За то время, что я здесь, никто. Есть мысли?
Да так, просто интересуюсь, задумчиво произнес Сэм. Теперь о деревне. Не мне тебе объяснять, что ты живешь в Большом доме. Так что наш Дэниел, можно сказать, барин. Сейчас практически никому до этого дела нет, но как-никак история Просто хотел узнать, с этим никаких проблем?
Еще недавно, во времена наших дедов, в Ирландии пышным цветом цвела феодальная система: британские власти раздавали деревни англо-ирландским семьям в качестве своеобразных подарков, а те могли использовать землю и местное население как им заблагорассудится. С приходом независимости такая система изжила себя практически полностью. Кое-где еще оставались безвылазно сидевшие в четырех стенах эксцентричные старики. Они ютились в паре-тройке комнат, а большую часть своих владений вынуждены были открыть для туристов. Деньги небольшие, но на ремонт крыши хватало. Впрочем, таких можно было пересчитать по пальцам. Большинство Больших домов скупили корпорации. Во что только их не превращалив отели, спа-салоны и тому подобное, и мало кто помнил, чем они когда-то были. И все же там, где история ковырнула землю поглубже, люди ничего не забывали.
Как, например, здесь, в Уиклоу. На протяжении многих веков всего в нескольких десятках километров от того места, где я сейчас находилась, замышлялись мятежи и восстания. Эти холмы, так сказать, сражались на стороне партизан, скрывая их темными ночами от солдат, плохо ориентировавшихся в чужой местности; в крестьянские домишки вроде того, в котором умерла Лекси, приходила смерть, и они были обречены на запустение. Стоило британцам обнаружить хоть одного повстанца, как расстреливали всех попавшихся под руку. Подобного рода истории можно услышать в любой из местных семей.
Сэм был прав: я слишком долго жила в большом городе. Дублин осовременился до безобразия; все, что было раньше, начинает казаться старомодной неприличной шуткой. Я совсем забыла, каково этожить там, где есть память. Сэм родом из деревни, из Гэлуэя, он знает. Крайние окна сторожки заливал лунный свет, отчего та походила на дом с привидениями, скрытый от посторонних глаз и подозрительный.
Не исключено, что были, ответила я. Только не знаю, имеют ли они отношение к нашему расследованию. Одно делопровожать ребят из Большого дома косыми взглядами, когда они идут за газетами, и совсем другоепырнуть кого-то из них ножом только за то, что бывший домовладелец плохо обошелся с твоей прабабушкой в 1846 году.
Возможно, ты и права. Но я все-таки попробую что-нибудь разузнатьтак, на всякий случай. Попытка не пытка.
Я отпрянула назад, к изгородипо кустам как будто пробежала быстрая волна, словно кто-то поспешно уносит ноги.
Перестань. По-твоему, здесь живут одни сумасшедшие?
Сэм ответил не сразу.
Я так не сказал.
Но имел в виду? Послушать тебя, получается, кто-то из местных убил Лекси за что-то, что сделали никак не связанные с ней люди сто лет назад.
Я и сама не знала, отчего вдруг заговорила как последняя стерва. Наверно, это дом на меня так повлиял. Мы угрохали на него кучу времени и силнакануне чуть ли не весь вечер отдирали заплесневелые обои в гостиной, и я уже немножко привязалась к нему. От одной мысли о том, что дом стал объектом чьей-то целенаправленной ненависти, внутри у меня полыхнуло.
Там, где я вырос, сказал Сэм, есть одна семья. Перселлы. Их прадед или кто там еще был вроде как сборщиком арендной платы в давно забытые времена. Тем, кому платить было нечем, ссужал деньги под проценты, а потом требовал возмещения с их жен и дочерей, сама понимаешь каким образом, а когда они ему надоедали, просто выгонял. Кевин Перселл рос вместе с нами, и никто ему ничего не припоминал, но когда мы подросли и он начал встречаться с одной местной девушкой, парни собрались, заловили его и отдубасили по первое число. Никакие не психи, обычные ребята, и лично против Кевина ничего не имели. Он, кстати, ту девушку не обижал и вообще был хороший малый. Однако ж есть такое, что не забывается, как ни старайся и сколько бы времени ни прошло.
Листья у меня за спиной зашуршали, будто там что-то шевелилось, но когда я обернулась, все было тихо, как на картинке.
Тут другое, Сэм. Кевин сам все начал, когда стал встречаться с той девушкой. Эти пятеро вообще ничего не делали. Они просто здесь живут.
Снова пауза.
Может, уже этого достаточно. Я так, на всякий случай.
Голос его прозвучал немного растерянно.
Тоже верно, сказала я, успокаиваясь. Ты прав, проверить стоитне исключено, что замешан кто-то из местных. Извини, что нагрубила.
Жаль, тебя тут нет, неожиданно мягко добавил Сэм. По телефону разговор не тот. То одно поймешь не так, то другое.
Знаю, Сэм. Мне тоже тебя не хватает. Я и вправду скучала по нему. Пыталась не думатьтакие вещи только отвлекают, а это опасно, можно не только дело завалить, но и погибнуть, но получалось плохо, особенно когда я оставалась одна и пыталась читать после долгого, утомительного дня. Ничего, уже немного осталось. Несколько недель.
Сэм вздохнул.
Меньше, если что-нибудь выяснится. Поговорю с Догерти и Бирномпосмотрим, что они скажут. А ты будь осторожна, ладно? Береги себя.
Ладно, пообещала я. Держи меня в курсе. Спокойной ночи.
И тебе тоже. Я тебя люблю.
Ощущение, что за мной наблюдают, щемящее чувство где-то чуть ниже затылка не только не проходило, но становилось сильнее. Или дело в затеянном Сэмом разговоре? Так или иначе, проверить не помешает. Звонок отца Рафа, рассказы Сэма, электрическая пульсация ночивсе это давило на нас, словно отыскивая слабые места, чтобы наброситься, нанести удар, и в какой-то момент я, позабыв, что и сама здесь чужая, едва удержалась, чтобы не крикнуть в темноту: «Уйдите! Оставьте нас в покое!» Я размотала носок, засунула вместе с телефоном за резиновый пояс и, включив фонарик на полную мощность, зашагала домойлегко и бодро, но без особой спешки.
В запасе у меня несколько приемов, как избавиться от преследователя, запутать, поймать в расставленную сеть или зайти ему в тыл, и хотя большинство их рассчитано на городские улицы, они вполне сгодятся и в условиях сельской местности. Я шла, постепенно прибавляя шаг, вынуждая преследователя делать то же самое. Оставаться при этом незамеченным он просто не мог. Потом резко свернула на другую тропинку, выключила фонарик, пробежала двадцатьтридцать метров, пролезла через кусты на заброшенное поле, затаилась, сжавшись в комок, и стала ждать.
Прошло минут двадцать. Ничегони шелеста листьев, ни хруста камешка под ногой. Если за мной кто-то следил, ему или ей было не занимать хитрости и терпениямысль не самая приятная. Наконец я снова пролезла через кусты, осмотреласьни души ни в ту, ни в другую сторону, отряхнула с одежды листья и поспешила к дому. Прогулки у Лекси растягивались примерно на час, и мне совсем не хотелось опаздывать, заставляя остальных нервничать. За верхушками деревьев на фоне неба возник тусклый светУайтторн-Хаус. Слабое золотистое мерцание словно растворялось в тумане.
Я уже лежала в кровати с книгой, когда в дверь постучала Эбби: фланелевая пижама в красно-белую клетку, лицо блестит от косметического скраба, волосы распущены по плечам, на вид лет двенадцать, не больше. Притворив плотно дверь, она села на кровать, подтянула ноги и обхватила колени.
Можно вопрос?
Конечно, ответила я.
Знать бы только ответ.
Ладно. Эбби убрала за ухо прядку и еще раз взглянула на дверь. Не знаю, с чего начать, а потому спрошу напрямик. Если захочешь, можешь сказать, что это не мое дело. Ребенок в порядке?
Вид у меня был наверняка еще тот, потому что по ее губам скользнула тень улыбки.
Извини, если что не так. Я просто догадалась. В прошлом месяце ты перестала есть шоколад, а потом в тот день тебя вырвало, и я поняла
Мысли уже неслись наперегонки.
А ребята в курсе?
Эбби пожала плечамиточнее, просто дернула одним.
Сомневаюсь. По крайней мере никто из них ничего не сказал.
Что еще ничего не значит. Один из них вполне мог знать. Допустим, Лекси поведала отцу о своих планах: оставить ребенка или сделать аборти он психанул. Так или иначе, Эбби особа глазастая и сделала верные выводы. И теперь пожирала меня взглядом в ожидании ответа.
Ребенок не выжил, сказала я, потому что так оно, по сути, и было.
Эбби кивнула:
Мне очень жаль. Правда, Лекси. Или?..
Она подняла бровь.
Ничего, все в порядке. Я и сама не знала, что с ним делать. Так оно даже проще.
Она снова кивнула, и я поняла, что дала правильный ответ. Эбби не удивилась.
Ты им скажешь? Если хочешь, я сама
Нет. Не хочу, чтобы они знали.
Информациястрашное оружие, как говаривал наш Фрэнк. Факт беременности еще мог мне пригодиться, и я не собиралась отдавать его вот так запросто. Я вдруг поймала себя на мысли, что припасаю смерть ребенка будто гранату, а значит понимаю, во что ввязываюсь.
Тоже правильно, Эбби поднялась, поправила полу халата. Захочешь поговорить, знаешь, к кому обратиться.
А ты разве не хочешь узнать, кто отец? спросила я.
Если роман Лекси не был тайной, меня могли ожидать серьезные неприятности, но я так не думала: Лекси не особенно распространялась насчет своей личной жизни. С другой стороны, если кто-то о чем-то и догадывался, то именно Эбби.
У двери она повернулась, повела плечом и бесстрастно заметила:
Я думаю, ты сама скажешь, если захочешь.
Она ушлаарпеджио босых ног затихло на ступеньках лестницы, а я отложила книгу и долго сидела, вслушиваясь в вечерние звуки. Мои соседи готовились ко сну. Кто-то пустил воду в ванной; Джастин, жутко фальшивя, что-то мурлыкал под нос; в комнате Дэниела скрипнули половицы. Постепенно звуки стихали, редели, растворялись в тишине. Я выключила лампуДэниел мог увидеть свет под дверью, а разговоров по душам на один вечер и без того пришлось достаточно. Глаза свыклись с темнотой, но различала я лишь громадину шкафа, горбатый туалетный столик да слабое отражение в зеркале, когда шевелилась.
Я старалась не думать о ребенке. Четыре недели, сказал Купер, полсантиметракрохотный бриллиант, искорка света, проскользнувшая между пальцами, провалившаяся в трещинку и погасшая. Сердечко размером с песчинку, вибрирующее, как у испуганного колибри. Семя, заключавшее в себе миллионы возможностей
В тот день тебя вырвало
Он уже заявлял о себе, утверждал себя, тянулся к ней своими тонюсенькими пальчиками. Не знаю почему, но мне он представлялся не новорожденным младенцем, а двухтрехлетним крепышомплотненьким, голеньким, с темными завитками. Лица я не виделас заливистым смехом он убегал от меня по залитой светом лужайке. Может, пару недель назад и Лекси сидела вот так же в постели, и ее мысленному взору представлялась та же картина.
А может, и нет. Я начала понимать натуру Лексижесткую, волевую, заточенную не столько на борьбу, сколько на сопротивление. Если она не желала ребенка, эта малюсенькая сияющая звездочка никогда бы не прочертила небосвод ее воображения.
Мне не давал покоя вопрос, собиралась ли она оставлять ребенка. Я так отчаянно хотела получить ответ, словно он, подобно ключу, открыл бы самую потайную дверцу, помог разгадать загадку. Запрет на аборты ничего не менял: каждый год десятки ирландских женщин совершают скорбное паломничество на пароме в Англию, возвращаясь домой еще до того, как их отсутствие успевают заметить. Никто на свете не мог помочь мне, даже сама Лекси скорее всего не определилась на все сто. Я чуть было не вылезла из постели, чтобы сбегать вниз и заглянуть в дневниквдруг в первый раз я пропустила что-то важное, какую-то пометку в уголке страницы. Впрочем, не стоит; к тому же я точно знала, что ничего там нет.
Я долго сидела в постели в темноте, обхватив колени, и слушала дождь; батарейки впивались мне в ребра в том месте, где должна бы быть рана.
Дело было вечером. Кажется, в воскресенье. Парни с таким завидным воодушевлением и энергией передвигали мебель в гостиной и циклевали пол, что нам с Эбби ничего другого не оставалось, как предоставить их самим себе. Уединившись в свободной комнате, соседней с моей, мы с ней взялись за разборку завалов, оставшихся после старика Саймона. Я сидела на полу посреди обрезков ткани, выбирая те, что еще не успела побить моль. Эбби разгребала кучу жутких штор, то и дело приговаривая: «Хлам, хлам выкинуть или постирать? Господи, кто мог такое купить?» Внизу гудела циклевочная машинка, и вся эта атмосфера деловитости и относительного покоя напоминала мне убойный отдел в тихий денек.
Ух! Эбби подалась вдруг назад. Ты только взгляни.
Она держала платьезеленовато-голубое в белый горошек, с белым воротничком и поясом, рукавчики фонариком и пышная, солнце-клеш, юбкатакая взлетает, если в ней закружиться.
Вот это да. Я выбралась из груды тряпок и подошла поближе. Оно чье, дядюшки Саймона?
Вряд ли ему оно было бы впору, но можно проверить по снимкам в альбоме. Эбби осмотрела находку со всех сторон. Не хочешь примерить? Моль его вроде бы не тронула.
Примерь сама. Ты же его нашла.
Мне не подойдет. Посмотри Она поднялась, прикинула платье на себя. Тут нужен кто-то повыше. А у меня талия будет на попе.
Эбби была ростом метр пятьдесят семь, о чем я постоянно забывала.
И похудее меня, добавила я, примеривая талию. На мне оно точно лопнет.
Или не лопнет. Ты вон как похудела, пока болела. Эбби бросила платье мне на плечо. Давай.
Я направилась к себе, чувствуя ее удивленный взглядЛекси наверняка тут же напялила бы платье. Увы, этого я позволить себе не могла. Оставалось надеяться, что нехарактерная застенчивость будет списана на нежелание демонстрировать бинты. Платье и впрямь оказалось впору. Я проверила, не высовываются ли где проводки, и встала перед зеркаломразрумянившаяся, озорная, рисковая, готовая на что угодно.
Что я тебе говорила, сказала Эбби, когда я вошла в комнату, и, критически оглядев меня, перевязала пояс большим бантом. Пойдем покажемся парням.
С криками: «Посмотрите, что мы нашли!»мы сбежали по лестнице. Шум машинки смолк, ребята уже ждали нас.
О, ты только посмотри! воскликнул Джастин. Какова малышка, а!
Превосходно, с улыбкой произнес Дэниел. Превосходно!
Раф перекинул ногу через круглый табурет и, пробежавшись пальцами по клавишам, заигралчто-то медленное, томительное, в ритме свинга. Эбби рассмеялась, затянула пояс потуже и, отойдя к пианино, запела.
Знавала я парней немало,
Но одинокая была.
Пока тебя не повстречала я
Я и раньше слышала, как поет Эбби, но тогда она пела для себя, когда ей казалось, что ее никто не слышит. И вот теперьголос, какой в наши дни услышишь редко: прекрасное глубокое контральто, как будто из старого фильма; голос для прокуренных ночных клубов и завитых горячими щипцами локонов, огненно-алых губ и хриплого, печального саксофона. Джастин лихо щелкнул каблуками и поклонился.
Позвольте пригласить на танец? Он протянул мне руку.
Я колебалась ровно секунду. Что, если Лекси медведь на ухо наступил или, наоборот, она прекрасно танцевала и моя неуклюжесть меня выдаст? Что, если он прижмет меня и почувствует батарейки под повязкой? Что, если Но мне всегда нравилось танцевать, а когда я танцевала в последний раз, про то уже забыла. Эбби подмигнула, продолжая петь, Раф добавил рифов, и я, схватив Джастина за руку, позволила втащить себя в комнату.
Он плавно и медленно повел меня в танце. И ноги мои двигались сами по себе по теплым мягким пыльным половицам. Оказывается, навык никуда не делсяя не наступала ему на ноги, не путалась, и тело не утратило подвижности и гибкости. Полоски яркого солнечного света мелькали перед глазами, и Дэниел, прислонившись к стене с зажатым в руке комком наждачной бумаги, улыбался и качал головой, и юбка раздувалась колоколом, когда Джастин отпускал меня от себя.
Ну что ты делаешь со мной?
Ищу ответа и не нахожу
В столбах света лениво плавали мириады пылинок, в воздухе стоял запах мастики. Эбби стояла, воздев руку и слегка запрокинув голову, и песня разлеталась по пустым комнатам, воспаряла к пыльному, в трещинках, потолку, чтобы потом устремиться еще выше, к сияющему закатному небу.
В какой-то миг я вспомнила, когда танцевала в последний разна крыше пристройки под моей квартирой, вечером накануне того дня, когда все в моей жизни пошло наперекосяк. Странно, но воспоминание не отдалось болью. Как давно это было! В голубом платье, застегнутая на все пуговицы, я была я, а та история, такая грустная и романтичная, что от нее щемило сердце, случилась с другой девушкой, не со мной. Раф все добавлял темпа, и Эбби раскачивалась быстрее и щелкала в такт пальцами.