Старый пес почувствовал острую и невыносимую боль человека. А Владимир Иванович ощутил страдание собаки.
Они смотрели друг на друга, и вдруг оба горько заплакали. Из их глаз текли крокодильи слезы. Они уже ничего не могли изменить к лучшему. Старик-кобель ощущал, что его жизнь подходит к скорому концу, и этого уже не избежать. Он также понимал, что у человека, что сидит на лавочке, разрывается сердце, ноет душа, что у него умирает надежда и любовь.
Эти два престарелых горемыки непостижимым образом понимали и разделяли общие горе и боль друг друга, свою и чужую собаки и человека.
Вот ведь как бывает в жизни.
Вдруг Анисья Никитична очнулась от дремы воспоминаний. Междугородний автобус остановился. Надо выходить. Она приехала встречать своего уже взрослого сына. Володя Сиваков от звонка до звонка отбыл свой срок, он освобождался из колонии. Никто его не встречал, только мама. Она одна была ему рада, она по-прежнему любила его больше всей жизни. Каким бы он ни был. Пусть он оступился, но он хороший. Он ее кровиночка, она никому уже не отдаст своего сына. Никому и никогда, пока будет биться ее материнское сердце.
Калейдоскоп времени крутил свое колесо. Эту историю про маму он показывал парням сам, по своей инициативе. Никто его об этом не просил. Просто природа сама решила защитить женское племя от разного рода оговоров. Природа знала, что не будет женского начала, не будет и жизни на Земле.
На то оно и началом называется.
Наваждение
Нимфа из студеных вод Байкала
Василий Петрович проводил свой уикенд на берегу Байкала. Уютная гостиница «У озера» скрасила его душевное одиночество, а прекрасно приготовленные блюда местной кухни ублажали его плоть.
Как хорошо здесь! А какой здесь воздух! Он своей звенящей чистотой опьянял сознание уже не очень молодого инженера-конструктора. А какая здесь бархатная тишина! Она как любимая женщина окутывала его ложе пушистым одеялом ласкового тепла и ложилась с ним в постель.
Ему хотелось прижать ее и расцеловать, но его земное осязание было не способно ощутить и понять сполна неземную и сказочную энергию добра этой непознанной еще им светлой женщины. Василий Петрович засыпал как младенец. Иногда во сне ему, как ребенку из далекой сказки прошлого, хотелось прикоснуться к маминой умиротворяющей теплом и заботой груди. Ему хотелось внять то забытое чувство, когда он только начинал знакомиться с бытием этого мира, придя в него из глубин Вселенной из далекой и никому неведомой дали со звезды по имени Любовь из созвездия Хрустального Добра.
Внезапно он проснулся и начал ощущать в себе зов космоса, зов чего-то непонятного ему до сегодняшнего дня. Василий вышел из своего домика на затуманенную улицу. Кудри седого испарения с поверхности священного озера заполнили собой весь окружающий мир. Они плавно кружились под звуки волшебного танго байкальского прибоя, доносящегося с берега. Они волновали его душу, будоражили сознание и, как оказалось, не напрасно.
На берегу Василий просто остолбенел, увидев удивительную, искрящуюся лунными бликами и светом небесных созвездий картину. Из студеных вод Байкала выходила женщина. Она была обнаженной. Ее необыкновенно красивая, чуть полнеющая фигура излучала власть над всем окружающим миром.
Василий Петрович тут же попал под ее волшебные чары. Он почувствовал ее власть над собой. Власть полную и всепоглощающую. Лицо этой нимфы излучало неприступность. Глаза ее сверкали бриллиантовым светом, полным величия и собственного достоинства.
Ой, это же красавица Фике (Маленькая Фредерика)! София Фредерика Августа Ангальт-Цербстская, больше известная как великая русская императрица Екатерина II, правившая Россией в XVIII веке.
Да, это я, Василий Петрович. А не изволите пригласить меня к себе в опочивальню? Я немного продрогла. И желаю испить глинтвейна с горячим шоколадом.
Императрица моя, конечно, конечно, если вы изволите, я приглашаю Ваше Величество в свои апартаменты, залепетал не на шутку ошарашенный инженер-конструктор.
«Ё-мое, че же делать? Я совсем не пьющий спиртного. Да еще из мини-бара просил убрать весь алкоголь за его ненадобностью мне. Ой, че же делать? Фике не каждый день можно увидеть. Ох, а вдруг я опарафинюсь и обижу ее. Ну, блин, думай, голова. Все! Решено! Умру, но Иркутск не опозорю! Щас я все устрою. Все организую. Все, все, все».
Василий Петрович под руку галантно проводил обнаженную величественную императрицу в свой домик.
Ваше Высочество, я сейчас мигом, айн момэнт, и Василий Петрович суетливо бежит в бар гостиницы.
Двери, как назло, закрыты. Тогда наш очарованный мужчина влезает в помещение через чуть приоткрытое окно бара. Тут же он натыкается на администратора Марину. Она расположилась в зале на импровизированном ложе из надувного матраса. В лунном свете ее тело как сфинкс, величаво и игриво, принимало любовные ласки начальника охраны в соответствующей позе древнего арабского изваяния.
Мариночка, извините меня, пожалуйста. Вы потом доебе ой! Довлюбляетесь. Дайте мне бутылку виски, и я побежал.
Что это такое? Мне Любовь Михайловна, хозяйка гостиницы, отрекомендовала вас как порядочного человека, непьющего к тому же. А вы среди ночи влезаете в бар через окно за алкоголем. Как это понимать? Вы просто пьяница и дебошир! с гневом в голосе восклицает Марина.
Ко мне пришла императрица Екатерина II. Я вам потом все объясню. Будьте так любезны, не ругайтесь. Выполните, пожалуйста, мою просьбу. Или я все здесь разнесу нах! начал закипать Василий Петрович.
Дай ему пойло от греха подальше, Марина. Че, не видишь, что ли? Он сумасшедший, начал робко вещать пьяный и не на шутку перепуганный начальник охраны.
Все обошлось без драки. И вот Василий Петрович разливает виски в изысканные бокалы в своем гостиничном номере.
А у вас неплохой напиток, милый мой Василий, сын Петра. Мне раньше такой не доводилось отведывать. Скажи своим холопам, что они меня порадовали.
Да, конечно, моя императрица, всенепременно скажу. Велю еще им тринадцатую зарплату начислить и наказания за прогулы, пьянки и гулянки отменить.
Ты очень щедрый, друг мой. Мне хочется еще проверить, какой ты в постели. Не измельчал ли русский мужик? восклицает императрица.
Я буду стараться, моя императрица! Умру, но Иркутск не подведу! Мужскую сибирскую половину населения не опозорю. Все силы свои соберу и отдам вам, моя королева.
Нет, мне все население собирать не надо, советами замучают. Да и с мертвым тобой я что делать-то буду? Давай начинай ты сам, потихоньку, потихоньку, а потом темп нарастим
Разрешите исполнять, майне либе.
Ах, какая она была знойная женщина! Ей больше трехсот лет, а выглядит на тридцать. Ее тело упруго, а груди как мячики. Ее темперамент как вулкан, ее ласки обворожительны как космический ветер, ее поцелуи как сахар. Она, она, она, а-а-а-а!
Василий Петрович улетел в космос наслаждения и неземного восторга. Он летал среди галактик страсти до изнеможения. Все это время земля под гостиничным комплексом «У озера» ходила ходуном. На байкальском побережье начали зарождаться разрушительные цунами. Природа бушевала.
Когда Василий Петрович очнулся, Фредерика уже крепко спала и только слегка постанывала. Как будто бы акт любви все никак не мог завершиться в ее императорском сознании. Потом нежные солнечные лучики начали пронизывать полумрак комнаты. Когда первые лесные птички стали распевать свои утренние мелодии, Василий Петрович окончательно проснулся. Он нежно поцеловал свою Фредерику. Он был полон любви и восторга после сказочной и бурной ночи. От поцелуя Фике открыла свои глаза.
Боже мой, на Василия Петровича смотрели два огромных драгоценных небесной синевы сапфира. Он утонул в этом необыкновенном взгляде. Он не мог и не хотел выбираться из этой волшебной космической пучины.
Потом они на машине поехали домой. Земное воплощение Фредерики оказалось на самом деле девушкой Ольгой. Она прекрасно вела машину, не создавая опасных ситуаций. Хотя вчерашняя ночь была изнуряющей и насыщенной, но ее концентрация как водителя была на высоте. Дома Ольга познакомила Василия Петровича со своим маленьким сыном Алексеем. Они с красавицей мамой были похожи, как две чистые родниковые капли.
Прошло немного времени, Фике и Василий сблизились и подружились. Им было хорошо вместе. Однажды Василий Петрович, не предупреждая Ольгу, приобрел билеты в нерпинарий, дельфинарий и цирк для похода вместе с Фике и ее принцем Алешей. Но это мероприятие не состоялось. Ольга, не обсуждая с Василием Петровичем, была занята своими делами. Ей было не до него. У всех свои привычки и своя жизнь.
Василий Петрович был зол сам на себя: «Зачем, дурак, влез в чужую семью? Ты им не очень-то и нужен».
На этом сказка стала затихать. Фике снова ушла в Российскую империю в свой XVIII век, а Василий Петрович остался в веке XX в своей набирающей опыт рыночных отношений России.
Может быть, сказка сможет возродиться, а может быть, время безвозвратно ушло. Всякое может быть. Но гостиница «У озера» живет и процветает. Сколько еще исторических или сказочных героев может выйти из хрустальных вод Байкала к ее посетителям и туристам, никто не знает.
Случайная встреча
Сижу в своей машине возле иркутского Центрального рынка. Жду встречи в обозначенное время. Смотрю по сторонам. Приехал заблаговременно, вот и коротаю время за созерцанием местных достопримечательностей. Мой взгляд поймал мужчина не очень опрятного вида. Он зацепился за него, за взгляд, и подтянулся ко мне.
Слышь, мужик, давай поговорим, обращается он ко мне.
Ну давай, если не шутишь, отвечаю ему я.
Понимаешь, братан, я только что откинулся. Пять лет у хозяина отбатрачил. Вона справка об освобождении, и он протягивает мне свеженькую бумажку с синей печатью.
А на хрена ты мне её кажешь? Я же не мент. Я и так тебе верю, отодвигаю документ я.
Я работу потерял, жрать было нечего. Вот я здесь на рынке кусок мяса слямзил. А мне ласты завернули и на нары. Туберкулёз там подхватил, сказал он и зашёлся в сухом кашле.
А тут чё делаешь? Опять за мясом пришёл?
Не, я взял бухнуть и к шмаре своей подамся. Она обещала ждать меня, а сама с хмырём живёт. Я ей маклак отшибу, суке. Чтобы за базар отвечала.
Я набираю слово «маклак» на смартфоне. Интернет мне поясняет: это головка бедренной кости, мосол.
Ты чё-то крутой сильно. Баб-то бить это козлячье дело, по-моему, упрекаю его я.
А чё делать-то? Обидно мне, значит, оправдывается мой собеседник. К себе в Хомутово ехать, что ли? Там у меня от мамки осталось два гектара земли.
Ну вот и поезжай. Картошку посадишь. Выкопаешь урожай. Самому пожрать будет чего. Самогонный аппарат купишь. Всю зиму помаленьку попивать можно. И баба у тебя, у буржуина, появится, начал строить прогнозы я. А иначе опять на нары, по стрёмной статье.
Мужик разулыбался и расчувствовался. В глазах навернулись слезинки. Он достал из полиэтиленового пакета своё самое дорогое имущество четыре бутылки тройного одеколона.
Слышь, мужик, со мной ещё никто так не разговаривал и никто так обо мне не заботился. Давай с тобой выпьем. Я неделю пустые бутылки из-под пива собирал, потом их сдал, и вот теперь попировать можно. Он протянул мне один фунфырик с заветной огненной водой.
Бля буду, я бы выпил с тобой без всякого базара. Но за рулём я, понимаешь. Да и свою цистерну уже давно опустошил. Не обижайся на меня, мужик, твёрдо и уважительно отвергаю я предложение, исходящее от всей души этого простого и незамысловатого человека. А как зовут-то тебя, дружище?
Вася я, мне двадцать шесть лет.
Я с тоской посмотрел на этого парня. Внешне он выглядел не менее чем на сорок пять лет. И я подумал: «А чем же этот русский мужик отличается от Анатолия Сердюкова, который спёр у государства миллиарды рублей?»
Мне стало грустно. Настало время встречи, и в мой серебристый джип подсел деловой партнёр. А Вася понуро пошагал в свою полную разочарований и печали жизнь.
Где ты теперь, мой случайный знакомый Василий?
Куда вложить деньги?
Итак, у меня лимончики и их одиннадцать. Я столько фруктов еще не держал в своих руках. Просто обалдеть. Сказать ли об этом жене, не знаю. Наверное, лучше ее не искушать. Шальные деньги ничего хорошего в семью не принесут. Я лучше сам разберусь куда их пристроить. Пойду-ка я прогуляюсь по городу. Подышу свежим воздухом от выхлопных труб проезжающих мимо автомобилей. Поразмышляю о жизни.
Возле Центрального рынка я натолкнулся на такую картину.
Пожилая, опрятно одетая женщина ковырялась в мусорных баках. А ее за этим мероприятием застукали завсегдатаи этого клондайка всякого ненужного людям имущества и пищевых отходов со столов рыночных торговцев.
Ты, че, бабуся, рамсы попутала (прим. ведешь себя неправильно), это наша с Петей Корявым территория. Ну-ка показывай сумки. Чего ты у нас сперла, старая кочерга? загундосил Шура Кудинский, прыщавый, неумывавшийся года три, прожженный бомжара.
Я, милый человек, тут чего-нибудь покушать искала. Хлебной крошки во рту не было уже целую неделю. Пенсию украли. Помочь мне некому. Муж помер. Сын где-то скитается по России в поисках лучшей жизни, бабушка улыбнулась жалкой страдальческой улыбкой.
Она не ожидала ничего хорошего от этого падшего человека. «Хоть бы бить меня не стал, подумала старушка. Да и пусть бьет, пусть убьет, зачем мне такая нищенская жизнь?» Мысли пожилой женщины были мрачными, как ночь на кладбище.
Каким-то седьмым чувством, которое пробухать невозможно, Шурик остро почувствовал боль и страдания этой сгорбленной от времени бабушки. Он пригляделся к ней. И вдруг в его памяти всплыл образ его мамы. Мамы, которая качала его в колыбели. Потом водила в садик и в школу. Мама, мамочка, которую он не смог проводить в последний путь, потому что мотал очередной срок в исправительно-трудовой колонии. Шурка смотрел на эту женщину и уже не мог ничего сказать. Он расчувствовался от нахлынувших на него воспоминаний, глаза стали влажными. Плакать Кудинскому не приходилось уже давно. Привык он переносить тяготы и лишения своей жизни, которую он сам же себе и исковеркал. А тут пробило. К горлу подкатился ком, он сковал дыхание нашего бывшего интеллигентного человека. Шура прокашлялся и вдруг начал робко по памяти читать стихотворение Сергея Есенина «Письмо к матери»
Ты жива еще, моя старушка?
Жив и я. Привет тебе, привет!
Пусть струится над твоей избушкой
Тот вечерний несказанный свет.
Пишут мне, что ты, тая тревогу,
Загрустила шибко обо мне,
Что ты часто ходишь на дорогу
В старомодном ветхом шушуне.
И тебе в вечернем синем мраке
Часто видится одно и то ж:
Будто кто-то мне в кабацкой драке
Саданул под сердце финский нож
«Да, видимо, сейчас он пырнет меня ножом. Вишь как глазища-то загорелись. Намекает, окаянный, на поножовщину», подумалось нашей старушке.
Когда Шура заскорузлой рукой полез в свою убогую котомку, бабушка закрыла глаза и стала ожидать свою смерть. А наш мужик полез в сумку, чтобы достать свежего магазинского хлеба. Он стоял и побирался возле гастронома на улице Карла Маркса. Очень хотелось, по обыкновению, накатить фунфырик дешевого одеколона, а денег не было. Пристал он к одному молодому парню. Дай, мол, денежек на хлебушек. А парень отвечает, что ты, типа, все денежки пропьешь. Прав он, конечно, был. Не дал ни копейки. А когда выходил из магазина, вручил Шурику свеженькую хрустящую французскую булку. И сказал, типа, на тебе, прямо с доставкой, и в очереди стоять не нужно. Вот ведь какие люди-то бывают. Не игнорировал, не презирал, а поступил, как заботливый и разумный человек. Правда, от этого желание похмелиться никуда не улетучилось. Но в этот вечер не повезло, бухалово, так сказать, обломилось.
Старушка стала за обе щеки уплетать хлебушек, который ей вручил еще совсем недавно грозный собеседник. А Шурик Кудинский уже глядел на нее с любовью. Он был горд собой. Он ведь в первый раз за много-много лет сделал доброе дело и нисколько об этом не жалел.
Я со стороны наблюдал за этой трогательной сценой и мне в голову пришла мысль: «А что, если мои деньги потратить на организацию бесплатного питания людей, находящихся в трудной жизненной ситуации?» Внутренний голос сразу ответил: «Правильное решение. Деньги, упавшие с неба, надо запускать на добрые дела!» Звоню Валерию Михайловичу и Федору Валентиновичу, создав на смартфоне конференцию между тремя абонентами.