский контроль? вступает Алан. Про историю поисков, веб-фильтры и все такое?
Не говоря уже про вирусы, добавляю я.
Вэл качает головой:
Вы прямо как младенцы, аж слеза наворачивается от умиления. Погодите, а при чем здесь радостные девственники?
Я снова утыкаюсь взглядом в ботинки:
Так назывался фильм в тот вечер.
Вэл и Алан корчатся от смеха, и мне ничего не остается, как присоединиться к ним.
Значит, какие-то идиоты начали обзываться, говорит Вэл, переводя дух, и ты решил, что пора заняться конверсионной терапией?
Во-первых, мне было всего четырнадцать, оправдывается Алан. А во-вторых, они не просто обзывались. Помнишь, как я раньше фанател от «Железного человека»?
Раньше?
Тони Старк круче всех, Вэл. Всегда с новой подругой, и ну не знаю, вряд ли мне подвернется в качестве ролевой модели крутой супергерой-гей.
Тут подходит Джексон из нашей команды, парень под два метра ростом, и спрашивает, как поживает моя спина.
Вроде получше, отвечаю я и добавляю для равновесия: Посмотрим, как пойдет.
Джексон по-приятельски тычет кулаком в плечо сначала Алана, потом меня.
Будь здоров, чувак, говорит он, после чего испаряется вместе с нашим беззаботно-веселым настроением.
Иногда я подозреваю, что Вэл и Алан догадываются: со спиной у меня все в порядке. Мы так давно дружим, что с тем же успехом можно притворяться перед зеркалом, рассчитывая обмануть самого себя. Впрочем, если они и знают правду, то не подают виду.
По трансляции звучит песнячерез две минуты нужно быть на местах. Мы собираем вещи и молча отправляемся по кабинетам. Я пытаюсь представить, как все было раньше, пока начальство не разделило расписание на две смены и все начали пользоваться шкафчиками, потому что на каждый день приходилось больше четырех уроков. (Если слишком углубиться в тему, становится грустно. Пустые бесполезные железные шкафчики. Почему-то они наводят тоску.)
Алан наклоняется, чтобы завязать шнурок, оглядывается через плечо на собственный зад, потом на меня:
Любуешься, а?
Мечтать не вредно, отвечаю я.
Господи, говорит Вэл, ну точно как дети малые.
Нет уж, извини, возражает Алан. Он выпрямляется, и мы идем дальше. Мы с Но гиганты среди карликов. Верно, Ной?
Ты и правда высокий.
Несгибаемые реликты более совершенной эпохи.
Алан, у тебя между зубами зеленый перец застрял. Вэл тычет пальцем ему в рот.
Он выковыривает перец ногтем и скрывается в кабинете.
Прежде чем последовать за ним, Вэл говорит мне:
Твой лучший другидиот, ты в курсе?
Дык.
Клево.
22. dinge beginnen für Norbert weirden zu bekommen
Некоторые вещи доходят не сразу, но с течением дня я все больше приближался к их пониманию. Первая пара, за ней вторая, третья, и чем дальше, тем меньше я понимал.