Мария, вооруженец, устанавливавшая им бомбы, бежит навстречу, она заглядывает в пустой короб под фюзеляжем и приветствует девушек. Новый груз уже готов. Спускаясь на землю, Лариса и Ирина слышат гудение другого биплана: он готовится к вылету. В нем сидят Надя и Валентина. Потом настанет черед Дины и Евгенииони уже стоят на взлетной полосе. Евгения машет им рукой, на ее лице радостная улыбка. Всякий раз, когда наступает ее черед лететь, лицо ее светится, потому что, как сама она говорит, ей нравится летать к звездам. Там она чувствует себя лучше, чем на земле. Ирина видит, как Соня прикрепляет под брюхо самолета бомбы: на этот раз они меньше по размеру, и их больше, а Ольга проверяет топливо. Ирина и Лариса будут ждать своей очереди на вылет, а пока им можно немного отдохнуть. Если получится. Голова гудит, в ногах еще не унялась дрожь, а желудок стиснуло, как в тисках. И все-таки им надо поспать хотя бы час до следующего полета. Осень в разгаре, ночи длинныекаждый самолет может сделать шесть-семь боевых вылетов. На временном аэродроме, у взлетной полосы, стоит ряд У-2, ожидающих вылета, а домики, где девушек ждет постель, много дальше, идти так далеко не хочется. Ирина берет из кабины покрывало и расстилает его под крыльями самолета. Лариса вынимает маленькую подушку, на которой вышито синими нитками «Не забывай обо мне». Она кладет ее под голову и тотчас засыпает.
___
В комнате на Ленинских горах горит свет, за окном сгущается вечер. Ирина только что закончила рассказ об одном из двадцати трех тысяч боевых вылетов, совершенных «ночными ведьмами» в течение без малого четырех лет Великой Отечественной войны. В руках она держит маленькую деревянную модель По-2, «Поликарпова», обычно она стоит рядом с ее кроватью, вместе с лекарствами и бутылкой воды. Во время своего рассказа Ирина играет с ним как ребенок, то заставляя его взмывать вверх, то пикировать вниз, как бы изображая ночной полет.
Она в подробностях описывала боевые ночи: что должна была делать она и чтоподруга. Я внимательно на нее смотрела: ее лицо ничуть не напоминало лицо старой женщины, вспоминающей самые яркие впечатления прожитой жизни, скорее, это было лицо преподавателя, желающего что-то объяснить студентам, объяснить так, чтобы они поняли, и, главное, поняли правильно. Мы с Владимиром Александровичем во время ее рассказа сидели неподвижно и безмолвно. Элеонора переводила, голос ее то и дело срывался от волнения. Я так ни разу и не открыла тетрадь, в которой собиралась делать записи. Когда пожилая женщина закончила свою историю, взгляд ее выражал удовлетворение. У нее получилосьей хотелось произвести сильное впечатление, и ей это удалось.
Жил-был когда-то
Когда я вернулась в Рим, у меня в руках, можно сказать, была прекрасная история, достойная того, чтобы ее рассказать. История, сама по себе необыкновенная, в устах Ирины оказалась и вовсе потрясающейо таком я и не мечтала. Теперь мне надо подумать, как рассказать ее, а это оказалось не так просто. Мне предстоит написать о войне, священной для советской истории. О любой войне, а тем более об Отечественной, можно рассказать двумя способами. Например, так, как это сделали Василий Гроссман в книге «Жизнь и судьба» и Григорий Бакланов в повести «Пядь земли» и романе «Июль 41 года»: они описали ужас, кровь, грязь, отчаяние, предательство, отречение, ненависть, страх, боль, кошмар. Второй способотбросив все это в сторону, сосредоточить внимание на строгом порядке событий, анализе сражений, на тактике и стратегии, самоотверженности и, конечно же, на победе. Так построены мемуары выдающихся людейгосударственных деятелей или великих полководцев, а ещерассказы ветеранов войны, бывших солдат, которые много лет спустя вспоминают свою фронтовую жизнь и боевую молодость.
В первом случае, когда о войне рассказывают, вспоминая все ее ужасы, перед нами предстают люди, покорившиеся судьбе, оказавшейся сильнее их; эти люди подвластны ходу истории, она давит на них, лишая свободы дыхания. Во втором случаепо крайней мере, так кажется со стороны, герои и авторы книг сами управляют событиями и определяют ход войны. И даже если они не совершают подвигов, не занимают командные должности, даже если они тоже страдают и умираютих судьба все равно слита воедино с общей судьбой страны, озаряется ее светом и делает их не жертвами, а участниками Истории.
Иван Мартынушкин, рассказывая мне о своей службе в Красной армии и о том, как в 1945 году он вошел в Освенцим, приводил массу подробностей, упоминая и о военной подготовке, и о фронтовых буднях, но всячески избегал кровавых подробностей и ужасов того времени. Когда я, пытаясь придать разговору более сильную эмоциональную окраску, спросила, что он почувствовал, войдя в концентрационный лагерь, он ответил мне с обезоруживающей искренностью: «Я пришел из России, я прошел через земли, оккупированные немцами, я видел ужасные вещи, неслыханные страдания. За воротами этого лагеря я увидел то же я увидел ужас. Но мы были солдатами, и, если бы боль овладела нашими мыслями, мы не могли бы идти дальше. У нас была общая задача: мы должны были изгнать из нашей страны гитлеровских захватчиков, разбить фашистов, уничтоживших наши города, наши дома. Мы были полны сострадания, но мы старались заглушить боль, терзавшую наши сердца. Мы старались не допускать ее в душу».
Рассказ Ирины выпадает как из первой, так и из второй схемы. В Риме, просматривая записи и прослушивая диктофон, я замечаю, насколько он выверен и гармоничен. В нем есть чувства, живое переживание и горе, но в нем есть и Родина, социализм, дисциплина и победа. Рассказ весьма патриотичен, и в то же время он полон иронии, в нем соседствуют ненависть и мудрость. Здесь есть дружба. И еще здесь есть откровенное стремление к равенству с мужчинамионо так сильно (и это не просто риторика), что достигается ценой жизни.
Я чувствую, что, записывая ее историю, очень легко потерять равновесие, не донести мудрость «ночной ведьмы» задать ее рассказу неправильный алгоритм. Здесь есть все составляющие, чтобы сделать из этой истории агиографический рассказ. Стоит лишь поставить акцент на героизме и патриотизме. Но здесь есть и все составляющие для того, чтобы получить историю страдания, горя и человеческой жестокости. Тогда Ирина и ее подруги окажутся невольными участницами событий, навязанных им другими людьми, жертвами обстоятельствчьей-то направленной жестокости: женщины, по натуре своей мягкие и милосердные, были вынуждены стать безжалостными и неумолимыми. Но это не так.
Два месяца я билась над вопросом, который (я это понимаю) кому-то может показаться несущественным. Но все не так простоэтот вопрос смыкается с другим, не менее важным. Я слушала, как умная, тонкая, пребывающая в здравом рассудке женщина рассказывает о войне, о своей войне. Когда она говорила, меня не покидала мысль: если ее не станет, никто уже не сможет услышать эту историю из первых уст. Мы с Элеонорой, возможно, последние, кому удалось воспользоваться такой привилегией. При этом я понимала, что память, даже самая крепкая, избирательнаона что-то вычеркивает, а что-то сохраняет и расцвечивает.
И снова у меня перед глазами встает опыт двух писательниц. Кэтрин Мерридэйл, английский историк, написавшая книгу «Иванова война», взяла интервью у двухсот солдат Красной армии и показала, насколько сильно могут влиять на память внутренняя цензура, с одной стороны, и идеологияс другой. Память хранит только то, что хочет или может. Или то, что помогает жить. Вторая писательницавсе та же Светлана Алексиевич. Исследуя женские воспоминания о войне, она также отмечала избирательность памятиее страхи и отрешения. Мне казалось, что Ирина абсолютно уверена в своих воспоминанияхв ее рассказах так гармонично сочетались страдание и патриотизм, самоотверженность и трезвая оценка событий! Но один вопрос так и остался для меня открытым: если память избирательна, и это общее правило, то какими бессознательными или осознанными механизмами она производила свой отбор в данном случае? Сколько всего утаила, или задвинула в дальний угол, или посчитала несущественным? Теперь это мое делоуважительно и осторожно восполнить части рассказа последней «ночной ведьмы», восстановить события, происходившие не только с ней, а с целой группой девушек. Восстановить, взяв за основу захватывающее повествование, хранимое памятью Ирины.
Рискованная и трудная задача.
Звонит телефон. Это Констанция, моя четырехлетняя внучка. Она кричит в трубку, подобно глуховатым старушкам, не понимающим, что с трубкой в руке они могут говорить, не напрягая голос. «Алло, бабушка? Ну, так ты расскажешь мне историю ночных ведьм?» говорит она капризным тоном.
Она любит ведьм: это ее любимые сказочные персонажи. Разумеется, я ни разу не говорила с внучкой о «ночных ведьмах». По странной случайности (бывает же такое!), гуляя однажды по Риму, она услышала песню, где как раз говорилось о них. Песню Джанпьеро Миланетти, автора фотоальбома, посвященного Nachthexen. Эта песня ей очень понравилась, а ее мама сказала, что бабушка тоже пишет сейчас о ведьмах. Вот она и обиделась, заподозрив, что я утаила от нее какую-то удивительную историю. «Конечно, расскажу, отвечаю я и сразу же приступаю к исполнению обещанного: Так вот, ночные ведьмыэто были» «Нет, нет! В голосе внучки звучит раздражение. Сказки начинаются так: жил-был когда-то» Ну да, конечно, она права, так начинаются все достойные уважения сказки. Я растерялась и совсем забыла о ритуалах, а Констанция не терпит, когда отступают от правил. Итак, я начинаю все сначала: «Жил-был когда-то один очень злой король, который убивал всех, кто ему не нравился. И этот король, которого звали Адольф, будучи столь злым, решил завоевать соседнюю страну, которая была очень богата» И я рассказываю о победах Адольфа, о поражениях другого короля, Иосифа, тоже не слишком доброго. О солдатах, которые всеми силами пытались не позволить Адольфу завоевать их прекрасную страну. «Злой Адольф, продолжаю я, в то время как на другом конце проводаполная тишина, уже совсем было вошел в королевский дворец, когда вдруг группа девушек, красивых и храбрых, увидев, что сил для защиты у их короля и солдат не хватает, решила вступить в бой, чтобы защитить свою страну и прогнать Адольфа. Мужчины стали над ними смеяться: у вас ничего не получится! Вы не умеете сражаться! Вы слишком молоды! Но они тайком сели на самолеты, такие малюсенькие, как игрушечные, и ночью, когда Адольф и его солдаты спали, начали стрелять и бросать в них сверху бомбы. Они летали в небе, пикируя вниз и взмывая вверх. Адольф и его солдаты очень их боялись, потому что девушки были ловкими и храбрыми. Храбрее солдат с их пулеметами и пушками. Они прилетали, когда их никто не ждал. Совсем как ведьмы». Я заканчиваю историю со счастливым концом, который, к радости Констанции, состоит в том, что хорошие получают шоколадное мороженое, а плохие только облизываются. Теперь она довольна, и я неожиданно для себя тоже успокаиваюсь.
Я до сих пор не знаю, что же на самом деле произошло. Виновата ли сила любви к внучке-фантазерке, или предельное упрощение, на которое меня натолкнула Констанция, но мне вдруг стала ясна канва рассказа. Сама того не понимая, я решила проблему, не дававшую мне покоя ни днем, ни ночью. Мне нужно рассказать сказкужестокую, ужасную, жуткую, как все сказки, о группе молодых девушек, желавших во что бы то ни стало встать вровень с мужчинами, что казалось невозможным, и в конце концов этого добившихсяэмансипация за гранью возможного. Их послание своей стране и Истории звучит так: «Женщины могут все». Они были так сильны, что в глазах врагов выглядели чем-то волшебным и загадочным, как ведьмы. Да, теперь я поняла: невозможно рассказать правду без таких слов: «Жил-был когда-то»
Бегите скорее сюда! Сейчас будет говорить Молотов!
«Скорее включите радио, через несколько минут будет говорить товарищ Молотов». Июнь в Москвеволшебное время. Уже давно просохла весенняя хлябь, солнце слепит глаза, воздух пропитан запахом цветущей сирени и ландышей, которые продаются маленькими букетиками на каждом углу. Ночи короткие (правда, не такие, как в Северной столице), и москвичи уже забыли про теплую одежду, от которой так устали за зиму.
Июнь 1941 года был для Ирины особенно счастливым. Она закончила третий курс физфака и защитила курсовую работу, еще немногои она завершит учебу, не будет больше сидеть на шее у матери, пойдет работать туда, куда направит комсомол и партия, и жизнь изменится.
В то утро она отправилась со своей подругой Еленой в Институт медицинской патологии, чтобы предложить для ознакомления известному профессору свою курсовую на тему взаимодействия физики и медицины. Профессор принял ее благожелательно: тема смелая и очень интересная, сказал он, и у подруг поднялось настроение. Беседа могла бы продолжиться, и работу рассмотрели бы более детально, если бы в коридоре неожиданно не раздались крики. Потом захлопали двери, все куда-то побежали, послышались громкие голоса. Ирина переглянулась с Еленой, они извинились перед профессором и, выбежав из института, помчались на Моховую улицу, к главному зданию университета, воздвигнутому некогда по повелению императрицы Елизаветы. Когда они добрались до Моховой, улица была уже заполнена толпой, направляющейся к памятнику Ломоносову, чье имя носит университет. Здесь девушки и услышат из громкоговорителей речь Молотова.
Люди толпятся в садике перед входом в университет: Молотоводно из главных лиц в Кремле, народный комиссар иностранных дел СССР, два года назад подписавший договор о дружбе и границе между СССР и Германией. Если он решил обратиться к народу, должно было случиться что-то чрезвычайно важное.
Из громкоговорителей несется ровный, глубокий голос Юрия Левитана, самого известного советского диктора: он объявляет «важное сообщение народного комиссара иностранных дел товарища Молотова». Вокруг памятника Ломоносову повисает пронзительная тишина. Она распространяется на улицы и площади Москвы. Город сосредоточенно застыл, жители останавливаются и прислушиваются к ближайшему громкоговорителю или усиливают звук радио в квартире, все настроены на одну волну.
«Сегодня, в четыре часа утра, начинает народный комиссар иностранных дел, без предъявления каких-либо претензий к Советскому Союзу, без объявления войны германские войска напали на нашу страну, атаковав наши границы во многих местах и подвергнув бомбежке со своих самолетов наши города» Голос товарища Молотова звучит официально, нарочито спокойно, но слова падают словно камни. «На нас напали немцы, началась война», понимают юноши и девушки, стоящие в нескольких сотнях метров от Красной площади. Они потрясены, не могут собраться с мыслями: а как же пакт о ненападении?
Ни Сталин, ни Молотов не верили в возможность такого вероломства со стороны Германии. Еще неделю назад тот, кого люди только что слушали по радио, произносил совсем другую речь. Непререкаемым тоном он утверждал, что слухи о разрыве пакта с Германией совершенно необоснованны. Вплоть до сегодняшнего заявления любой человек, ставящий под сомнение добросовестное исполнение обязательств, взятых на себя Третьим рейхом, считался провокатором.
И вдруг все изменилось. Ирина и ее товарищи чувствуют, как растет напряжение. Они не знают, что и самых высоких руководителей страны известие о том, что сегодня ранним утром немецкая артиллерия обрушила на наши заставы шквал огня, а следом за тем немецкие танки перешли границу, застало врасплох. Не знают, что Сталин приказал оказывать активное сопротивление противнику с большим опозданием и что Люфтваффе уже уничтожили на земле более тысячи восьмисот советских самолетов.
Оцепенение студентов длится недолго. Пусть многие из них никогда всерьез не думали о близости войны, но с самого детства их учили не доверять западным странамим говорили, что на их родину в любой момент может быть совершено нападение, они привыкли к мысли о враждебном окружении, они готовились дать отпор. Почти всеи мужчины, и женщиныходили на стрелковые курсы, учились прыгать с парашютом, летать на самолетах и перевязывать раны. Теперь то, что казалось лишь возможным будущим, стало неизбежным настоящим, и им не оставалось ничего другого, как собраться с силами и дать ответ.
Ирина смотрит на Елену, громкоговоритель замолчализ динамика не доносится больше ни звука. Они решают идти в университетский комитет комсомола: там наверняка лучше знают обстановку, там скажут, что делать. Самый длинный день в году, день летнего солнцестояния, больше не блистает, его окрасили мрачные цвета. И их жизньИрина сразу это почувствовалауже никогда не будет прежней.