Эта емкость надежней, рассматривая сквозь толстые стекла очков кувшин, просипел старик. Стеклянную банку не удержал. Пошел к патологоанатомам. Пока добрел сердце тлеть начало. Еще немного и догнало бы тело. Хорошо, кувшин с формалином нашелся.
Вика, как завороженная, смотрела то на кувшин с сердцем, то на человека из учебника. Старик замолчал, а когда кабина остановилась на последнем этаже, добавил:
А ведь я с ним играл в шахматы. Как никто применял славянскую защиту.
Давайте я помогу донести кувшин! крикнула девушка, придя в себя.
Но врач уже растворился в сумраке коридора. Издали был слышен только его кашель.
Когда Вика рассказала об этой встрече коллегам, один из них, лирик в душе, многозначительно заметил:
Мы каждое утро спешим в будущее, а академик, словно паровоз, возвращается в депо с воспоминаниями.
Поддерживала ли связь с учителем Елена Николаевна, никто достоверно не знал, но порой она куда-то пропадала, уезжая вверх на лифте, и так же неожиданно возвращалась обратно, чихая от пыли.
К ней шли в самых критических случаях, когда надежда оставалась не крепче паутины.
Консультировала она в порядке живой очереди. Для нее не имело значения, как растет хвост: из звонков по телефону, из писем на электронную почту или из устных просьб коллег. Блат и кумовство она на дух не переносила еще со студенческой скамьи.
Любимчиков не должно быть! повторяла врач во время перекура с хирургами. Для каждого пациента ты обязан сделать все, что в твоих силах, и после либо распечатать выписку домой, либо эпикриз.
Когда в реанимацию поступил Максим Еременко и его начали готовить к операции, уважаемый терапевт, посмотрев на результаты обследований, отвела в сторону профессора и шепотом заверила:
Отрицательная динамика. Вы не сможете запустить донорское сердце.
Угу, согласился профессор, еще переваривая домашний ужин, но продолжил обрабатывать руки дезинфицирующим раствором.
Операция длилась больше десяти часов, и, несмотря на некоторые эксцессы, прошла успешно. Пациент, которого в ту ночь несколько часов не решались класть на стол, в итоге позволил профессору сдуть с себя пыль недоверия коллег и прервать черную полосу в серии неудачных трансплантаций.
Под утро бригада хирургов ввалилась в ординаторскую и с вселенской усталостью в один голос объявила дежурившей Елене:
Живой.
Что? спросила она сонным голосом, приподняв голову с папок.
Жив, говорю, парень, ответил Василий. Уже зашивать стали, а сердце возьми и остановись. Никак давление не выходило на режим. Вы были правы на счет легочной гипертензии, Елена Николаевна.
Елена в тот момент как-то странно на всех посмотрела, а потом буднично спросила:
Кофе сварить?
Весь день она ни с кем не разговаривала. Ходила то и дело в реанимацию. Даже медсестра Ольга Геннадьевна, которая и сама не отличалась расторопностью, заметила изменения в поведении врача.
Что-то наша Елена Николаевна сегодня рассеянная, все как один соглашались медсестры.
Дело было для нее нешуточным. Впервые произошел сбой системы «предварительного заключения», обнаруженной еще на третьем курсе института.
Во время экзамена пожилому преподавателю на глазах у комиссии стало плохо с сердцем, и студентка, мгновенно поставив диагноз, провела реанимационные действия.
Миф о непогрешимости «дара» процветал в царстве Гиппократа, до тех пор, пока медицинский представитель Еременко не отказался умирать на столе. Смерть как будто про него забыла. Не пришла во время нештатной ситуации при установке кардиостимулятора. Не появилась, когда открылась язва в желудке.
Теперь инфекция, думала Елена, вращая чашку по блюдцу. Может быть, ошибка во времени? А как быть с колбами? Профессор просто так слова на ветер не бросает. «Я словно Стамбул разорван на части проливом»
Она встала с кресла, подошла к столу и, открыв блокнот, набросала краткий план. Во-первых, дождаться результатов посева. Во-вторых, подключить специалистов из других отделений. В-третьих, в случае двухсторонней пневмонии, сделать трансплантацию легких. Потом немного подумала и вычеркнула третий пункт.
Допив кофе, кардиолог взяла стетоскоп и вышла из ординаторской. Подошла к сестрам на пост и дала указания, мол, как только придут анализы Еременко, срочно ее найти. Те кивнули.
Игорь Васильевич, там мать Еременко просит разрешения пройти к сыну, доложила медсестра Руслана. Пустить?
Руслана, ты знаешь правила лучше меня, повернувшись к ней лицом, сказал реаниматолог. Никаких посещений. Все вопросы к лечащему врачу.
Хорошо, Игорь Васильевич.
Руслана подошла к стеклянной двери и, сделав небольшую щель, сказала матери:
Извините, но к нему нельзя. Не беспокойтесь, он под присмотром. Давайте пакет. Я посмотрю, что можно, а что нельзя.
Ну, пожалуйста, позвольте хоть на секунду пройти к нему!
Врач не разрешил.
Вы мать?!
Мать, но это ничего не меняет.
Ну, пожалуйста!
Нет, повысив голос, сказала Руслана и, взяв пакет, закрыла дверь.
Бледная женщина осталась стоять в длинном пустом коридоре. После бессонной ночи, проведенной в дороге, лицо ее осунулось и напоминало неглаженную сорочку.
Мы ведь можем больше никогда не увидеть сына живым, твердила она сбивчивым голосом сосредоточенному на ночной дороге мужу.
Отец зашел в квартиру первым: в его зрачках отразились разбросанные вещи, незакрытый кран в ванной, ошметки сухой глины на ковре. В зрачках матери стояла тень Кати.
Вы не подскажете, где Елена Николаевна? Я мама Максима Еременко.
Медсестра подняла голову и ответила:
Где-то тут ходит. Видела ее совсем недавно. Походите по палатам. А, так вон она идет!
Женщина сразу кинулась к врачу.
Елена Николаевна, здравствуйте. Скажите, как Максим? В реанимацию меня не пускают.
Здравствуйте. Состояние тяжелое, но стабильное.
А он хоть в сознании? догоняя врача, спрашивала женщина.
Елена Николаевна остановилась.
Давайте отойдем в сторону.
Они зашли за колонну.
В общем, мы начали капать антибиотики. Ситуация очень тяжелая, но будем надеяться на лучшее.
Это все его бывшая жена. Представляете, уже сплетни идут, что мой Максим ее бросил. Вы представляете? Вы бы знали, как он переживает! Не ест, не спит толком. Что-то все время бормочет под нос, записывает.
Езжайте домой, выспитесь, сказала врач спокойно. Позвоните завтра.
Вот, возьмите, прошептала мать, протягивая сухой рукой несколько смятых купюр.
Нет, не возьму, сказала Елена Николаевна, отказываясь от денег. Езжайте.
Был уже вечер, когда медсестра Зоя вклеивала в истории болезней результаты анализов. Дойдя до Еременко, она посмотрела на страницу с назначениями и крикнула напарнице, делающей уколы:
Ольга Геннадьевна, там Еременко нужно антибиотик поставить внутривенно. Отнесите в реанимацию.
Сейчас уколы доделаю и отнесу, отозвалась та из палаты.
Ольга Геннадьевна прошла в процедурную, взяла из шкафчика банку с антибиотиком, капельницу, бинт, промывку и, положив все на поднос, направилась в реанимацию.
Как только двери лифта закрылись, из ординаторской, потягиваясь, вышла Виктория и подошла к подруге Зое.
Все тихо?
Да, Вик, все тихо.
Покурить не хочешь сходить?
Зоя призадумалась:
Да, пошли, но только в клизменную комнату.
Мне без разницы. Угостишь сигаретой? Забыла купить.
Зоя, потрепав карманы белого халата, проверила, на месте ли пачка и ключи. Потом допила кофе и поспешила за Викой.
Что это ты сегодня на дежурство осталась? спросила Зоя, разгоняя дым руками. Вроде бы не твоя смена.
Дома делать нечего, а тут и время скоротаешь, и хоть какую-никакую копейку подработаешь. Я возьму парочку?
Зоя кивнула и искоса посмотрела на подругу:
А может быть, из-за него?
Из-за кого? пряча четыре сигареты в карман, спросила врач.
Ну, из-за Димы. Меня ведь не обманешь. Ты же только и ищешь повод, чтобы зайти к нему в палату.
Вика выдохнула дым на кончик сигареты и ответила:
Ну, а если из-за него, то что?
Где твоя гордость? Он же бросил тебя. А теперь покорми, подушку взбей, чаю принеси. Сейчас операцию сделают, и все заново начнется. Кобеля не исправишь!
Интерн раздавила окурок о край унитаза.
Мы вместе росли в детском доме, а эта связь сильнее, чем у близнецов. Ладно, я сейчас в реанимацию схожу, посмотрю, как там Максим.
А что с ним опять?
В этот раз дело плохо. Может и до завтра не дожить.
Пациенты уже повылезали из берлог после ужина и уселись смотреть телевизор, с трудом показывающий первую программу из-за генераторов в подвале.
Жалобы есть? спросила Вика зрителей.
Все отрицательно закачали головой и лишь один дряхлый старичок, ожидающий шунтирования, пожаловался на то, что не видит смысла в дальнейшей жизни, мол, его сюда спихнули родственники.
Спустившись в реанимацию, Вика поздоровалась с Игорем Васильевичем, санитаром Вадимом и медсестрой Русланой. Надев маску, зашла в изолированный бокс. Реаниматолог открыл карточку больного.
Ну как он? спросила Виктория, наблюдая через стекло за медсестрой Олей, подключающей капельницу с антибиотиком. Сколько язв на теле! Дозаторы подключили.
Что-то с сердцем?
Приказ Елены. Плюс, ждем такролимус в капельницах. Таблетки он пока принимать не может.
А есть жидкая форма? Первый раз слышу.
Да, есть, директор уже дал распоряжение закупить несколько пакетов. Завтра должны привезти.
Отторжения нельзя допустить.
Сегодня сделали гастроскопию. Проверили язву. Рубец. А вот калий упал. Капаем.
Вышла Оля.
Я могу идти? спросила она у Вики.
Да, Ольга Геннадьевна, можете идти. Спасибо.
Можно мне сходить в нейрохирургию? Зоя пока подежурит, а я сменю ее к полуночи.
Конечно, идите. Игорь Васильевич, я тоже тогда пойду обход в отделении проводить. Завтра с утра перед планеркой загляну еще.
Хорошо, рад был увидеть подрастающее поколение, с улыбкой сказал он.
На фоне белоснежного халата щеки девушки отчетливо покраснели, и она поспешила к лифту.
Словно огромная трехмерная шахматная доска мерцал в свете луны пятнадцатиэтажный корпус института. Там, где горел свет в окнах палат, операционных или кабинетов, были белые клетки. На черных же клетках больные скорее всего досматривали последние сны перед выпиской или смертью.
Медсестра шла по дороге, неся в пакете скромный подарок для медсестер, ухаживающих за матерью. Она не понаслышке знала от коллег, что тысячи взрослых детей не успели последний раз поговорить, попросить прощения, получить напутствие от родителей, и теперь дорожила каждым днем.
Поднявшись на лифте на седьмой этаж, медсестра поздоровалась с девушками на посту и пошла прямо по коридору. Повернула направо и зашла в комнату под номером четыре, где посетители могли спокойно смотреть на родственников через стекло.
Если те были в сознании, то с помощью листка и ручки можно было переговариваться. Правда, связь осуществлялась в одностороннем режиме. Пациентам, конечно же, авторучки не полагались. Только моргания и кивки.
Мать Оли лежала после инсульта уже больше недели. На операцию пока не решались, а консервативная терапия плодов не давала.
«Возможно, она и живет уже не для себя, а для меня, думала дочь. Даже в таком состоянии умудряется помогать».
Рядом с матерью на койках лежали еще двое. Всем известный в институте священник, иерей Михаил, почти год назад попавший в аварию, и второй, как потом выяснилось, виновник аварии, таксист Валерий.
«Может быть, мама с отцом Михаилом сейчас разговаривает? подумала медсестра. Отпустит ей грехи».
Очереди к отцу Михаилу по выходным никогда не иссякали. Навещали прихожане местного храма, приходили духовные чада и все те, кому он помог советом или делом. Люди были потрясены случившимся и сердечно желали батюшке скорейшего выздоровления.
На все вопросы нейрохирурги только разводили руками. Кто-то даже предлагал оплатить перевозку и лечение за границей, но после консилиума с зарубежными коллегами сошлись во мнении, что стоит надеяться только на чудо.
Оля и сама несколько раз заходила в храм при институте, где последние годы служил батюшка. Оставляла записки о здравии, ставила свечки, молилась за всех и даже за этого Валеру. Как-то медсестра спросила у подруг: «А кто-нибудь приходит к таксисту?»
Дочь приходит, ответила одна из них. Ты, Оль, не представляешь. Тут пару месяцев назад положили женщину после аварии рядом с отцом Михаилом и этим Валерой. Прибежала ее дочь, вся в слезах и в крови. Кричала, чтобы мол, следили за женщиной, ухаживали, как за собой. Денег всем совала по карманам. Потом ей еще и плохо стало. Нашатырь давали.
Ну и? с интересом спросила Оля, заваривая пакетик цейлонского чая.
А потом она как-то по татуировке опознала родного отца. Мать ей об этом говорила. Мол, на правой руке, в годы службы на речном флоте, отец набил щуку и якорь. Кустарная работа. Так вот, она увидела эту щуку с якорем и обомлела. Заплатила нам. Мы взяли у него пробу слюны и прядь волос сама знаешь, в этом дефицита не испытываем.
И?
Сделали анализ на отцовство. Результат показал, что он ее отец с незначительной погрешностью.
Да иди ты! воскликнула Оля, ерзая на стуле.
Вот так-то, подруга. Совпадение так совпадение! И ты ведь понимаешь, что мало того, что дочь нашла отца, так еще и мать ее, получается, встретила бывшего мужа. Правда, им так и не удалось поговорить. Скончалась, не приходя в сознание. Дочь грозилась всех под суд отдать, а потом целый день рыдала.
Наши бабы не поверят, если рассказать. И что сейчас?
Да ничего. Приходит теперь раз в месяц, обычно в пятницу вечером или в субботу рано утром. Посидит и уходит, нам оставляет целый пакет с деликатесами. Но самое трогательное это смотреть записи.
Записи?
В реанимации есть камеры, которые пишут видео на случай, если появятся какого-нибудь рода эксцессы. Ну, ты понимаешь. Не в первый раз. Наш компьютерщик Толик за пузырь и банку красной икры показал, как архивные записи смотреть. У нас ведь у самих нет допуска. Только ты не проболтайся, иначе нас погонят в шею!
Никому, проводя рукой по рту, сказала Оля.
Они покопались в компьютере и, щелкнув на первый файл, запустили видеозапись.
Присаживайся, подруга. Эта, вот, кажется, почти сразу после смерти матери.
Да, она самая, подтвердила другая медсестра Женя.
На мониторе появилось изображение реанимации и лежащих на койках больных. Камера смотрела сверху вниз. Секунд через двадцать внутрь вошла девушка в синей медицинской накидке и села на стул возле Валеры. Минут пять она, молча, сидела, а потом положила ладонь на его руку.
На мониторе ритм сердца резко запрыгал то вверх, то вниз.
Видишь, реагирует?! Ну, мы с Женькой так думаем, а там кто знает.
Да уж проговорила Оля. Грустно как-то. Жаль ее. Молодая девушка и такое горе сразу. Отец тоже ведь растение и неизвестно, очнется ли.
Кстати, бывший муж этой, как ты выразилась, бедной Кати ваш многострадальный Максим Еременко.
На экране телевизора крутилось видео недавно закончившейся операции. Проходил разбор полетов.
В ординаторской сидели хмурый профессор, положивший ногу на ногу, несколько уставших ассистентов-хирургов, интерн Виктория и Елена Николаевна, традиционно с чашкой густого кофе в руках.
Кто мог подумать, что Казоряну помимо шунтов придется еще два клапана менять? произнес профессор, обращаясь как бы ко всем, а на деле оправдываясь перед Еленой. Обследование такой информации не дало. Теперь его жена нас съест.
Нас съест сам Казорян, когда придет в себя и узнает об этом, иронично проговорил один из хирургов, включив максимальный обдув в кондиционере. Он вообще не хотел ложиться на операцию.
Не будь операции, через месяц или два Казорян слег бы с обширным инфарктом, тоненьким неуверенным голосом пропищала Виктория. Ведь так?