Но не только колбаса, фрукты и повышенный гонорар за статью стали результатом моей командировки. Та поездка обогатила меня мыслью о миротворческой роли торговли! Ибо я убедился на собственном опыте, что торговляэто подчас единственное объединяющее начало для непримиримых противников.
Я находился в Нагорном Карабахе с подразделением внутренних войск из Свердловска. Мы стояли на границе враждующих сторон (армянской и азербайджанской) с задачей препятствовать их прямым столкновениям. Офицеры были опытные, прошедшие не одну горячую точку, мы вместе жили, общались, пили прекрасный карабахский коньяк и со многими подружились.
Их доверие ко мне дошло до такой степени, что однажды, когда все офицеры были на выполнении задач, меня попросили возглавить небольшую колонну, идущую в город Физули. Я не возражал, ибо в армии возглавлял подобные группы не единожды, а тут тем более в каждой машине ехал сержант. Мне выдали экипировкукаску и бронежилет. Автомат не выдали, но показали, где можно в случае чего взять.
Задача была несложной: добраться до азербайджанского города Физули и передать бойцов находящемуся там капитану. Прибыли мы без происшествий.
К машинам! подал я команду.
И пока бойцы выгружались, подошёл и капитан. Дальнейшую заботу о колонне я передал ему. Тут же стояли и местные жители.
Служба? спросил меня один из них, заводя разговор.
Это был азербайджанец лет тридцати пяти с аккуратными усиками и широкий в талии, что в здешних краях является признаком солидности.
Нет, я из газеты.
Из газеты, осклабился мой собеседник, демонстрируя, что оценил шутку. Тут вчера тоже приезжали солдаты, дальше поехали. Вы тоже дальше?
Не знаю, чистосердечно признался я.
Собеседник закивал головой, показывая, что понимаетвоенная тайна.
Жарко сегодня, сказал он.
Жарко, кивнул я.
В бронежилете и в каске совсем жарко.
Я вспомнил, что до сих пор нахожусь в каске и снял её.
А что делать, продолжал собеседник. Армяне могут стрелять.
Я неопределённо пожал плечами.
Сразу стреляют! горячо сказал собеседник. Даже не спрашивают. Они что тут с азербайджанцами делают!
И далее последовали рассказы о таких армянских злодеяниях, от которых у неопытного человека волосы встанут дыбом. Первое время, ещё не зная местных особенностей, подобные рассказы, звучащие то с одной, то с другой стороны, повергали меня в ужас, пока я не понял, что сгущать краски и щедро кидать их на рисуемую картину свойственно восточному темпераменту. Злодеяния, конечно, присутствуют, особенно во время межнациональных войн, но для объективной оценки ситуации степень жестокости лучше сразу уменьшить вполовину.
Между тем мой собеседник продолжал живописать ужасы, творимые армянскими извергами. Ему согласно кивали другие мужчины, уже собравшиеся вокруг нас.
Вы знаете армян? уже почти кричал мой собеседник. Это не люди! Да? Вы знаете их?
По Свердловску знаю, осторожно произнёс я. Строительные бригады, обувные мастерские. В торговле много армян.
И тут мой собеседник перестал поносить противника и гневно воззрился на меня.
А, сказал он. Торговля, что плохого?
Я не говорю, плохого, удивился я. Говорю: армяне много занимаются торговлей.
Пусть занимаются! рассерженно продолжал мой собеседник. Торговля, что плохого?
Да ничего плохого.
Но меня не слушали. Мой собеседник говорил что-то по-азербайджански другим мужчинам, и те возмущённо цокали языками и строго смотрели на меня.
Подошёл капитан.
Что тут у вас?
Торговля, что плохого? начали высказывать ему.
Какая торговля? не понял он.
Пусть торгуют, если хотят! Торговля, что плохого?
Ехать пора, сказал мне капитан.
И пока мы усаживались в машину, толпа продолжала возмущаться и цокать языками.
Возвращались мы поздно вечером. Недалеко от города Физули нашу колонну обстреляли. Машины, не останавливаясь, проскочили опасное место.
Это в отместку, сказал я капитану про обстрел. Ты слышал, как в паузах кричали: «Торговля, что плохого?»
Нет, удивился он и когда понял, что я шучу, заржал вместе со мной.
Прошло несколько дней. Наша часть располагалась в здании школы большого армянского села. В целях жизнеобеспечения военные поддерживали контакты с местным населением, и к нам время от времени захаживал один местный житель по имени Сурен. Сурен узнал, что я журналист, наладил со мной контакты и рассказывал мне истории о страшных злодеяниях азербайджанской стороны.
Но вот Сурен попросил, чтобы я познакомил его с заместителем командира по политико-воспитательной работе майором Новиковым. С Сашей Новиковым мы делили одну комнату на двоих, были дружны, и Сурен, похоже, был о том осведомлён. Он, похоже, много был о чём осведомлён и наведывался в расположение части не зря. О себе он говорил, что работает фотографом, но ни одного его снимка никто не видел. Я передал просьбу Сурена Новикову. На следующий день мы собрались втроём.
Там Сурен изложил ещё одну просьбу. Некий авторитетный человек хотел бы встретиться с командиром части для обсуждения важного вопроса. Встреча должна была состояться в горах, один на один, без сопровождения других военных. А вот журналиста, то есть меня, напротив, видеть бы хотели. Майор Новиков сказал, что передаст просьбу командиру, и мы разошлись.
Часом позже я был приглашён на оперативное заседание штаба. Не то чтобы командиры не могли шагу ступить без моих мудрых советовпросто в данном случае обсуждаемый вопрос касался меня самым непосредственным образом.
Сложность проблемы заключалась в том, что офицеры знали: во время вооружённого конфликта предложение, озвученное Суреном, ни с того ни с сего не делается, и если оно прозвучало, лучше на него откликнуться. А с другой стороны, командиру воинской части ехать к кому-то там в горызначит, подрывать свой авторитет. А кроме того, оставлять вверенное подразделение, да и необоснованно рисковать своей жизнью. Какие будут мнения? Моим мнением поинтересовались тоже.
Насколько рисковать жизнью? спросил я.
Тут все сообразили, что вторым участником делегации предстоит ехать мне, и засмеялись. Не засмеялся, я заметил, только майор Новиков. Ему в конце концов и предложили отправиться на встречу в качестве уполномоченного лица.
Мы с Новиковым снова отправились к Сурену и, источая на него, а ещё более друг на друга спокойствие и уверенность, озвучили решение командования. После однодневных консультаций Сурен сообщил, что наша замена принята.
В оговорённый день и час на краю села нас ожидала машина. Это был УАЗ-буханка, салон в котором не имел окон и был отделён от передних сидений листами фанеры, так что пассажиры в салоне не могли видеть дорогу. Кроме водителя на переднем месте располагался сопровождавший нас Сурен. Машина ехала более двух часов, и когда мы вышли, взору нашему открылись горы с несколькими примостившимися между ними домиками. От одного из домов на нас сурово взирали человек пятнадцать вооружённых мужчин.
Я почувствовал озноб: то ли от горного холода, то ли от неприветливого вида встречающих. Майор Новиков тоже был напряжён.
Надо сказать что-нибудь по-армянски, зашептал я ему, косясь на людей. Ты знаешь армянское приветствие?
Новиков отрицательно покачал головой.
Как приеду, обязательно выучу, пообещал он.
Но к нам обратились по-русски: поздоровались и провели в дом. Там навстречу нам поднялся мужчина с худощавым лицом, горбатым носом и цепким тяжёлым взглядом. На щеках и скулах его чернела щетина, одет он был в крупной вязки пуловер, камуфляжные брюки и высокие ботинки. Это и был, надо полагать, авторитетный человек. Представился он как Ваган. Мы представились также.
Прошу, садитесь за стол, показал Ваган на накрытый в комнате стол.
Мы сели.
Давайте выпьем, предложил Ваган, наливая себе и нам коньяка.
Мы выпили.
Давайте покушаем.
Мы стали кушать.
Во время обеда Ваган стал говорить, что Арцах (так армяне называют Нагорный Карабах) это исконно армянская земля. Стал рассказывать, каким притеснениям подвергались здесь армяне во время правления азербайджанцев. Стал описывать ужасы, сотворённые азербайджанцами во время текущего конфликта.
Мы не могли больше терпеть, сказал Ваган, и взялись за оружие. Пока мы ещё сдерживаемся, но скоро наши действия станут активнее. Я хотел поговорить с вашим командиром, чтобы предупредить, Ваган поднял на Новикова пронизывающий тяжёлый взгляд: не надо вам вмешиваться в наши дела. Мы сами между собой разберёмся. А иначе погибнет много солдат. Вам это надо?
Повисла напряжённая тишина. Новиков отнял ото рта надкушенную лепёшку. От него ждали ответа.
Конечно, нам не надо, чтобы кто-то погиб, сказал Новиков. Но мы люди военные и находимся здесь по приказу. Он тоже сделался очень серьёзен. Я передам ваши слова командиру, хотя знаю, что он ответит: перед нами стоит задача, которую мы будем выполнять.
Ваган продолжал смотреть на Новикова.
Передайте всё-таки командиру, наконец проговорил он. А сейчас давайте ещё выпьем и покушаем.
Мы стали ещё пить и кушать. Стол обслуживали только мужчины, женщин в доме не было.
Мне сказали, что вы журналист, обратился Ваган ко мне. В каком городе ваша газета?
В Свердловске.
Это большой город?
Почти полтора миллиона жителей.
О! удивился Ваган. Большой. А газета?
Я рассказал ему про газету и про тиражне космический, конечно, но и не малый. Ваган удовлетворённо кивнул.
Мы используем все возможности, чтобы разъяснять нашу борьбу. Напишите в своей в газете
И далее Ваган вновь стал говорить, что Арцах это исконно армянская земля, стал рассказывать, каким притеснениям подвергались армяне, и описывать ужасы, сотворённые азербайджанцами.
Чем они занимаются, знаете?
По-моему, в основном торговлей, сказал я и осёкся.
Враз замолчав, Ваган поднял на меня холодный взгляд, которым смотрел недавно на Новикова.
А что плохого в торговле? произнёс он.
Да ничего, немного смешался я. Просто, если судить по азербайджанцам, которые живут у нас, они в основном занимаются торговлей.
А что в этом плохого?
Ничего плохого.
Тогда почему торговля, это плохо?
Никто не говорит, что плохо.
Я, например, тоже занимаюсь торговлей. Это, что, плохо?
Нет, конечно, хорошо.
А почему тогда торговля это плохо?
Мы ещё ели, пили, разговаривали, но Ваган так и не мог успокоиться. Периодически он устремлял на меня пронизывающий взгляд и требовал ответить, почему я считаю, что торговля это плохо? Складывалось ощущение, что ответ на этот вопрос для него даже важнее, чем ответ, который он хотел услышать от Новикова.
Карабахский коньяк хороший коньяк, пить его было приятно. Поэтому, когда мы ехали в машине обратно, я уснул. Новиков бы тоже уснул, но не мог этого сделать из чувства долга: по прибытии ему нужно было отдать рапорт командиру.
Ты слышал, когда мы ехали, выстрелы? спросил меня Новиков на следующий день.
Нет. Но я и не сомневался, что они будут.
В моём воображении рисовался Ваган, который стрелял нам вслед из пистолетов, требуя ответить: почему я считаю, что торговля это плохо?
И я подумал, вот ведь интересно: и Ваган, и азербайджанец из Физулей, понося другую сторону и отказывая ей в праве на совместное с собой проживание, одновременно защищали её право заниматься торговлей. И раз эта позиция единственное, что их объединяет, то, может быть, торговля и есть самая прочная основа для мирного существования народов?
Предлагаю в качестве всеобщей миротворческой идеи выдвинуть лозунг: «Торговля, что плохого?!» Предлагаю Организации Объединённых Наций в ближайшее время приступить к обсуждению данной инициативы. Только в рамках того же обсуждения нужно решить проблему, как сдерживать Китай? Иначе у всех народов окажется одинаковый китайский товар и в торговле просто не будет смысла.
Летел я в Свердловск самолётом из Баку. По прилёту ко мне подошёл (я его не видел, а он меня приметил) тот самый азербайджанец из Физулей: оказалось, мы летели с ним одним рейсом, и оказалось, что большую часть времени он живёт сейчас в Свердловске.
Всё, дома? спросил он.
Дома, сказал я.
А завтра на службу?
На работу, в газету.
В газету, осклабился мой знакомец. А я на телевидение!
Мы попрощались и разошлись: я поехал домой, а он по своим торговым делам. А может быть, на телевидение.
Глава 22
Но мы вспоминали про дефицит перестроечных времён. Так вот, чего только в перестройку не былоне было почти ничего.
К счастью, мы с Олей вскоре перебрались в город Сбоков, а в Сбокове, как говорят сами жители, даже в войну кое-какие продукты водились. После голодного Свердловска некоторое время мы с Олей тут блаженствовали и отсылали родителям на Урал посылки с колбасой и сыром. Но вскоре тяжёлые времена пришли и в Сбоков. Чтобы купить недавно родившейся у нас Ксюше молока, я вставал в пять утра и шёл занимать очередь в продуктовый магазин.
А потом с прилавков стали пропадать совсем уж неожиданные вещи: например, зубная паста, или мыло.
В Советском Союзе, конечно, тоже никогда нельзя было угадать, что же исчезнет завтра, но там хоть предлагалась более-менее приемлемая замена.
Например, одно время из продажи пропали сигареты и папиросы. Курящие люди взвыли: жить без табака они не могли. Так в качестве меры спасения на прилавках появились гаванские сигары. Это дружественная Куба в обмен на советские тракторы и автомобили поставила нам свою продукцию.
Мы не знали, что сигарыэто короли табачных изделий, а гаванские сигарыкороли среди сигар. Что продукция эта в остальном мире стоит дорого, и курить её могут себе позволить лишь люди состоятельные. Мы кляли сигары последними словами, мы учились их распаковывать и срезать кончики, мы привыкали к их огромным размерам у себя во рту.
Западные миллионеры, окажись они в это время в Советском Союзе, позеленели бы от зависти, увидев, что гаванской сигарой у нас запросто дымят токари, обтачивающие детали на станке, что её в уголках рта жуют дворники, сметающие во дворах мусор, что её изящно держат девицы, распивающие в баре коктейли, что её прячут в ладонях старшеклассники, убежавшие на перемене покурить за угол.
Или потом пропала зубная паста. Ну, это вообще не проблемапасту заменили в продаже зубным порошком, а в те две-три недели, пока порошок не появился, рот можно было просто полоскать водой.
Потом пропало Да постоянно что-нибудь пропадало, и его чем-нибудь заменяли.
В перестройку совсем другое дело: там если возникал дефицит, то все знализамены в скором времени не предвидится, и если уж пропало, то оно пропало. То есть, если исчезла та же зубная паста, то нужно готовиться полоскать рот ближайшие несколько месяцев, а может, и лет. Ну, или идти на «чёрный рынок».
Выход из ситуации перманентного дефицита был один: утвердить «чёрный рынок» в масштабах всей страныоткрыть в России дорогу рыночным отношениям. Тогдашний президент России Борис Ельцин, отправляя в прошлое и перестройку, и её идеолога Михаила Горбачёва, пообещал построить рыночную экономику в каких-нибудь полгода: с весны до осени 1992 года. Процесс этот растянулся на срок гораздо больший, но зато, действительно, позволил с помощью коммерсантов наполнить прилавки товарами.
Наполнение это выглядело так. В последних числах сентября 1993 года мы сидели на кухне вместе с Олей, моим студенческим товарищем Сашей Куравлёвым и его женой Ларисой, которые, приехав на жительство в Сбоков из города Челябинска, остановились пока у нас. По телевизору рассказывали об обострении противостояния между Борисом Ельциным и Верховным Советом во главе с Русланом Хасбулатовым и Александром Руцким. Страсти накалялись, обе стороны вывели на улицы своих сторонников.
Нам же было не до противостояния, мы думали о том, как заработать средства к существованию. Идею подсказала наша молодость.
Не пора ли отдыхать? произнёс Куравлёв, посылая жене многозначительные взгляды. Утро вечера мудренее.
Лариса сделала большие глаза и зашептала ему:
Как?! У нас же ничего нет.
Куравлёв погрустнел.
Придумаем что-нибудь, сказал он неуверенно.
Это «придумаем» повисло в воздухе и вдруг озарило наши лица. «Чего тут думать? Вот же она идея для заработка!»