Хорошая ассистентка фокусника должна уметь отвлекать внимание зрителей, брать его на себя. И Сабина относилась к своим обязанностям серьезно. Даже к завтраку выходила с накрашенными губами. На ее запястьях неизменно красовались тяжелые браслеты, на ногахвызывающие туфли с ремешками и на высоченных каблуках. Она умела собраться и быть во всеоружии. Так было раньше, будет и теперь, думала она, идя к двери.
Я собиралась приехать, сказала она.
Роджер чмокнул Сабину в щеку и заправил ей за ухо прядь волос.
Там у них в заведении дресс-код, сказал он. Вас бы не пустили.
Пойду кофе сварю. Сабина шмыгнула на кухню. Роджер последовал за ней. Дом так и плавал в солнечных лучах, но даже самое яркое солнце в те дни не могло помешать Сабине погружаться в спячку.
Роджер оторопело глянул на прикрепленный к холодильнику снимок мозга.
Это еще что за чертовщина?
Это Парсифаль, бросила она, занятая поисками фильтров.
Роджер сел за стол и зажег сигарету. Он был одним из немногих лос-анджелесских знакомых Сабины, еще не бросивших курить, и единственным, кто закуривал в чужом доме без разрешения. В другое время подобная неучтивость сильно бы ее задела.
Что вам известно о родных Парсифаля? спросил он.
Сабина пожала плечами и включила кофеварку.
Известно, что жили они в Коннектикуте. Известно, что умерли. Известно, что настоящая фамилия ПарсифаляПетри. Если вы приехали сообщить мне, что за его деньгами охотятся какие-то нежданно объявившиеся кузены, то обещаю воспринять это известие хладнокровно.
Обрывки сна ускользали прочь. Фан. Бассейн. Хорошо бы извиниться и на минутку отойтипосидеть, подумать.
Я всегда считал, что знаю Парсифаля достаточно хорошо. Роджер стряхнул пепел в стоящий на столе горшочек с темно-лиловой фиалкой. Но обнаружилось кое-что, о чем я понятия не имел. Как, думаю, не имели понятия и вы.
«Я тоже ничего не знал, произнес Фан. Вот что я хотел тебе сказать». Эти слова она помнила точно. Ожидая, пока сварится кофе, Сабина застыла между двух миров. И не желала ни спать, ни просыпаться.
Итак, сказал Роджер, сплетая пальцы шалашиком, точно член правления некой компании. Дело заключается в следующем. Он помолчал, выждав минуту, давая Сабине время хотя бы повернуться к нему лицом. Но поворачиваться она явно не собиралась, и Роджер продолжил: Фамилия Парсифаля вовсе не Петри. Его звали Гай Феттерс. У Гая Феттерса в Небраске имеются мать и две сестры. Насколько я могу судить, отец тут вне игрыне то умер, не то пропадает неизвестно где. Сказать точно я не могу.
Сабина достала и поставила на стол две желтые чашки. Налила кофе. Как ей помнилось, ни молока, ни сахара в доме не было.
Не может быть, сказала она.
Боюсь, что может.
Двадцать два года мы были вместе. Сабина села за стол, вытянула из пачки Роджера сигарету и зажгла. Самое время курнуть. Так что, думаю, я знаю его лучше, чем знали вы. Двадцать два года совместной жизни со счетов не сбросишь.
Ну, задумчиво протянул Роджер, возможно, данный случай представляет исключение.
Сигарета была отвратительной, но вкус ее Сабине нравился. Затянувшись, она выпустила струйку дыма в потолок. Был бассейн. В нем плавал Фан. Он сказал, что тоже ничего не знал об этом. Об этом? Сабина вскинула глаза на Роджера.
Там, в его завещании, было письмо. Он хотел, чтобы я сообщил семье о его смерти. Он основал для них фонддля матери и сестер. Но вы деньги не потеряете. Основная их частьваша.
Деньги я не потеряю, повторила Сабина. К ней перешли не только деньги Парсифаля, но и деньги Фана. Авторские права на бесчисленное количество компьютерных программ, на игру «Безделушка» все это теперь принадлежало Сабине.
Роджер вдавил сигаретный окурок в мягкую черную землю у стебля фиалки.
Должен сказать вам, что очень сожалею. Чертовски скверно с его стороны ничего вам не сказать. На все имеются свои причины, однако не думаю, что вам сейчас хочется в них копаться.
Вы правы, сказала Сабина.
Ну а мое дело спросить вас, не хотите ли вы с ними связаться. Я, разумеется, и сам собираюсь это сделать, но вдруг вы желаете вступить с ними в контакт самолично.
Он ждал ее ответа. Но Сабине было трудно даже глаза держать открытыми.
Можете все обдумать, сказал Роджер, прикидывая, задержится ли в этом доме настолько, чтобы успеть выкурить еще одну сигарету. И пришел к выводу, что не задержится. Позвоните мне завтра.
Сабина кивнула. Роджер вытащил из портфеля и положил на стол папку.
Здесь имена, адреса, телефоны и копия просьбы Парсифаля. Он встал. Значит, позвоните.
Позвоню.
Она не встала, чтобы проводить его, даже не предложила проводить, даже не заметила его замешательства. И окликнула, когда Роджер был уже возле входной двери.
Да?
Оставьте мне сигаретку, хорошо?
Роджер вытряс из пачки пару сигаретна дорогу до офиса, а пачку с оставшимися положил на столик в прихожей.
Прежде чем открыть папку, Сабина закурила.
Миссис Альберт Феттерс (Дороти). Аллайанс, Небраска.
Мисс Альбертина Феттерс. Аллайанс, Небраска.
Миссис Говард Плейт (Китти). Аллайанс, Небраска.
Там же находились адреса, номера телефонов, номера страховок. Мисс Альбертина Феттерс проживала с миссис Альберт Феттерс. Миссис Говард Плейт жила отдельно. Сабина прочла письмо Парсифаля, но узнала лишь его соображения касательно структуры фонда. И задумалась: уж не подделка ли это? Какой сценарий правдоподобнее? Три женщины из какого-то захолустья, Аллайанса в Небраске, сфабриковали документы о родстве с совершенно незнакомым им человеком с целью получить, заметим, не бог весть какую сумму? Или же выходит, что человека, которого она любила и бок о бок с которым проработала всю свою взрослую жизнь, она на самом деле не знала? Сабина водила пальцем по именам, точно они были написаны шрифтом Брайля. Альберт. Альбертина. Она выпростала руки из рукавов халата, и тот повис на спинке стула.
Биографию Парсифаля она представляла себе четко. Они успели поработать вместе недели две, когда Сабина поинтересовалась, откуда он родом. Парсифаль ответил, что из Уэстпорта. В другой раз посреди репетиций во время перерыва на ланч она попробовала расспросить о его родных. Парсифаль, в то время еще не растерявший юношескую склонность к мелодраматизму, выпустил из рук сэндвич и, взглянув ей в глаза, заявил:
У меня нет родных.
Жизнь без родных, без родителейэто же какая-то бездонная пропасть горя, Сабина такого даже представить себе не могла. И влюбилась в Парсифаля еще сильнее. Подробности высветились постепенно, в течение следующего года. Спрашивать надо было осторожно, улучив подходящий момент, не перебарщивая, не выводя один вопрос из другого. Действеннее всего были вопросы невзначай. Как зовут твою сестру? «Хелен». Излишняя настойчивость повергала Парсифаля в уныние. В конце концов Сабина поняла, что он вовсе не кокетничает, когда заявляет, что не хочет говорить на эту тему. Но кто-то еще из родных у тебя естьдядья, кузены? «Есть кое-кто, но близки мы никогда не были, а после смерти моих родителей они даже не пытались мне помочь. Ну их».
Постепенно иссяк и этот жалкий ручеек информации. Все было сказано, раскрыто, и Сабина так и не узнала ничего, кроме туманных намеков на какие-то печальные обстоятельства, о которых лучше не вспоминать. Однажды, уже спустя много лет, во время гастролей в Нью-Йорке она предложила съездить на поезде в Уэстпортхотелось увидеть место, где он вырос, может быть, даже посетить с ним вместе кладбище, положить цветы
Но Парсифаль посмотрел на нее таким взглядом, будто Сабина задумала, приехав в Уэстпорт, выкопать его родителей из могилы.
Ты, должно быть, шутишь, сказал он.
Она не шутила, однако больше об этом не заговаривала. Впрочем, как бы цинично такое ни звучало, была в сложившейся ситуации и своя выгода. Единственной родней Парсифаля осталась теперь Сабина, чему доказательством служила фотография в рамочке возле его кровати. Сабина была Парсифалю подругой юности, матерью, сестрой и, наконец, женой. История его жизни начиналась с момента их знакомства. Грех жаловаться.
Сабина захлопнула папку и шлепнула ее на стол. Как же плохо без Парсифаля! Будь он здесь, рядом, он бы все объяснил. Она прокручивала в голове события утра, пока голова не стала раскалываться от боли. Тогда она позвонила родителям.
Конечно же, они с удовольствием с ней встретятся, выслушают, что там с ней приключилось. Родители назначили встречу в ресторане «У Кантера». Ради Сабины они сделали бы что угодно и с радостью.
Когда Сабина жила с родителями, они каждое воскресенье отправлялись на ланч в ресторан «У Кантера». Традиция сохранилась и после того, как Сабина съехала.
Заказывали они неизменно одно и то же: два сэндвича «А-ля Дэнни Томас», один«А-ля Эдди Кантор». В середине восьмидесятых к излюбленным блюдам прибавились кесадилья и паста. Бывало, когда мать занималась с учеником, которому требовалась дополнительная математика, и не успевала приготовить ужин, они и на неделе ужинали в ресторане. Но чтобы явиться туда в три часа дня во вторниктакого на памяти Сабины не случалось. Едва она вошла, в нос шибанул, чуть не сбив с ног, запах солонины и копченого лосося. Она уже бог знает сколько времени не ела и невольно потянулась к стеклянной полусфере, наполненной всевозможными десертами, как завороженная уставившись на кугель.
Съешь сначала ланч, сказала мать, вставая из-за стола в уютном углу. Сабина поцеловала ее и села.
Сабина, произнесла официантка, коснувшись ее руки. Я слышала о вашем горе.
Сабина кивнула.
Я принесу вам что-нибудь очень вкусное, продолжала официантка. Что-нибудь самое лучшее, что-нибудь из ряда вон. Согласны?
Сабина согласилась. Самым лучшим сейчас было оставить ее в покое и не заставлять ничего выбирать самой.
Как только официантка удалилась, Сабина сказала родителям, что узнала новость, которую ей необходимо с ними обсудить, и вытащила папку. Отец и мать по ту сторону стола затаили дыхание.
Только бы не по поводу твоего здоровья! воскликнула мать, пальцем тронув папку.
О господи, нет, нет, сказала Сабина. Ничего такого!
Хоть она и мучительно нуждалась в совете, рассказывать родителям о случившемся чудовищно не хотелось. Они так не сразу приняли Парсифаля, столько времени потребовалось им, чтобы его полюбить, что даже и теперь, после его смерти, Сабина проявляла осторожность. Однако поведала все без утайки: про адвоката Роджера, про Гая Феттерса, про Аллайанс в Небраске, про мать и двух сестер. Отец заглянул в папку и принялся изучать ее содержимое с таким тщанием, что Сабина подумала, уж не упустила ли она чего из содержащихся там сведений.
Но мать лишь покачала головой.
Бедный Парсифаль! сказала она.
Отец вздохнул и закрыл папку.
Почему это «бедный Парсифаль»? спросила Сабина, уже точно уверенная, что все-таки что-то упустила.
Ресторан был огромный, величиной с каток или даже больше, но в три часа дня здесь было пустолишь несколько пожилых пар в дальнем конце зала пили кофе. Мужчины склонялись над своими чашками, сверкая веснушчатыми лысинами. Тем не менее мать Сабины понизила голос:
А ты не думаешь, что, может быть, это потому, что с ним Она помолчала, разжала пальцы. В руках ее ничего не было. Произошло что-то нехорошее?
Что именно?
Ну, не знаю, сказала мать, Но он был всегда таким душевным мальчиком, так хотел любви и тепла. А что если эти Феттерсы отвергли его? Выгнали его из дома за то, что он был гомосексуалистом. Вряд ли жители Аллайанса в Небраске отличаются особой терпимостью.
Подобное Сабине в голову не приходило. Откинувшись на спинку кресла, она глядела, как официантка ставит перед ней тарелку перлового супа с грибами и два кнедлика, с виду очень аппетитныхв мягком золотистом свете, падавшем через стекла искусственного витража на потолке, они так и сияли. Сабина поблагодарила официантку, но есть что-то расхотелось.
Вот он и постарался забыть прошлое, говорила мать. Потому и вралда, это было, конечно, нехорошо. Но эти люди, как я думаю, плохо обошлись с ним, иначе он никогда не вычеркнул бы их из своей жизни. На мой взгляд, весьма примечательно, что деньги, он им все же оставил, деньги, которые по праву должны были бы перейти к тебе.
Перестань, пожалуйста! Сабина замахала руками. Он мне и так завещал столько, что истратить невозможно.
Отец Сабины глубоко, печально вздохнул:
А может, тут дело и в другом.
Он долгие годы работал на Си-би-эс редактором новостей и много мог рассказать о том, как пара-другая перестановок в сюжете способны изменить финал.
Возможно, это последствия какой-то травмы.
Травмы? удивилась Сабина.
Ну да, такое случается, нехотя пояснил отец, потирая затылок. Может, что-то произошло, когда он был еще мальчишкой.
Господи, как бы возмутился Парсифаль подобным предположениям, подумала Сабина. «Ты и твои родители сидите в уютном ресторане и гадаете, запускал кто-нибудь руку мне в штаны, когда я был ребенком, или не запускал?!»
Сабина вновь заглянула в текст, который и без того уже выучила наизусть: миссис Альберт и Альбертина, но никакого Альберта.
Даже подумать страшно, сказала мать.
Сабине стало стыдно от того, что она не вступилась за Парсифаля, не кинулась на его защиту. Она не разделяла родительскую версию событийпо их мнению, достаточно достоверную, хоть и ужасную. Сабине казалось, что отец и мать лишь подобрались к правде, уловили ее общие очертания. Кто-то в Небраске сделал Парсифалю что-то дурное. Настолько дурное, что тот даже говорить об этом не мог.
Так что вы думаете? Стоит мне им позвонить? спросила она.
Но разве не для этого ты платишь адвокату? сказала мать. Зачем тебе тратить свое время на таких людей? Совершенно ясно, что Парсифаль не хотел, чтобы ты с ними общалась, а желания его следует уважать. Не надо тебе с ними знаться.
Отец согласно кивнул и подцепил с тарелки дочери стынущий картофельный кнедлик.
Сабина была благодарна родителям. В который раз она заставляла их разбираться в вопросах, в которых и сама-то разобраться не могла. Они хотели, чтобы она стала архитектором, а вместо этого она клеила макеты для девелоперов, осваивающих участки за городом. Они думали, что с ее внешностью она сумеет заключить выгодный брак, а вместо этого она посвятила жизнь мужчине-гомосексуалисту.
Сколько лет они воевали с ней, страдали, не разговаривали, но теперь все это отошло далеко в прошлое, все резкие слова были прощены и забыты. Парсифаль приходил к ним на каждый шабат, на каждый Песах и День благодарения. У него было свое место за столом, и на столе всегда были печенья макарон, потому что однажды он обронил, что обожает их. Парсифаль помогал матери Сабины клеить обои на кухне и научил ее отца крайне хитроумному карточному фокусу, которым тот потом восхищал и озадачивал друзей. На свадьбе родители Сабины стояли вместе с ними под хупой и плакали, если и не от счастья, то уж от любви наверняка. Обстоятельств их брака, твердила мать, они не одобряют, но избранник дочери им нравился всегда.
Мы не уйдем отсюда, пока ты что-нибудь не съешь, сказала мать Сабине. Если будешь продолжать так себя вести, ты попросту растаешь.
Мимо скользили официантки с кофейниками. Дарили старикам отраду и счастье. Метрдотель принес Сабине кусок шоколадного торта, который она не просила, и дал понять, что она может оставаться за столом хоть до скончания века.
Вечером Роджер заверил ее по телефону, что он согласенникаких проблем, пообщаться с родными Парсифаля с тем же успехом может и он.
Но что если они пожелают связаться с вами?
Не пожелают, сказала Сабина. Кому охота бередить старые раны!
Но я должен знать, как себя вести, если они попросят меня об этом.
На задней обложке телефонной книги Сабина рисовала черный цилиндр. Немного подумав, она поместила туда Кроля.
Ну, если попросят, она прикусила кончик ручки, ответьте им «да», но они не попросят.
Вы так в этом уверены, протянул Роджер.
Да, уверена, подтвердила Сабина.
Когда Сабине было девятнадцать и ее живо интересовала семейная история Парсифаля, его мать представлялась ей исключительной красавицей, этакой трагической героиней. Густые черные волосы небрежно заколоты, длинные ноги, со вкусом подобранные золотые украшения и звучный искренний смех. У нее были глаза Парсифалячуть раскосые, голубые, как у собаки-хаски, окаймленные стрелами черных ресниц. Вот она сидит, поджав под себя одну ногу, на переднем сиденье машины, в которой семья едет в Дартмутповидаться с сыном. Все вместе вслух разгадывают кроссворд. Африканская лошадь, пять букв.