Расстроенный пузырь махнул рукой и пошел к машине. Алена закрыла глаза и стала массировать виски.
Алена, вот мой номер. Обращайтесь, если будет нужна помощь. Василий, хватит есть, заводи машину!
Скажите, а Еременко Максима можно навестить?
Позвоните мне, я договорюсь, пояснила врач, садясь в машину. Только не стоит затягивать.
Так все плохо?
Виктория кивнула, и машина уехала, приминая колесами сухие иголки.
Блуждая, словно в лабиринте Минотавра, Алена с трудом отыскала могилы матери, братьев, бабушки и деда. Все вокруг заросло крапивой, пустоцветами и другими сорняками.
Она села на траву и закурила: то ли чтобы отогнать назойливых комаров, то ли чтобы успокоиться. Ей хотелось молчать, и она была рада, что сейчас рядом с ней нет никого, кроме ворон. Перебирая в голове разные частоты, Алена попыталась подключиться к остаткам сознания матери и братьев, и сама не заметила, как стала молиться. В голове замелькали воспоминания прошедших лет, и она ясно увидела все свое несовершенство и грязь. Страх стал душить ее, словно ожила змея на шее. Страх твердил, что нет ей теперь прощения, нет пощады, нет дороги обратно, что она уже погибла.
Алена вскочила и что было мочи побежала, продираясь сквозь понурые хвойные ветви, спотыкалась о чьи-то забытые могилы. Вновь вставала и вновь бежала, пока на ходу, в одно мгновение не потеряла сознание, будто кто-то острым мечом отрубил ей голову.
Семен, когда работа будет закончена? Сколько можно тянуть?
Екатерина Валерьевна, делаю все, что в моих силах, ответил Семен, склоняя голову перед хозяйкой. Я же не виноват, что мужики выпили лишнего (он приложил указательный палец к шее). К тому же, этот сруб ставил еще ваш дед, а он был изрядный плотник. Ух, какой он был плотник. Бревна отбирал одно к другому. Сучок к сучку.
В общем так, Семен с этого момента никаких авансов, раздраженно проговорила девушка, щелкая что-то в телефоне. Скоро приедут рабочие и начнут фундамент заливать, а вы все никак сруб не разберете.
Вам совершенно его не жалко? взмолился Семен, смотря на покосившуюся избу.
Чего не жалко?
Ведь вы в нем выросли, Екатерина Валерьевна. Дядя Толя так много сил в него вложил. Руку на святыню поднимаем.
Семен, я могу обойтись и без тебя. Я с тобой вожусь только в память о дедушке. Где вы тут еще работу найдете? Сопьетесь все без меня.
Воля ваша, Екатерина Валерьевна. Завтра мы с мужиками в два счета все разберем. Ломать не строить. Можно я себе заберу бревна на дрова?
Мне они не к чему.
Вы меня тогда возле храма выкиньте. На поминки попа Михаила схожу. Хороший был человек. Вы не желаете?
С детства и поминки, и священников терпеть не могу. Мне от запаха ладана дурно становится.
Машина остановилась напротив храма. Семен вылез.
Если завтра сруб не разберете сама вас разберу. Так и передай всем.
Она бросила окурок в пожелтевшую траву, подняла стекло, чтобы холод от кондиционера не выходил, и машина сорвалась с места.
Семен показал хозяйке «петрушку», вдавил для верности окурок в землю, закашлялся из-за облака пыли и пошел к массивной жестяной двери. Столы уже опустели. Рюмки частью были опрокинуты, часть стояли собранные в кучу. Рядом горкой лежали остатки черного хлеба и тарелка с поникшей зеленью.
Взлохмаченная от суеты Ольга Геннадьевна усадила Семена на край стола, налила ему штрафную рюмочку, дала закусить и вновь принялась мыть посуду в тазике.
Семен перекрестился, выпил, задрав голову (через пробоины в крыше виднелась прозрачная Луна, словно отпечаток пальца на стекле), крякнул и положил в рот кусок мякиша с солью.
Хороший был поп, удрученно сказал Семен. Добрый и какой-то настоящий, что ли. Были бы у нас Руси все попы как этот Михаил, глядишь, ни революции не было бы, ни гражданской войны. И не придумал бы никто графы: «Что вы делали до 1917 года?». По Евангелию жил вот что я делал.
Да, с грустью согласилась Ольга Геннадьевна, вытирая руки.
Вы уж меня простите, что только яму выкопал. Хозяйка выдернула. Думал, успею, а оно до вечера прокрутились.
Ничего. День у всех был трудный.
Много народу было на похоронах?
Ольга Геннадьевна не успела ничего ответить, потому что в дверях храма появилась тень Алены. Все что от нее осталось к вечеру. Глаза и щеки ввалились, челка поменяла розовый цвет на седину. Она была вся в траве, опилках и ссадинах. Шатаясь, подошла к столу, схватила графин с остатками морса и стала жадно пить.
Дочка, что с тобой случилось?! подбежала к ней Ольга Геннадьевна. А мне сказали, ты уехала с Викторией Сергеевной.
Наконец, Алена села на лавку.
Осталась какая-нибудь еда?
Конечно, дочка.
К ней пододвинули хлеб, зелень, несколько остывших картофелин, соленые огурцы, миску оливье.
Алена с жадностью стала пихать в рот все подряд.
А ведь я тебя знаю, сказал Семен, наливая в рюмку еще водки. Ты же дочка Льва Николаевича?
Вы ее знаете? удивленно спросила Ольга Геннадьевна.
Сразу, конечно, не признать, но породу Льва Николаевича за версту видно. Я когда-то хоронил ее мать и братьев.
Алена равнодушно посмотрела на Семена и промолчала.
Отец твой жив иль помер? спросил Семен. А дом ваш сгорел. Сейчас там ракитником все забило.
Вы ошиблись, огрызнулась Алена. Ольга Геннадьевна, скажите, у Вас есть таблетка анальгина? Голова болит.
Еже писах, писах, почесывая ухо, проговорил Семен.
Есть, дочка. Сейчас принесу.
Алена огляделась.
Здесь давно не велась служба? спросила она, с набитым ртом.
Отец Михаил, может, и вел службы, пояснила Ольга Геннадьевна. Иконостаса нет, врат нет, икон нет. Одни трубы для перегонки молока сохранились целыми.
Лучше бы молокозавод остался, проговорил Семен. Молока хорошего днем с огнем не найдешь.
Фрагмент росписи сохранился, указала Алена.
Старики рассказывали, что у княгини погиб единственный сын во время безнадежного сражения за аул, многозначительно сказал Семен. Не знаю, миф это или нет, но вроде какой-то полковник, лично знавший генерала Ермолова, ей письмо прислал, в котором каялся, что, дескать, это он из-за ревности послал ее сына на смерть.
Что-то меня знобит.
Нужно развести костер, сказал Семен.
Прямо здесь?
Пола все равно нет.
Алена посмотрела под ноги.
Вот дочка, анальгин.
А еще что-нибудь из еды осталось?
В пакете посмотри.
Алена подтянула пакет и, держа за одну ручку, провела ревизию.
Тушенка, продолжала инвентаризацию Алена.
Семен сломал несколько палок, вложил между ними курительную бумагу и поджег от спички. Дым стал подниматься к дырявой крыше. Затрещали палки. Обе банки тушенки были вскрыты ножом и пододвинуты к огню. Алена отломила кусок хлеба и стала жевать вприкуску с зеленым луком.
Давно так не ела.
Чем еда проще, тем она вкуснее. Вспомните картошку, запеченную в углях.
Алена кинула на пол корку хлеба. Потом подняла и сдула с нее пыль. Через некоторое время они ели тушеное мясо, выскребая остатки этой корочкой.
А Вы, Ольга Геннадьевна, как домой будете добираться?
На такси. Скоро должна приехать машина.
Можно я с Вами поеду?
Ты мне лучше скажи, где ты была? Вид у тебя нездоровый. Ты случаем не больна?
Не знаю. Очнулась на погосте среди могил. Отключилась видимо. Бывает. Может, переутомилась на жаре. У меня голова с детства периодически сильно болит.
А как болит? Просто у меня мама чем-то похожим страдала.
Начинается боль, ощущение, что голову чем-то туго стянули, тычет, пульсирует. Иногда я ассоциирую боль с громом и молнией. Начинается светобоязнь, хочется тишины, одиночества. Когда боль становится очень сильной, начинается тошнота, очень сильная рвота. После неё наступает краткосрочное облегчение. Появляется слабость. Хочется спать, но с такой болью невозможно заснуть: как ни крутись, что ни прикладывай не помогает ничего. Болит, как правило, с одной стороны: либо справа, либо слева, так же и висок, и все остальное.
Дочка, я договорюсь с Викторией Сергеевной, взяв Алену за руку, сказала женщина. Она поможет. Нужно сделать томографию.
Да зачем? Чехов говорил: «Легкие болезни сами пройдут, а тяжелые неизлечимы».
Полностью поддерживаю Антона Павловича. Хороший был врач. Старики говорили, он во время эпидемии холеры у нас в Девушкино часто бывал.
Ой, дочка, какие страшные слова ты говоришь.
Ольга Геннадьевна перекрестилась.
Что-то еще нужно? спросил Семен, вставая из-за стола. Спину ломит. Пойду на печи полежу. Устал.
Спасибо тебе за помощь. Присматривай за могилками нашей Елены Николаевны и батюшки Михаила.
Это моя работа, склонив голову, ответил Семен. У меня не забалуешь. До Страшного суда ни один покойник не сойдет со своего места.
Он положил в карман пиджака кусок хлеба c луком, сунул бутылку с остатками водки за пазуху и вышел в брюхо ночи, из которого уже выползли звезды.
Через полчаса темень разрезали лучи света от фар такси. Прозвучал сигнал. Алена и Ольга Геннадьевна с сумками вышли из храма, подперли дверь палкой и пошли к машине. То ли рассуждения, то ли вечерняя молитва Ольги Геннадьевны, то ли общая усталость и позднее время стали постепенно погружать Алену в сон.
Сон Алены Львовны.
Жил на земле священник, иерей Михаил, который каждый день боролся с бесовскими искушениями. Он в этом так преуспел, что наяву видел, как ангелы и бесы стремятся направить человеческую жизнь, каждый в свою сторону.
Как-то один из бесов, который наизусть знал Библию, обратился к другому: «Если кто-нибудь из нас покается, примет Бог покаяние или нет?» Второй бес отвечал: «Кто же это знает?». И сказал первый бес: «Хочешь, пойду к иерею Михаилу и искушу его в этом?» Второй неуверенно ответил: «Иди, но будь осторожен, потому что священник прозорлив и, наверное, раскроет твой обман и не захочет спрашивать об этом Бога. Однако иди, может быть, получишь желаемое».
Тогда пошел бес к священнику в храм в субботу, когда уже закончилась литургия и, приняв облик известного на весь мир профессора богословия Льва Николаевича, начал плакать пред ним и рыдать. Бог же, желая показать, что ни от одного кающегося не отвращается, но всех обращающихся к нему принимает, не открыл батюшке бесовский замысел.
И казалось священнику, что человек перед ним, а не бес. Спросил у него иерей Михаил: «Чего так горько плачешь, Лев Николаевич?» Бес же ответил: «Я не человек, а бес. Плачу от множества беззаконий моих». Священник же сказал: «Что ты хочешь, чтобы я сделал для тебя, брат?» Батюшка полагал, что от большого смирения назвал себя бесом профессор не открыл ему Бог истины. И сказал бес: «Ни о чем другом тебя не прошу, только, может быть, попросишь Бога усердно, чтобы открыл тебе, примет ли покаяние от дьявола. Если от него примет, то и от меня примет, потому что мои деяния подобны». Священник же сказал: «Сделаю то, о чем просишь. Но сейчас иди домой, а поутру приходи. И скажу тебе, что Бог повелит».
В тот же вечер обратил священник руки к Богу, чтобы открыл ему, примет ли дьявола, желающего покаяться. И тотчас ангел предстал перед ним, подобно молнии, и сказал ему: «Так говорит Господь Бог твой: «Зачем ты молишься о спасении беса? Это он, обманом искушая, приходил к тебе»». Иерей Михаил же сказал в ответ: «Почему не открыл мне Господь правды?» И сказал ангел: «Не печалься об этом. Некое чудесное усмотрение заключено в этом к пользе кающихся. Да не впадут грешники в отчаяние, потому что ни от одного приходящего к нему не отвращается преблагой Бог, даже если и сам дьявол придет. Когда же придет к тебе, искушая, сначала не обличай его, но скажи ему так: «Да будет тебе известно, что человеколюбец Бог никогда ни от одного приходящего к нему не отвращается, даже и от дьявола. Обещал он и тебя принять, если исполнишь его повеления».
И когда придет к тебе и спросит: «Что повелел он мне?» скажи ему: «Так говорит Господь Бог: «Знаю, кто ты и откуда пришел, искушая. Ты древняя злоба. Но древняя злоба новой добродетелью быть не может, потому что сроднилась с гордыней своей». И разве в силах ты смириться для покаяния и обрести милость? Но не сможешь дать такой ответ в Судный день: «Хотел покаяться, но не принял меня Бог».
Послушай же о том, как тебе совершить покаяние. Так говорит Господь: «Проведи три года на одном месте стоя, повернувшись к востоку, и громко день и ночь проси: «Боже, помилуй меня, древнюю злобу!» и скажи это 100 раз. И затем снова 100 раз скажи: «Боже, помилуй меня, мерзость запустения!» И в третий раз еще скажи: «Боже, помилуй меня, мрачное заблуждение!»» Когда же совершишь это со смирением, тогда принят будешь в свой первый чин, причтешься к ангелам Божиим». Если обещает это исполнить, то прими его к покаянию.
Утром же пришел дьявол в обличии профессора Льва Николаевича и начал издалека рыдать и плакать, затем подошел к батюшке и поклонился. Иерей же не обличил его, а сказал: «Да будет тебе известно, что молил я Господа Бога моего, как обещал тебе. И примет от тебя покаяние, если исполнишь то, что заповедует тебе через меня Господь».
Бес же спросил: «Что повелел мне Бог совершить?» Священник ответил: «Вот что заповедует тебе Бог: проведи стоя на одном месте три года, повернись к востоку и проси днем и ночью: Боже, помилуй меня, древнюю злобу! скажи это сто раз. И затем еще сто: Боже, помилуй меня, мерзость запустения! И вновь столько же: Боже, помилуй меня, мрачное заблуждение! И когда сделаешь это, тогда сопричтешься с ангелами Божиими, как и прежде».
Бес же лживый отверг путь покаяния, громко рассмеялся и сказал иерею Михаилу: «Если бы я хотел назвать себя древней злобой, и мерзостью запустения, и мрачным заблуждением, то кто-нибудь из нас прежде это уже сделал бы и спасся. Ныне же не будет того, и кто назовет меня древней злобой? Я и доныне дивен и славен, и все в страхе повинуются мне. И я сам себя назову мерзостью запустения и мрачным заблуждением? Никогда! Я даже и доныне повелеваю грешниками. И сейчас так унижу себя? Никогда не бывать тому, чтобы я себя такому бесчестию подверг».
Сказал это дьявол и тотчас стал невидим. Священник же, встав на молитву, поблагодарил Бога, говоря: «Истинно сказал, Господи, что древнее зло новым добром быть не может».
Алена, если Бог дьявола принимает покаявшегося, то тем более людей принимает, за которых кровь свою пролил. Если грешна, покайся. Каждого из нас настигает смерть и посылает на тот свет. Если умрешь без покаяния, служа дьяволу различными грехами, то с дьяволом и будешь осуждена в вечный огонь. Если же прежде кончины отвратишься от греха и Господу угодишь покаянием и исповедью, блага и вечную радость по кончине получишь.
Ангел стал трясти Алену за плечо. Алена приоткрыла глаза.
Девушка, вы расплачиваться собираетесь? недовольно спросила официантка, убирая пустые чашки из-под кофе. Мы не благотворительный фонд, а блинная не ночлежка.
Алена от испуга вскочила и, ударившись бедром о край стола, проснулась окончательно.
IV.
В дальнем углу два лица без определенного места жительства пили принесенную с собою дешевую пшеничную водку, закусывая произносимыми по памяти строфами из «Евгения Онегина». Слева стояли три женщины, отмечая день рождения одной из них. Женщины обнимали друг друга, целовали в щеки, ворошили пятернями крашеные волосы, забыв про все обиды прошлого. Два студента фанатично обсуждали какой-то футбольный матч, о котором через год никто из них и не вспомнит.
К Вам можно пришвартоваться маленькому человеку?
Да, пожалуйста, разрешила Алена, придвинув блины ближе к себе.
Есть одновременно хотелось и не хотелось. Вернулась тошнота.
Высокий худощавый человек поставил на столик тарелку с едой и пустой пластиковый стаканчик. Озираясь по сторонам, он достал из надорванного кармана пиджака фляжку, отвинтил пробку и, сгорбившись, наполнил стаканчик до половины. Потом вопросительно посмотрел на соседку.
Нет, спасибо.
Мужчина, едва не задевая головой старый советский вентилятор, в два глотка выпил содержимое стаканчика и занюхал блином.