Потрясающая криворукость! он всеми силами старается, чтобы это прозвучало как комплимент.
Да ну тебя! сердито говорит она.
Ха-ха, обиделась! Надо ещё похвалить.
Но в своём роде вкусно. И на зубах хрустит.
Ты издеваешься?!
Ха-ха-ха! А можно ещё кусочек?
Нет! Своё ешь!
Но почему?
Потому!
Её лицо ещё гуще заливается краской, а обиженным видом и голосом она всё больше напоминает ребёнка.
Такао впервые думает о ком-то с такой нежностью. Ему кажется, что он нашёл нечто невероятно для себя ценное.
Бывает, что на короткий промежуток времени, когда солнце только-только скрылось за домами, свет из окон электрички сравнивается со свечением, исходящим от неба.
Бывает, что ты замечаешь в поезде линии Тюо на соседнем пути чью-то знакомую фигуру, но в тот же миг её загораживает встречный поезд линии Собу.
Бывает, что ты идёшь по пустому торговому кварталу, случайно смотришь в сторону и видишь, как освещённый уличными огнями переулок уходит по прямой куда-то в бесконечность.
И когда момент упущен, тебя настигает боль, как будто кто-то сдавил тебе грудь изнутри.
«Есть ли у этого чувства название?» всякий раз думал Такао. За день таких мгновений бывает столько, что и не сосчитать. А замечал ли он их, пока не встретил Её? Пока не узнал, что знакомые люди могут внезапно исчезнуть? И как теперь с этим жить? Этого Такао не понимал, сколько ни думал.
Но он осознал одну простую вещь.
Ему хочется сделать туфли специально для Неё.
А ещё хотя, если сказать вслух, это прозвучит безумно, что он в Неё влюбился.
За занавесом из дождя и клёнов стоит та, чьего имени он не знает. Она улыбается и машет ему рукой. В ней словно воплотилась главная тайна мира.
У дома моего цветы прекрасных фудзи
До срока своего чудесно расцвели,
И нынче видеть я хочу
Твою улыбку,
Что те цветы напоминает мне...
Одна из двух песен Отомо-но Якамоти, посланных старшей дочери госпожи Саканоэ с красными листьями хаги (японский клевер) и цветами фудзи (глицинии). Расцветшая не по сезону драгоценная фудзи перекликается у автора с красотой девушки.
Глава 5
Под нежными лучами, в саду света.
«Наконец-то добралась».
С трудом волоча отяжелевшие ноги, она подходит к входной двери и поворачивает ручку.
«Но как же так? с острым отвращением думает Юкино. Я всего лишь прошлась по улице, вернулась домой, а чувствую себя совершенно разбитой». Она скидывает с ноющих, отёкших ног туфли, стягивает и бросает прямо в прихожей чулки, заводит руку за спину и через ткань блузки расстёгивает лифчик. Кладёт только что купленную тяжёлую книгу на стол и, стараясь не замечать разгром в комнате, направляется к кровати, вот только в голове всё равно одно за другим всплывают напоминания о том, что ей надо сделать.
Собрать наконец пустые банки и пластиковые бутылки. Выбросить тающую на полу шоколадку. Сложить разбросанное грязное бельё. Оттереть прилипшее к переносной плитке масло. Полить засыхающий в горшке цветок. И уж по крайней мере смыть косметику.
Не сделав ничего из перечисленного, Юкино падает на кровать. Дремота, словно поджидавшая в засаде, расползается по всему телу. Сквозь оконную сетку доносится тарахтение проехавшего скутера. Где-то вдалеке плачет ребёнок. В какой-то квартире готовят ужин, и ветер приносит слабый запах еды. Она открывает глаза и затуманенным взглядом смотрит в опрокинутое небо. Дождь незаметно утих, и перед ней развёрнуто чистое фиолетовое полотно сумерек. Слабым, неверным светом мерцает пара звёзд.
«Вот бы и завтра пошёл дождь», мысленно молится Юкино.
Она закрывает глаза, и ей чудится, что шум дождя до сих пор не прекратился. Что она слышит всё тот же неуклюжий дробный перестук капель по крыше беседки в японском саду.
Тук, тук-тук, пок, тук-тук...
К этому сбивчивому ритму примешивается отдалённое карканье ворон, неизменно радостное щебетание диких птиц и едва различимое шипение, с которым земля впитывает льющийся дождь. А сегодня к ним добавилось тихое сопение.
Уловив этот звук, Юкино оторвалась от книги и обнаружила, что тот мальчик спит. Мальчик в школьной форме, с которым она видится только по утрам в дождь и даже не знает его имени. Совсем недавно он что-то рисовал в блокноте. Похоже, не выспался, сидел допоздна за уроками. Или делал туфли? Он прислонился головой к столбу, поддерживающему крышу беседки, и его худая грудь то поднималась, то опускалась в такт мерному дыханию. Юкино впервые обратила внимание на то, что у него довольно длинные ресницы. Здорового цвета кожа как будто светилась изнутри, чистые губы слегка приоткрылись, а беззащитно торчащие уши выглядели такими гладкими, словно их только что отполировали. Эх, молодость!.. Лишь оставшись с ним наедине в маленькой беседке в традиционном японском саду, она могла беззастенчиво его разглядывать и странное дело этим наслаждаться.
«Позор мне», отрешённо изучая его шею, подумала Юкино. Накормила, понимаешь, бракованным омлетом. Яйца аккуратно разбить не смогла, скорлупу выуживала, да не всю выудила. На вид страшный, на вкус ужасный. И всё же ей было весело. Стоило только вспомнить, как губы сами расплывались в улыбке. Правда, очень весело. Она давно так не развлекалась.
«Давайте меняться закусками!», «Так тебе и надо!», «Потрясающая криворукость!», «Ты издеваешься?!» они словно нарочно разыграли сцену из телесериала про школьников, но какое же это было удовольствие! Она заметила, что пальцы ног, мёрзнувшие даже летом, потихоньку наливаются теплом.
Но насколько ей было радостно, настолько же её терзала совесть. Она ведь проводит тут время со старшеклассником, прогуливающим школу. Оба стали соучастниками преступления: пережидали дождь, и Юкино поддалась чувству солидарности. Нарочно не спрашивала его имени, но покупала ему кофе, угощалась его завтраками и выслушала, когда он заговорил о своей мечте. Ничего не рассказывая о себе, она понемногу узнавала о нём. Но именно ей нельзя было этого делать. Для них обоих всё происходящее неправильно.
«Я сошла с ума. Я это понимаю, но...»
Ещё немного. Хотя бы самую малость.
Юкино посмотрела на лицо юноши. Он по-прежнему спал. И не просто дремал, а крепко уснул.
«Хорошо же ему спится в этой беседке», не без зависти удивилась Юкино. Она на собственном опыте знала, что даже для сна нужна энергия. И чтобы сесть в поезд, и чтобы смыть макияж, и чтобы почувствовать вкус пищи.
«У меня в его возрасте этой энергии тоже было хоть отбавляй. А сейчас... подумала она, и мысленно позвала: Скажи, что ты обо мне думаешь? Скажи...»
И тихо произнесла:
...мне ещё можно помочь?
Прежде чем достичь слуха спящего юноши, звук её голоса растаял в пропитанном дождём воздухе.
И знаешь что? У этих завтраков есть вкус! говорит Юкино.
Значит, твоё расстройство вкуса прошло, отзывается мужской голос в телефонной трубке.
После слов «расстройство вкуса» подразумевался вопросительный знак. Хотя в голосе и звучало беспокойство, даже по телефону было явственно слышно, что её собеседник так и не избавился от подозрений относительно болезни с таким названием.
«Когда-то именно за эту прямоту я его и полюбила», мельком думает Юкино.
Она задремала, и звонок согнал её неглубокий сон. Чувствуя себя ещё более уставшей, Юкино приподнялась на кровати и достала мобильный телефон из валявшейся на полу сумки. На дисплее светилось имя её бывшего парня. На секунду она засомневалась, отвечать или нет, а потом вспомнила, что сама набирала его номер, но сбросила звонок. Коснувшись иконки «Ответить», Юкино посмотрела наверх и увидела, что небо за окном стало совсем тёмным.
А ведь ещё недавно мне всё казалось пресным, кроме разве что алкоголя и шоколада, продолжает Юкино. Она с ногами забирается на кушетку, будто та единственная оставшаяся на плаву посреди замусоренного пруда драгоценная лодка.
Понятно. Что ж, думаю, раз тебе стало лучше, ты правильно сделала, что решилась уйти с работы, говорит её бывший.
Возможно, отвечает Юкино, подавив тяжёлый вздох. Надо было раньше, наверное. Лучше всего в конце учебного года.
Может быть. Но тут уж как пойдёт. На увольнение всегда непросто решиться. Ну а пока считай, что ты в отпуске. Отдыхай, наслаждайся жизнью!
«До чего мягко он со мной разговаривает», равнодушно думает Юкино, перекладывая телефон в другую руку. Как будто прикасается к хрупкой вещи, которую боится сломать. Нежно-нежно. Но в то время, когда ей даже дышать было больно, он слушал кого угодно, а ей не верил.
И в этом нет ничего удивительного. Юкино действительно считала, что его не в чем винить. Если кто и виноват, так это она. Все свалившиеся на неё беды она навлекла на себя сама. И всё же однажды она утратила к нему всякое доверие.
«Некоторые чувства если пропадают, то уже навсегда», заключает Юкино, и, похоже, он и преподал ей этот урок.
Дело было этой зимой.
«Наверное, я подхватила простуду», предположила поначалу Юкино.
Ей стало смутно казаться, что еда практически лишена вкуса. Впрочем, в то время у неё хватало и других забот. Каждый день случались неприятные встречи с неприятными людьми, и здоровье всё время шалило. Головные боли, боли в желудке, отекающие ноги, боли внизу живота, но независимо от состояния её день ото дня загружали работой, а самое главное она чувствовала на себе уничижительные взгляды окружающих. По сравнению с этим безвкусная еда представлялась сущим пустяком.
Тем не менее, когда Юкино, зайдя по дороге домой в семейный ресторан, обнаружила, что у спагетти болоньезе напрочь отсутствует вкус, она от испуга выплюнула его на тарелку. Было так противно, будто в рот попало что-то совершенно несъедобное, и она поспешно вытерла салфеткой не только губы, но даже язык. Затем непроизвольно обвела взглядом зал. На часах миновало девять вечера, и ресторан, выходящий окнами на улицу Синдзюку-дори, оказался заполнен на две трети. Тут сидели завершившие трудовой день конторские служащие, шумные компании студентов, вовсю радующихся жизни, и влюблённые парочки, заигрывающие, словно у себя дома. Какое-то время Юкино наблюдала за посетителями: качеством пищи никто не возмущался. За соседним столиком мужчина лет тридцати в деловом костюме ел спагетти пеперончино и одновременно что-то набирал на мобильном телефоне. Юкино уставилась на его рот. Понять, нравится ему или нет, не удавалось, но, по крайней мере, ел он спокойно.
Может, испорченная порция досталась ей одной?
Юкино наклонилась поближе к тарелке и принюхалась. Запах несильный, но отчётливый: чеснок и репчатый лук. Тогда она положила в рот нитку спагетти. Опасливо прожевала. Точно, вкуса нет. И всё же Юкино сделала над собой усилие, проглотила спагетти и выпила воды, чтобы прополоскать рот. Тут она случайно заметила подозрительный взгляд соседа. Схватила чек, пальто и чуть ли не бегом выскочила из ресторана.
Сбитая с толку и без единой дельной мысли, Юкино зашла в круглосуточный магазин. Оглядела полку с готовыми обедами. Что же делать? Может, что-нибудь из этого попробовать? Приготовленное на углях кальби, «особо сытный» набор с чем-то жаренным во фритюре, омлет с рисом «от шеф-повара», «премиальная» говядина с карри. Неважно, взять любое, прийти домой, поставить в микроволновую печь пятьсот ватт, две минуты, пока греется, переодеться в домашнее и смыть косметику, а когда печка подаст сигнал: «Дзынь!», достать горячую коробку, содрать упаковку и открыть пластиковую крышку. В лицо хлынет пар с искусственным запахом. Зачерпнуть рис белой, невесомой ложкой, которую дадут на кассе, поднести ко рту... Чем красочней она это представляла, тем меньше это вызывало аппетит. А если и тогда она не почувствует вкуса? А если ей придётся идти и проверять, не повреждён ли у неё язык?
Позади раздалось нарочито громкое цоканье каблуков, и Юкино поспешила освободить место. Женщина одного с ней возраста скорее всего, секретарша прошла перед её носом, как будто только и дожидалась этой возможности. Одетая в отделанное мехом бледно-розовое пальто, она оказалась заметно ниже Юкино с её ста шестьюдесятью двумя сантиметрами роста, и от неё исходил сладкий аромат духов. С каким-то звериным упорством женщина по очереди снимала с полки коробки и проверяла, сколько на этикетке значится калорий. В руке она держала корзинку для продуктов, и взгляд Юкино задержался на лежавшей там шоколадке. Давненько, кстати, она их не ела. На языке появилась знакомая с детства сладость, смешанная с горечью какао-бобов, её так и подмывало протянуть за шоколадкой руку.
В тот вечер, как запомнила Юкино, шёл мокрый снег с дождём и было холодно. В итоге по возвращении домой её ужином стали две плитки шоколада и банка пива. У шоколадки, когда она боязливо её надкусила, был вполне определённый сладкий вкус, хотя и не такой, каким она его помнила. В то время у неё вошло в привычку каждый вечер выпивать банку пива, и вкус алкоголя в нём так же явно присутствовал. Но восприятие прочих вкусов пропало. После недели в таком состоянии она не на шутку испугалась и пошла в больницу. Результаты различных обследований показали только то, что с самим языком всё в норме.
Вероятно, заболевание имеет психогенную природу. Постарайтесь избегать стресса и включите в рацион продукты, богатые цинком, сказал ей похожий на студента врач, и Юкино чуть на него не закричала: «Уж это я и сама знаю!»
Она держалась на шоколадках, пирожных, сладких булочках, а также пиве и вине на том, что могла распробовать, и её и без того подорванное здоровье всё ухудшалось. Тем не менее она каждое утро старательно наносила макияж не столько из желания навести красоту, сколько чтобы соблюсти приличия и выходила из дома. Дней, когда Юкино не могла сесть в поезд, прибавлялось, и только от одного правила хорошо выглядеть она не отступала.
«Каждый из нас, с отчаянием думала Юкино, пока жив, несёт в себе невидимый снаружи ад». Так она себя убеждала, и так прошли самые жуткие в её жизни зима и весна. Вкус вернулся к ней через полгода. Произошло это после встречи с тем юношей в сезон дождей.
А оформим увольнение уже после летних каникул. Начальство я предупрежу.
Хорошо. Извини, что тебе приходится заниматься моими делами даже после того, как мы расстались, отвечает Юкино, вновь перекладывая телефон к другому уху.
Она уже больше двух месяцев не появлялась на работе, но её начальник, не вдаваясь в подробности, считал, что она болеет. В частном секторе с ней не стали бы миндальничать, но тут Юкино воспользовалась своим положением государственного служащего и добротой бывшего парня. Она прекрасно понимала, что дальше так продолжаться не может.
Знаешь, я правда рад.
Что?
Рад? Чему тут радоваться? Она старалась не сердиться на него, но сейчас испытала внезапный приступ раздражения.
А он безо всякого ехидства в голосе продолжает:
Тебе повезло, что ты познакомилась с той старушкой.
Юкино перестала понимать, куда он ведёт. Со старушкой?
С кем?
Как это с кем? С той, из парка... Она тебе завтраки приносит. И вы помогаете друг другу отвлечься, так ведь?
На заднем фоне в трубке слышно, как проезжает одиночная машина. Юкино сразу догадывается, что он не у себя дома. Окна его квартиры выходили на улицу Кампати-дори, и движение там никогда не затихало. Значит, он ужинал у какой-то незнакомой ей женщины. Поев, сказал, что ему надо позвонить по работе, и вышел на балкон. Набирая номер, ловко вытащил одной рукой сигарету и сунул в рот. Юкино удивляется, как ярко она себе это представила и что она продолжает о таком думать. Это неправильно. Он волен быть где, угодно и с кем угодно. А вот она забыла о той лжи, которую ему нагородила. Что она часто встречает в парке одну старушку. Что они стали подолгу разговаривать, а в последнее время та делится с ней завтраками. И что они очень вкусные.
В общем, отдыхай в своё удовольствие! ласковым голосом говорит он на прощание и вешает трубку.
Юкино медленно отводит телефон от уха.
Ведь всё уже решено. Но...
Но она так любила свою работу, так о ней мечтала, вложила столько усилий, чтобы её получить.
Почему же так вышло?
Внезапно она вспоминает о том мальчике.
Сплошное враньё, бормочет Юкино, подтягивая ноги и с силой прижимая лицо к коленям.