Рядом с входом он увидел ожидающую девушку.
Здравствуйте, Екатерина Валерьевна. Что-то Вы сегодня рано.
Здравствуйте, Антон Григорьевич. Хочу попросить Вас присмотреть за отцом. Возьмите конверт. Это Вам и сестрам.
Ну что Вы, Екатерина Валерьевна, не стоит. У нас и так хороший уход за больными.
Все равно возьмите. От меня не убудет, а вам пригодятся.
Ладно, спасибо, сказал доктор, спрятав пухлый конверт в карман. Если нужна будет помощь, то подсоблю, чем смогу.
Буду иметь в виду, приняла к сведению девушка, добавив к обворожительному голосу еще и ослепительную производственную улыбку.
Зазвонил ее телефон. Она посмотрела, кто звонит, и сказала врачу:
Я тогда побежала, Антон Григорьевич, много работы сегодня. Держите меня в курсе, если что.
Всенепременно.
Что будем теперь делать? Нужно искать врача на замену, иначе зашьемся.
Профессор молча выпил два стакана минеральной воды и лишь после этого вскрыл свои мысли, словно комбинацию карт в покере:
Во-первых, директор на планерке сообщил о грядущих сокращениях. Если мы никого не возьмем, то, возможно, нас на время оставят в покое. Во-вторых, Василий, отставить пораженческое настроение!
Он провел рукой по пояснице, как-то неестественно вытянулся и, сморщившись от боли, добавил:
Виктория, временно возьмете пациентов Елены Николаевны. Хирурги будут оказывать посильную помощь. Что сможем доплатим. Понимаю, будет тяжело. У Вас еще мало опыта для работы в отделении пересадки сердца, но именно такие ситуации делают из интернов настоящих врачей.
Интерн подобралась на стуле.
Сейчас нужно продолжать работу, добавил Агаров. Это самое главное. Держите под контролем Еременко.
Начальник глубоко вздохнул.
А что, если она все-таки умрет? спросил один из хирургов, протирая шею мокрым платком.
На него посмотрели, словно он озвучил мысль, которую никто озвучить не решался.
Умрет? задумчиво переспросил Агаров. Если это случится, то нужно будет продавать ее квартиру. Родственников у нее нет.
А как мы сможем это сделать?
Что сделать? не понял Агаров.
Продать.
Квартиру Елена Николаевна записала на отделение. Грубо говоря, на медицину.
В этот момент заскрипела входная дверь, будто бы ее приоткрыл легкий ветер из окна, и поначалу даже никто не обратил внимания, что в проходе стоит «миф».
Живой «миф» института академик Щелоков: невысокого роста, худой как палка, с белой, как сахарная пудра, длинной бородой, в белом, всюду штопаном заплатками, не по размеру большом халате.
Он был чем-то похож на настенные старинные часы викторианской эпохи с двумя подвешенными гирями. Этими гирями были его непропорциональные его телу руки. Руки, спасшие тысячи жизней на операционном столе.
Добрый день, коллеги, произнес низким грудным голосом старец медицины. Можно к вам?
И не дождавшись ответа, вошел.
Угостите маленькой чашечкой кофе, разглядывая засиженную мухами корзиночку с печеньем, просипел старик. Будьте так добры.
Виктория медленно встала и подошла к кофейнику. Налила в белую чашку Елены Николаевны черной смолистой жидкости и аккуратно, боясь приблизиться, поставила рядом с ожившей картинкой из учебника.
Потом, также, не отрывая взгляда, села обратно на стул.
Профессор Агаров встал и, подойдя к академику, пожал остов некогда большой и крепкой руки.
Я слышал, беда у нас случилась? спросил Щелоков, разглядывая Викторию. Говорил я ей, научись отдыхать. Все работала и работала.
Состояние тяжелое, констатировал Агаров. Но мы надеемся, что она выкарабкается.
Все сидели, не дыша.
Вам не кажется, профессор, что ось Еременко Бестужева несет в себе что-то трансцендентное?
Агаров почесал однодневную щетину на подбородке.
Операция действительно была непростой. Пришлось сшивать аорты разных диаметров. А так, чтобы что-то необычное
Врачи тоже люди, и они могут ошибаться, сказала, вдруг осмелев, Виктория.
Щелоков внимательно посмотрел на интерна сквозь толстенные увеличительные линзы. Вику сразу вжало в кресло, и она стала похожа на маленького жучка под микроскопом.
Агаров кинул на нее хмурый взгляд, мол, куда ты, молодой ивняк, лезешь?
А ты, дочка, далеко пойдешь, проговорил Щелоков с отцовской теплотой. Правильно ты сказала. Врач может ошибаться. Это делает его мудрее.
Ненадолго повисла гробовая тишина, разорванная зазвонившим стационарным телефоном. Агаров протянул руку и снял трубку:
Кардиохирургия, слушаю.
Несколько минут он молчал, и было видно, как недоумение на его лице сменяется смирением и опустошенностью. Через полминуты он положил трубку.
Все смотрели на профессора. Он окинул всех взглядом, в том числе и Щелокова, после каждого глотка словно бы жевавшего кофе, и произнес:
Только что, не приходя в сознание, скончалась Елена Николаевна.
Вика взвизгнула и тут же прикрыла рот ладонью. Василий и остальные хирурги только нервно поморгали. Зато академик, словно не услышав слов Агарова, встал, поклонился и, шаркая ногами по линолеуму в сторону двери, пробурчал себе под нос:
Что ж, врачи тоже умирают.
Агаров молча встал со стула и вышел следом за академиком. За ним, взяв по сигарете, решили выйти и хирурги.
В ординаторской осталась только Вика. Она села на место Елены Николаевны и сняла туфли, освободив от заточения затекшие ноги. Поджала их под себя и отрешенно стала смотреть на частицу видимой из окна Москвы. Ту частицу, которую много лет подряд видела заслуженный врач столицы.
На секунду Вике показалось, что частица тоже внимательно смотрит на нее, словно изучая новое лицо. Интерну вдруг стало как-то неуютно сидеть в этом крутящемся кресле.
Она слезла со стула и босиком перешла на прежнее место, продолжая ощущать невидимое молчаливое осуждение по ту сторону окна.
Прошло всего несколько минут, как Елена Николаевна умерла. Всего лишь несколько ничем не примечательных минут, а человека, который был эпицентром жизни целого отделения, больше не существовало.
Она не просто ушла на больничный, уехала в отпуск, уволилась. Ее не было в принципе. Спроси сейчас спешащую за анализами медсестру, кто такая Елена Николаевна, и она, немного подумав, вспомнит:
Так умерла она, говорят.
Спроси ее же через год пожмет плечами и пойдет дальше.
«Конечно, врач жив в памяти пациентов. Но это до тех пор, пока они сами не умерли. А дальше? Пройдет десять, двадцать лет и что? Зачем Вы жили на этом свете, Елена Николаевна? А я зачем живу?».
Девушка почти не двигалась. Елена Николаевна посмотрела через стекло на мониторы.
Пульс у обоих немного учащенный, сказала она про себя. Насыщенность крови кислородом ниже нормы.
Ну и чем мне может помочь умирающий священник? Кажется, здесь я больше смогу ему помочь, чем он мне. Ау, батюшка? Помогите, а то запуталась совсем. Есть тут в нашем институте один пациент
И вдруг резко погас свет и включились резервные огни. Где-то в подвале заработали генераторы. В наступившем сумраке реанимация стала больше похожа на рубку космического корабля, с десятками мониторов и мигающих лампочек.
Тут Елена Николаевна увидела, как девушка смотрит прямо на нее. Потом медленно встает и направляется в сторону смотрового окна. Она не поверила своим глазам. К ней приближалась уже не девушка, а еле волочившая ноги старуха.
Врач и сама не заметила, как пулей вылетела из комнаты. Она вбежала в лифт, и, только вдавив кнопку первого этажа, немного успокоилась.
Почему лифт так долго едет? пришла в ее голову мысль спустя несколько минут.
Наконец двери со скрипом открылись. Впереди была непроглядная тьма.
Это еще что такое? Этажом я, что ли ошиблась?
Она вновь зашла в кабину и уже хотела нажать на другую кнопку, как поняла, что их нет, а есть пазы для ключа.
На цокольный этаж не похоже. Где все люди? Ау?
Кардиолог сделала неуверенный шаг, и в этот самый момент неподалеку скрипнула металлическая дверь. Следом послышались раздраженные голоса людей, тащивших что-то по полу.
Она осторожно выглянула из-за угла и, прижимаясь носом к холодной шершавой стене, увидела, как два человека, похожие на санитаров, тащили под руки обмякшее тело мужчины. Вскоре из тени показался третий человек и хриплым голосом крикнул вдогонку:
Привяжите ему руки к кровати, чтобы не брыкался.
Хорошо, Роберт Васильевич, хором ответили санитары и затащили тело в единственную подсвеченную комнату в конце коридора.
По-моему, нос сломал, паразит, трогая переносицу, простонал пожилой врач. Где эта сестра?! Почему ее все время нет на месте, когда нужно? Екатерина Валерьевна, ау?!
Из комнаты показались два санитара.
Эй, остолопы, вы не видели нашу сестру?!
Скоро должна подойти, Роберт Васильевич.
Так, я сейчас поеду наверх, сделаю рентген. Кажется, нос сломан, а вы давайте коробки разгружайте в подсобке. Вечно, что ли, им там стоять?
Как скажете, доктор. Нам то что? Сделаем.
Вот давайте, делайте, старуху пока не отключайте. Бог с ней. Пусть лежит. Я запишу в журнал назначения. И еще. Бомжу поменяйте простыни, а то уже дышать нечем.
А с юбилейными что прикажете делать?
Пока ничего. Деньги возьмите с жены, как и договаривались: пятерку, а мужик пусть под капельницей полежит наверху. Я завтра его посмотрю. Думаю, сюда спустим. Старуха все равно не протянет до утра. Родственников у нее нет. Искать никто не будет.
Хорошо, Роберт Васильевич.
Елена огляделась. Попыталась проанализировать возможности и варианты. Путь только один. Пока врач пишет назначения на посту, проскользнуть туда, откуда тот появился. В глубине непроглядной темноты должно было быть какое-то помещение. Только туда.
Она не дыша, начала идти дамкой в сторону спасительного островка, держа в поле зрения врача. Роберт Васильевич, насвистывая песенку и постоянно поправляя очки, делал записи в журнал.
Елена Николаевна двигалась черепашьими шагами, с неимоверным усилием отдирая ноги от пола. Ей казалось, что вот еще шаг и врач обернется. Врач уставится на нее изумленными глазами и, возможно, закричит.
А если нога отвалится? Отвалится, и словно ваза разлетится с громким эхом, ударившись о пол. Или сама начнет сейчас скрипеть, как железный дровосек.
Но вот путь пройден: она скрылась от любого взора в еще большей черноте второго коридора.
А вдруг врач что-нибудь забыл? Если ему захочется сюда вернуться? Или санитары войдут?!
Елена сделала десяток шагов внутрь и увидела мерцание лампы. Пошла дальше, на свет. Послышался голос врача:
Я ухожу. Оставляю все на вас.
Хорошо, ответили санитары.
Елена Николаевна разглядела несколько коек с больными и какую-то медицинскую аппаратуру.
Стоять тут или спрятаться внутри? Но зачем прятаться? Зачем вообще здесь находиться?
Кардиолог двинулась дальше и остановилась рядом с одной из коек в попытках найти укромное место. Посмотрела на больного: мгновенно все ее нутро заполнилось дремучим страхом. Пациентом была она сама, только в молодости. Елена отшатнулась, задев стойки с капельницами, и чтобы не упасть, ухватилась за рукомойник.
Вдруг ее копия резко открыла один глаз, и одновременно с этим схватила врача за руку. Елена что есть мочи попыталась выдернуть запястье и убежать, но девушка обладала хваткой тисков. Она молчала, и лишь пристально, как-то осуждающе, смотрела одним открытым глазом. В голове Елены поплыл желеобразный туман, спустился ниже, к ногам, сделал их вялыми и слабыми.
Где я?
Елена хотела крикнуть еще раз, но тут запястье отпустили. Она кое-как встала и на шатающихся ногах пошла обратно в коридор. Когда вышла, посмотрела по сторонам и решила идти не к лифту, а туда, где горел неяркий свет. Туда, куда санитары затащили человека.
Что-то мне нехорошо, подумала она, опираясь на стену. Мне нужен нормальный врач, а не я.
Она доползла до двери.
В палате было еще две койки. На одной лежал тот самый человек, которого тащили, а на другой сидел мужчина с густыми черными усами и читал газету.
Елена пыталась не дышать, чтобы себя не выдать, и аккуратно смотрела в щель между дверью и стеной.
Нет, нужно отсюда выбираться, подумала она. Это даже на кошмар не похоже.
В подсобке что-то упало на пол, послышался отборный мат санитаров.
Что же тут так темно? подумала она. Разве можно экономить на освещении в медицинском учреждении?
Елена пошла обратно в реанимацию. Подошла к койкам. Присмотрелась. Ее молодая копия тихо постанывала с закрытыми глазами.
Не соображая, что она делает, врач сняла каталку с ножного тормоза, и покатила ее с телом на выход. Страх куда-то пропал. Может быть, она сама стала этим страхом?
Хорошо, что колеса не скрипят.
Она подъехала к лифту и стала ждать.
Посмотрела на себя лежащую. Сравнила свои слегка морщинистые, покрытые из-за неумеренного южного загара пигментными пятнами, руки, с девственно-бледной кожей девушки.
Зачем тебе эта молодость? спросила Елена ту, что лежала на каталке, и со злости сбросила белую простыню на пол, оголив нескладное молодое тело.
Нет! надрывно крикнула она, увидев большой розовый, еще сочащийся шрам ниже пупка.
Я не хотела от тебя избавляться
Елена задернула сорочку и в складках кожи, расправляя одну за другой, нащупала старый блеклый шрам после кесарева сечения.
Я не хотела тебя оставлять
Эй, есть здесь кто-нибудь? раздался сдавленный голос за углом.
Елена замерла. Прятаться было некуда. Тем более с каталкой
Через несколько минут показался человек. Было видно, как он остановился и пытается разглядеть нечеткие силуэты возле лифта.
Кто там? Это ты, Валера?
Елена проглотила собравшуюся во рту слюну.
Человек сделал еще несколько шагов и дрожащим голосом произнес:
Вы кто?
Она всмотрелась в лицо. Голос и черты казались ей знакомыми.
Человек подошел совсем близко.
Вы как сюда попали, женщина? Вы врач? У вас есть ключ?
И тут она вскрикнула:
Еременко?!
Откуда Вы меня знаете?
Ты что, меня не узнал? Это я, Елена Николаевна. Твой лечащий врач.
Еще один?
Ты что, меня совсем не узнаешь?
Она придвинулась к нему вплотную.
Посмотри на меня внимательнее.
Максим посмотрел.
Нет, я Вас не знаю. Первый раз вижу.
Елена еще раз пристально посмотрела на Максима: на его шею, где не было шрамов от трубок, и потом отошла. Сев на корточки, она прислонилась спиной к каталке. Максим начал рассматривать лежащую обнаженную девушку.
Ты случайно не знаешь, как отсюда выбраться и вообще, что это за подвал такой? спросила Елена, а сама думала о другом.
Если у Вас нет ключа, то никак. Нужно ждать, пока кто-нибудь не приедет, а на счет места. Сам не знаю. Странное местечко, правда.
Плохо, что не знаешь. Мне домой нужно. Работать нужно.
Да я бы и сам с удовольствием унес отсюда ноги. У меня жена там, родители ждут. Работа стоит.
Знаешь, Максим, это даже хорошо, что ты меня не знаешь. Могу говорить открыто. Я ведь была близка к тому, чтобы пойти ночью и выдернуть тебе дыхательную трубку. Мол, случайно сама выпала. Так эта вся ситуация меня довела. Точнее, они меня довели своими шутками и смехом за спиной.
Но потом, как-то сидела ночью на кухне, курила, и пришла в голову мысль, что раз есть такие неизведанные запасы в организме, то значит, я не ошиблась с расчетами. В ту ночь, благодаря тебе, я вернулась к своей зеленой тетрадке.
О чем это Вы?
Ну-ка задерни рубашку.
Он задернул.
Шва еще нет.
Какого шва?
Подожди, с каким-то вновь паническим страхом сказала она и подняла на него глаза. Я же дома легла спать. Подожди, а когда это было?
Елена перевела взгляд на каталку, потом еще раз посмотрела в сторону молодого человека, но рядом больше никого не было.
Максим? Ты где?
За углом послышалось гневная матерщина, гогот, рев скотов и зверей. Одни лаяли, другие выли, третьи хрюкали, как свиньи. Толпа неистовствовала, грозилась, скрежетала зубами, и вот-вот должна была показаться, как вдруг шум резко прекратился и стих до шепота. Елена с трудом оторвала руки от лица и увидела двух красивых людей, которые смотрели на нее с любовью.