Ай! Блин! Что такое?! Что за дела?! Безоблачное небо внезапно окатывает меня водой. Мини-ливень так неожиданно плещет на мою голову, что я роняю камеру.
Будешь знать, грязный вуайерист, как подглядывать! несется из окна на втором этаже. Подонок! Чтоб от тебя одно мокрое место осталось! Захлебнись, гребаный папарацци! И газетке твоейаминь!
Я поднимаю голову, с которой стекают струйки чем он там меня облил? Надеюсь, не мочой? Не помоями? Вроде не пахнет Из окна высовывается злобная физиономия Нефедова, вождя одной из думских фракций, политика экстремистского толка, которого я пару лет назад заснял за сладострастным избиением скромного студента. Ну, надо же, какие встречи подбрасывает жизнь! Он, верно, решил, что я снова охочусь за ним! Типичный парламентский идиотизм, замешанный на патологическом нарциссизме! Будто в жизни не бывает занятий интереснее, чем охота на депутата Нефедова Впрочем, таковы превратности жизни светского фотографа. Никогда не знаешь, где и при каких обстоятельствах снова встретишь свою прошлую жертву. Хорошо бы не в самолете Так вот, оказывается, где ты живешь, гад! Запомню на всякий случай!
Я молча показываю Нефедову вытянутый средний палец и наклоняюсь за камерой. Стоп! Это еще что такое? Темное пятно Славиной крови, на которое попала добрая половина предназначенной мне воды, начинает пениться и пузыриться. Порядочная кровь так себя не ведет. В голову лезут кадры из фильмов о вурдалаках Эх, Слава! Я провожу пальцем по пузырям и обнюхиваю его, как заправская гончая. Этот запах трудно спутать с каким-либо другим. Его знают все домохозяйки мира и холостяки, которые время от времени вынуждены следить за собой. Стиральный порошок. Никаких сомнений. Точно такой же, каким все время пахнут мои джинсы после прачечной. Так, выходит, асфальт все же моют?
Теперь приходится заезжать домой, чтобы переодеться. Асфальт моют! Я так взвинчен неожиданно сделанным открытием, что, не мешкая ни минуты, голышом посреди комнаты начинаю использовать в собственной жизни химический опыт великого сыщика Шерлока Холмса. Миниатюрная трубочка, инкрустированная мифическими чудовищами, Анкины «Раста Энджелы», три глубокие затяжки, и я уже как будто различаю в сизоватых клубах дыма картину преступления. Точнее, всего двено какие! ее детали. Первая: Славу кто-то столкнул, версия о самоубийстве теперь однозначно отпадает. Вторая: этот кто-то затем спустился вниз и вымыл пятно крови с порошком. Зачем? Для чего? Вопрос Холмс, дунув опиума в Чайна-тауне, непременно бы на него ответил. Что скажет скромный московский фотохудожник? Безуспешно поискав несколько минут ответы в дымовых скульптурах, я смиряюсь со счетом 1:0 в пользу Холмса. Руки чешутся. Чтобы снять захлестнувшее меня возбуждение, роюсь в архивной папке, вытаскиваю снимок депутата Нефедова и карандашом, в несколько штрихов пририсовываю ему заячьи уши. Так будет хорошо! Еще раз подпрыгиваю и начинаю одеваться. «Раста Энджелы» влияют на меня облагораживающе. Я уже не морщусь от слова «дресс-код», опрометчиво брошенного Белкиной пиарщицей. Я снаряжаюсь, как рыцарь на турнир. В мои лучшие доспехи. Я не пренебрегаю даже галстуком, чего со мной не случалось со времен последнего проникновения в Кремль. Но не тем галстуком, который носят с понедельника по пятницу члены правления «Внешэкономбанка». А таким, в каком Оскар Уайльд блистал на собственном судебном процессе. Еще пара затяжек, и «Раста Энджелы», подхватив меня, на крыльях выносят из квартиры, чтобы бережно уложить в автомобиль и мчать на другой полюс сознания
Мне удается домчать в Жуковку за сорок две минуты. Разворот после конечного указателя населенного пункта, направо-налево, и я паркуюсь у ресторана «Марио». Точнее, метрах в двухстах от входа. Все пространство перед ним загромождено гигантами автопрома, большинство из которыхраза в три превышают габариты моего скромного средства передвижения. Вот уж воистину все относительно: среди громадных джипов, майбахов и хаммеров размером с «Камаз» мой «Мерседес» смотрится «Жуком». Какое счастье, что люди, выезжающие в свет на этих бронетранспортерах, физически не соотнесены с ними в прямой пропорциональности. Никакие «Раста Энджелы» не помогли бы мне пережить встречу с трехметровым пассажиром «Майбаха» и его изящной спутницей, полтора метра в талии. Едва успев подумать об этом, я сталкиваюсь перед входом как раз с таким трехметровым футуристическим чудовищем, чья латексная маска напоминает Клыкозабра из сказки, которую в детстве читала мне бабушка. Чуть поодаль пляшут зажигательные обезьянкитанцоры в костюмах, умудряющиеся крутить файр-шоу хвостами. Декорация к русскому карнавалу периода активного декадентского саморазрушения. Экстерьер, в который органично вписываются черные пиджаки плечистых бодигардов. Я набираю номер пиарщицы и сообщаю о своем прибытии. Пока жду ее, продолжаю осматривать окрестности и вдруг вижу странную девушку на заднем сиденьи джипа, медленно выезжающего с парковки. Девушка колотит ладонью в заднее стекло, ее рот открывается, как у рыбы в аквариуме, она кричит только одно слово. Я присматриваюсь к артикуляции, и мне кажется, что это слово: «Помогите!» Но в этот момент джип срывается с места и отъезжает, взвизгнув шинами.
Как ведьма на метле из жерла вулкана, пиарщица Белки вылетает из ресторана с бейджиком Stuff и виноватой улыбкой.
Скорее, скорее! Белка уже начала! забыв о приветствиях и церемониях, она протаскивает меня мимо монолитных охранников, которыея вижу по их лицамс великим удовольствием сделали бы мне подножку, а послеконтрольную подножку. Но их призвание сегодня не располагает к мелким шалостям.
Там там девушка звала на помощь!
Ерунда! Тебе показалось, тут полно охраны, кто-нибудь разберется
Из зала доносится одна из моих любимых песен моей любимой певицы? Песня «Амнезия».
\\я забыла, что забыла\\
\\позабыть тебя у-у-у \\
Ее голос, искаженный реверберацией зала, кажется мне чуть суховатым, монотонным, лишенным прежних красок, ярких красок жизниless ordinary-life, как было явлено в откровениях от Бойла. Но что вы хотите от выступления на корпоративе, пусть даже на дне рождения могущественного медиамагната? У меня, к примеру, есть кадры спящего у микрофона Бутусова, когда «Наутилус», лет пятнадцать назад, играл заказник для братков в «Метелице». Пока толкаемся у гардероба, мимо просачиваются три сенатора, блондинка-телеведущая, известный стране сутенер и режиссер-мультипликатор. День рождения телевизионного боссапрекрасный случай, чтобы вглядеться в лица и что-нибудь почитать на них. К примеру, угадать, кому в этой жизни дает обладатель лица, а кто дает ему. Необходимость читать по лицампривилегия моей профессии. Две трети гостей на подобном мероприятииопределенно зависимые и зависящие от именинника. А вот одна треть, может, чуть меньшете, от кого зависит виновник торжества. Я готов сыграть с собой в эту игру: угадатькто есть кто. Так, разминка Надо же практиковаться в сыскном деле, раз назвался груздем Пиарщица кстати, пора поинтересоваться, как ее зовут
Таня.
А яМитя.
Очень приятно.
Пиарщица за руку тащит меня в зал, по пути расшаркиваясь с директором спецпроектов телеканала, который смотрит на нее вопросительно.
да, да, мы никуда не уезжаем! Она придет к вам за столик, как только закончит Обязательно! кричит Таня.
Сколько ей еще? перекрикивает музыкантов Спецпроектор.
Пять песен.
Ждем!
А вон тот, второй справанаш столик! Таня делает жест куда-то вглубь зала и дарит дежурную улыбку, давая понять, что ее миссия по отношению ко мне исполнена, а теперь у нее полно других важных обязанностей. Я вежливо киваю на прощание. Пробираясь к столику артистов, продолжаю увлекательную игру с собой. Вот этот бегемот при сальной усмешке, притопывающий ногой, с развязанным галстуком кстати, где же я его видел? Вопрос риторический. Конечно, по телевизору. Как и всех. Когда? В какой программе? Кто же он? Ага, припоминаю! Гендиректор крупного металлургического предприятия. Телемагнат зависит от него? Илион зависит от телемагната? В этом случае я ставлю на именинника. Аргументы? Ну Во-первых, знатный металлург наверняка рвется в Госдуму или в кресло губернатора своего края. Все они туда рвутся. А без могучего телеканала такие делишки не обстряпать. Во-вторых директора подобных предприятий здорово неврничают, когда их работой недоволен президент страны. Президент делает звонок премьеру, а тотя своими глазами видел это по телевизору! вызывает управленцев на совещание и, прямо перед телекамерами, распекает, как нашкодивших первоклассников. Перед всей страной! Конечно, металлург заинтересован, чтобы телемагнат освещал его деятельность только в позитивных репортажах. Ясно, кто у кого сосет.
Белка с противными ар-эн-бишными модуляциями, эротично придыхая, что у них называется «на субтоне», заводит жалобный вокализ «Чему быть».
Чему быть
тому плыть
в морях снов
твоих слов
Я протискиваюсь к столику, за которым уплетают суши люди из Белкиного окружения. Некоторых я знаю. Ее стилист, концертный директор, продюсер Гвидо.
Таня сказала, что я могу здесь присесть
Падай, Гвидо гостеприимно кивает на свободный стул.
Щелк! С этим кадром все понятно. В центре его человек, который сам поставил себя в гиперзависимость от телемагната. Вряд ли на свете существует что-то, чего он не совершил бы ради эфира. Вплоть до поголовного истребления австралийских коала, если на то будет воля Всевидящего. Он сосет в этой питательной цепочке, продукт которойне только жидкий белок. Гвидо громко аплодирует, свистит, кричит: «Браво!» Он вальяжен, благодушен, глядя на него, ни за что не скажешь, что вчера утром ему позвонили и сообщили о трагедии с артистом.
Его подопечная с победительной улыбкой дрессировщицы, укротившей население отдельно взятых джунглей, под нарастающий бит шепчет в микрофон, заговаривая боль любого тевтонского мальчика:
в шелках
в шелках
в шелках
Компьютерные петли дерутся с гитарными рифами за пространство. Я впервые слышу ремикшированную версию ее первого хита.
в шелках
в шелках
в шелках
Будто естественно цветущему и так же естественно готовящемуся вступить в пору увядания созданию сделали подтяжки, скорректировали нос, подрезали уши, ине без легкой липосакции. Ресторан взрывается восторженными криками, столики быстро пустеют, гости трутся друг о друга на маленьком танцполе. Трение = электричество. Белка сейчаскак маленькая волшебница. Плавной модуляцией голоса превращает в единый поток электронов таких разных, случайных и неслучайных мотыльков, что слетелись на ее беспощадный огонек.
в шелках
в шелках
в шелках
Женщины в открытых платьях, с осанками древнегреческих амфор, жены, партнерши, любовницыте, что в жизни абсолютно зависят от прихотей телемагната, колышатся, как лианы под тропическим бризом. И в этот момент возможно им наплевать на тех, от кого они зависят они про них позабыли. Сейчас оницветы, ведущие хоровод в состоянии полного умопомрачения. Они под гипнозом. Гипнотизер вытаскивает из-под самых потайных, запертых на семь кодовых замков и залитых свинцом дверей то, что мгновенно ложится на их лица, поверх водонепроницаемой косметики.
в шелках
в шелках
в шелках
Я с трудом отрываю взгляд от этих лиц, чтобы отыскать посреди всеобщего помешательства главного героя торжества. Вон он, в полумраке ложи, застыл, не выпуская вилку из руки. Его глаза, как и мои секунду назад, прикованы к женщинам на танцполе. Он жадно читает то, что легло на их лица поверх водонепроницаемой косметики. Я уверен, в этот момент он зависит от них. Он сосет. Он уже внизу пищевой цепочки.
в шелках
в шелках
в шелках
Последние звуки песни тонут в овациях, в прерывистом выдохе коллективного экстаза. Наваждение испаряется. Люди возвращаются обратно в себя, стряхивая остатки волшебства, как хлебные крошки. Белка оставляет в воздухе застенчивую стайку воздушных поцелуев. Вспотевшие музыканты покидают сцену. Им на смену выскакивает лощеный ведущий, замаринованный в геле и блестках. В пиджаке иссиня-черного бархата, расшитого позолотой, в кружевном жабо, белизной с которым могут поспорить только его зубы. Конечно, тот самый валет из карточной колоды Телемагната.
быстро-быстро-быстро-аплодируем-аплодируем-аплодируем-спасибо-спасибо-тако-удивительное-выступление-нашей-любимой-Белки-да? вас-накрыло? вас-перевернуло?
Ведущий делает вынужденную паузу, которую мало кто замечает, потому что, жадно хватив ртом воздух, он выпускает по публике следующую нескончаемую очередь бронебойной дребедени:
двигаемся-двигаемся-двигаемся-дальше-дальше-не-забываем-выпивать-закусывать-за-здоровье-нашего-дорогого-именинника-а-вот-уже-на-сцене-появляется-потрясающее-потрясающее-поверьте-мне-шоу-которое-никак-не-назовешь-закуской-нашего-вечера-встречайте-встречайте-артистов-шоу-«Торнадо»-наше-коронное-блюдо!
Ведущий удаляется задним ходом, столкнувшись по дороге со странной фигурой в белом балахоне. Лицо этого человека закрывает капюшон модели «ККК», так модной в сезоне 1939-40 гг. в некоторых из североамериканских штатов. Человек молча подходит к самому краю сцены и ставит рядом с монитором внушительных размеров магнитолу. Из тех, что меломаны со стажем предпочитают переносить на плече, тренируя матросскую походочку. Он со значением поднимает вверх указательный палец, резко переворачивает его вниз и вдавливает в клавишу на верхней панели магнитолы. Публика, завороженная этими манипуляциями, замирает в предвкушении. Из кратерного чрева магнитолы раздаются шипение, хрипы, которые быстро прерываются энергичным битом на высоких частотах, будто магнитола вознамерилась передать нам нечто важное при помощи морзянки. Впрочем, ничего расшифровывать не приходится. Спустя минуту, в течение которой человек в белом балахоне извивается в волнообразном танце под нежную пульсацию, поверх нее из динамиков раздается голос. Я ловлю выражение охотничьего любопытства на лице продюсера Гвидо. Пение Сиренвот единственное, что приходит на ум при звуках этого инструмента природы. Я догадываюсь, какие мысли сейчас роятся за кустистыми бровями Гвидо. «Синтезатор? Сэмплы? Чьи сэмплы? А еслиживьем писали? Немыслимо! Пойду перехватывать после шоу!» Любой продюсер на его месте рассудил бы так же. Дивный голос переливается красками, как океан, подсвеченный изнутри рождественской иллюминацией; голос вибрирует, звенит, обволакивает утробной вязью; голос зовет, обещает, манит. Впрочем, все это относится лишь к звучанию. Публика же настороженной тишиной мгновенно реагирует на информацию, которая транслируется голосомя так и не смог понятьмужским или женскимс волшебной непосредственностью.
Голос рассказывает античным гекзаметром, в манере слепца Гомера историю о маленьком мальчике, который взрослел, учился, бился с быком на Олимпиаде, мечтал, мечтал, мечтал
В это время из-за кулис появляются еще три фигуры в таких же балахонах, что и первый участник шоу, с огромными пакетами в руках. Легко спрыгнув со сцены в зал, они быстро обходят гостей, вынимая из пакетов и вручая каждому простенькую картонную маску. Гости немедленно подхватывают игру, надевают маски, предвкушая веселое дурачество. Спасибо! Какой подарок мне! На них оказываются маски животных. Тех, кого я мечтаю снимать всю сознательную жизнь. Я выхватываю Лейлу и начинаю строчить кадры. За столом рядом со мной больше нет стилиста, концертного директора и продюсера. Их места заняли волк, поросенок и какой-то востромордый зверек Может, хорек? Иликуница?
А Сирена из магнитолы поет о том, как мальчик мечтал, мечтал и женился на дочери вождя. Как она исполнила его сокровенные желания. Как он сам стал вождем провинции и правил, сочетая хитрость с коварством, расчетливость с мудростью.
Тем временем фигуры в балахонах, раздав гостям маски, возвращаются на сцену и продолжают пантомимой изображать историю, которая уже захватила внимание публики.
Я так увлекся фотографированием, что прослушал детали повествования, помню только, что Сирена вещала о военачальнике, который служил герою истории, завоевывая для него новые земли и богатства Кажется, жена героя не осталась равнодушна к подвигам и блеску отважного воина.
К происходящему на сцене меня неожиданно возвращает Гвидо. Точнее звук, с которым он швырнул свою маску на стол, сбив рюмку с текилой, которую уже приготовился выпить стилист. Я оборачиваюсь и машинально делаю несколько кадров.
Не снимать! орет Гвидо и машет руками в мою сторону. Не дотягивается.
Куда исчезли вальяжное выражение и самодовольный лоск с его физиономии? В эту секунду она имеет вид хищной птицы, залетевшей в самолетный двигатель.
Я быстро переключаюсь на сцену. Там разыгрывается настоящая мистерия смерти Точнееубийства. Голос в динамиках вещает о том, как военачальника за своенравную выразительность, не вписавшуюся в рамки социума, сбросили со скалы Я снова перевожу взгляд на Гвидо. Он уже успел взять себя в руки, лишь предательская испарина еще выдает волнение. И в этот момент я вдруг понимаю, что вся инсценировка была предназначена для него. Только для него! Как в моем «Улиссе» актеры по просьбе Гамлета играют перед королем-убийцей эпизод убийства, провоцируя его. Гвидо поддался на провокацию. Он выдал себя! Конечно, никому из присутствующих и дела до этого нет. Никто не заметил. Никто, кроме меня. Так разве не для этого я и подписался в сыщики? Йес! У меня получилось!