Сабина видела егохудую узкую спину в синей майке, коротко подстриженные волосы. Видела кровь на лезвиях секатора, на траве.
И что было потом?
Все было, сказала Дот и снова сжала руками плечи. Все вместе и разом, в одну минуту. Я кричу, он кричит, Китти совсем голову потеряла от ужаса. Я поворачиваю его на спину и пытаюсь вот этими вот пальцами натянуть кожу обратно на кость. Она пошевелила пальцами перед лицом Сабины. Я была вся в грязи. Конечно, вид совершенно немыслимый. Я велела Китти принести ключи от машины, и мы прямо так, с места в карьер, отправились в больницу, которую, конечно, в сравнении с этой и больницей-то не назовешь. Все выскочили на нас посмотреть. Гай у меня на руках, Китти цепляется за его ноги, она тоже вся в крови, и я в кровивид у нас у всех был как после автокатастрофы. Я объяснила, что произошло, и тогда доктор говорит, что должен забрать его и зашить рану на голове и чтоб я подождала в другой комнате, пока он не закончит. Тут Гай изо всех сил вцепляется мне в блузку, вот сюда, возле шеи и начинает вопить благим матом. А я же сама не своя от того, что велела ему бежать, и я говорю: «Нет, я пойду с ним». А врачи мне: «Нет, не надо, Дот. Вам будет тяжело это видеть. Уж доверьтесь нам, а сами здесь посидите». Дот Феттерс перевела дух и взглянула на двойные стеклянные двери, ведущие туда, где зашивают детям головы. Я видела, как ему страшно, и знала, что все равно туда пойду. Уж если я что решила, то все. А потом, кровь из головы так и хлестала, что мы уже просто в луже стояли. Тут медсестра говорит Китти, что отведет ее помыться-почиститься и, может, игрушечку какую-нибудь даст. Но Китти у меня в стороне оставаться не любит. Гляжумедсестра ее силой оттаскивает, а она орет-надрывается. И в руках у нее ботинок Гая. Остались, значит, я, Гай и доктор. Прошли мы в маленькую комнатку, там мы с другой медсестрой кладем Гая на стол и велим ему лежать спокойно, пока будут его зашивать. «Ну как штопку штопают, говорю ему. Сейчас будешь как новенький». А он, как увидел иголку, стал дергаться. Ему чуть в глаз этой иглой не попали. Я его держу с одного бока, сестрас другого, крови в нем, считай, почти не осталось, а он все равно дерется как лев, что тебе взрослый. И он орет, и Китти в коридоре орет. Ну, времени ждать ни у кого нет, никакие мои уговоры на Гая не действуют, так что взяли они мешоктакой, в каких белье из прачечной возят, сунули Гая внутрь и затянули вокруг шеи. Гляжумой мальчик в мешке, только голова торчит. Я думала, что в обморок упаду. А они ремнями мешок этот к столу приторочили, только так Гая угомонить можно было, и сестра держала его голову, пока доктор укол делал. Ужас. Гай как только понял, что его одолели, брыкаться пересталлишь смотрит на меня, вытаращив глаза, а я стою и плачу, как дура, удержаться не могу. А доктор накладывает швымалюсенькие, мне так аккуратно в жизни не сделать.
У Сабины в памяти замелькали смирительные рубашки, цистерны с водой, цепи, томографы. Только не связывать, не запиратьни в коем случае.
У него была клаустрофобия, сказала Сабина. Точно. Он не выносил, когда его как-то стесняли. Говорил, что это после того, как в детстве его закрыли в холодильнике.
Ах, это, устало сказала миссис Феттерс. Это тоже было.
Сабина хотела ее расспросить, но тут раздалось: «Сабина Парсифаль!» Миссис Феттерс поднялась со стула.
Я сейчас вернусь, сказала Сабина.
Ну, если уж я поехала, то буду до конца.
Вам туда со мной нельзя, возразила Сабина.
Можно мне с ней? спросила сестру миссис Феттерс. Я ее свекровь. Ей только швы наложат.
Да, конечно, ответила сестра. В процедурную неотложки впускали всех желающих.
Когда они уселись на стулья в тесной белой комнатушке, Сабина окинула взглядом миссис Феттерс. Седые кудельки, очки в пластмассовой оправе. Мамаша с картинки. Чужой человек.
Вам совершенно незачем сидеть тут, сказала Сабина. Я легко все вытерплю.
Вошла доктормолодая китаянка в белом халате. Ее черные прямые волосы были убраны в хвост, свисавший до середины спины.
Так, миссис Парсифаль, вы порезались, сказала она, разматывая бинты и набирая воду в раковину. Осуждения в ее голосе не было. Когда это произошло?
Сабина ответила, что час или, может быть, два назад.
Доктор прикоснулась к ране, и боль горячей волной взметнулась от ладони к локтю. Боль эта понравилась Сабинеясная, честная. Прорезаласьзашьют, подождешьрана затянется, и швы снимут. Мысль о том, что ей выдалась возможность что-то превозмочь, воодушевила Сабину. Китаянка опустила раненую кисть в теплую воду и промыла рану. Сабина глядела, как руки доктора мелькают, ворочая, точно бледную рыбу, ее руку. Вода стала розовой. Затем рука была извлечена из раковины и высушена салфетками.
Я сделаю вам укол, сказала доктор, в доказательство своих слов наполняя шприц, и когда рука онемеет и потеряет чувствительность, мы наложим швы, хорошо? Все в процедурной, даже Сабина, были бодры и сосредоточенны, словно забыли, что на дворе ночь.
Встав с места, миссис Феттерс взяла невестку за другую, здоровую руку.
Сейчас будет самое болючее, сказала она. Сожмите мою руку крепче.
Все шло как положено, согласно хорошо отработанной процедуре. Доктор действовала умело, хотя доктором стала всего полгода назад. Казалось, она делает все не спеша, но с ее появления и вплоть до наматывания последнего бинта прошло не более десяти минут. После того как были подписаны все положенные документы и выданы копии, Сабина и миссис Феттерс ступили на резиновый коврик возле выхода, и двери тут же открылись, выпустив их на свободу.
Спасибо, что поехали со мной, сказала Сабина уже в машине. Шел второй час ночи, но на улицах было полно народу. В темноте мелькали силуэты пальм.
Я всегда рада помочь ближнему, да и с вами хотелось еще раз повидаться.
Сабина кивнула, но ничего не сказала в ответ. В машине Фана была автоматическая коробка передач, и ее левая рука праздно лежала на колене ладонью вверх.
Терпеть не могу, когда швы накладывают. Сколько раз приходилось для этого и самой в больницу ездить, и ребят туда таскать. То и дело надо было кого-то зашивать. Дот помолчала минуту, словно мысленно листая свой семейный каталог травм: разрыв аппендикса, перелом лучевой кости, бесконечный список страданий плоти. Помните, что я вам рассказалао том, как Гай упал на садовые ножницы? спросила она, словно Сабина могла за какой-то час забыть эту историю.
Сабина, на секунду отвернувшись от дороги, взглянула на свекровь и кивнула. Машин вокруг было немного.
Это был сущий кошмар, с начала и до конца, и я поедом себя ела, думала, что все я виновата, что это из-за меня у него будет шрам на лице, но я ни секунды не боялась, что он может умереть. Даже в голову такое не приходило.
Так уж всегда бываетрискнешь выйти за порог, и начинаются разговоры. Куда ни кинешь взгляд, повсюду люди. Лосанджелесцы не спяти говорят, говорят. Склоняют головы друг к другу на передних сиденьях проносящихся мимо машин и теснятся на тротуарах. Перешептываются и орут издалека. Ну а те, кому сказать нечего, предусмотрительно остаются дома, в постели.
Мне тоже не верится, что он умер, миссис Феттерс, если вы об этом.
Сабина въехала на круглую площадку перед входом в «Шератон», предназначенную для прибывающих на регистрацию, к числу которых они не принадлежали. Женщины молча сидели в машине.
Так почему же? сказала Сабина, поскольку было уже поздно и мучения, причиняемые незаданным вопросом, по силе уже сравнились со страхом его задать. Почему вы не виделись с сыном целых двадцать семь лет?
А что он вам говорил?
Он говорил, что вы умерли.
Миссис Феттерс затихла. Похоже, она держала в уме немало версий того, что мог сказать Парсифаль, но такой среди них не было.
Ox, наконец печально вздохнула она. А правду-то он вам когда сказал?
Никогда. Правду узнала я от адвоката, который нашел ее в бумагах. А раньше и он ее не знал.
Господи боже пробормотала миссис Феттерс. Она крепко прижала руки к бокам, словно собираясь с духом. Иными словами, получается, все это время Она помолчала, пытаясь собрать в единую картину все, что свалилось на нее в последние дни. Пойдемте в бар, выпьем. Мне надо выпить.
Но поздно же, возразила Сабина.
Поставьте машину, сказала она. Или так оставьте. Все равно! А о сестрах что он говорил? Что и они тоже умерли? Нет, он не мог сказать о Китти, что она умерла!
Хелен, сказала Сабина. Он называл только одну сестру, Хелен. Говорил, что все вы погибли в автокатастрофе в Коннектикуте.
В Коннектикуте тихонько повторила миссис Феттерс название штата, которого в глаза не видела. Вы, наверное, гадали, что такого я могла сделать ужасного, что могла сотворить мать, чтобы сын объявил ее мертвой и всю семью свою объявил мертвой? Казалось, она готова была пешком отправиться обратно в Форест-Лоун и голыми руками выкопать Парсифаля из могилы. Словно он был их убийцей.
Он хотел освободиться от прошлого, сказала Сабина. Вот все, что я знаю. Никто не говорит, что это из-за чего-то, что сделали вы.
И добавила про себя: хотя на самом деле это именно из-за вас.
Удивительнобар работал до двух часов ночи. Сейчас тут было тише, пианист уже ушел, гостей обслуживала одна официантка. Бармен радостно помахал им, точно друзьям, которых сто лет не видел, поманил к стойке и, ни слова не говоря, налил то, что они пили, прежде чем уйти. Бармен, который помнит клиентов, просто чудо природы какое-то!
Выпьем за вашего мужа и моего сына, предложила миссис Феттерс, и они чокнулись. За Гая, сказала миссис Феттерс.
За Парсифаля.
Выпили. В первые восхитительные секунды виски, налитый поверх кубиков льда и еще сохранявший тепло, показался Сабине чуть ли не сладкимона с трудом оторвалась от стакана. Она понятия не имела, с чего начать, слишком о многом надо было поговорить. Но миссис Феттерс выбрала совершенно неожиданную отправную точку:
Расскажите мне о том пареньке, что на кладбище.
О Фане?
Миссис Фаттерс кивнула, но кудельки ее даже не дрогнули.
Это наш друг. Друг Парсифаля и мой друг.
Но большедруг Гая, да?
Сабина очертила тонкой красной соломинкой край стакана.
Парсифаль с ним познакомился первый.
А чем он занимался?
Компьютерами. Разрабатывал компьютерные программы. И добился больших успехов. Он придумал «Безделушку».
Безделушку?
Игру «Безделушка», пояснила Сабина.
Миссис Феттерс это название ничего не говорило. Спросить любого в этом баре, и он пустится в рассказы о том, как полжизни угробил на эту игру. Сабина наблюдала за миссис Феттерс, сосредоточенно обдумывавшей услышанное. Мужчина за соседним столиком что-то шепотом втолковывал женщине, а та, понурившись, плакала. «Слушай, уловила Сабина его слова. Ты меня слушай!»
О Парсифале я ничего не знаю, сказала миссис Феттерс. Слишком долго меня не было в его жизни. Но я знаю кое-что про моего сына Гая, и это «кое-что» изрядно все усложняет Миссис Феттерс замялась, точно слово, которое требовалось для объяснения, было из шведского языка, а шведский она подзабыла. Гай был гомосексуалистом.
Сабина глотнула виски, чувствуя своего рода облегчение. Чего она не обрела в нем при его жизни, того не обнаружилось в нем и после смерти. Что ж, справедливо.
Да, сказала она. И Парсифаль тоже.
Миссис Феттерс кивнула с удовлетворенным видом следователя, чья версия подтвердилась.
Но кем же вы ему были в таком случае? Вы слишком красивая, чтобы просто служить прикрытием.
Мы были очень близкими людьми, тихо сказала Сабина.
Казалось, все в баре прислушались, а бармен даже перегнулся через полированную стойку, притворившись, что тянется за вазой с солеными орешками. Ответа на вопрос миссис Феттерс не былоесли только, как кино, просмотреть с начала до конца всю историю их полупризрачных отношений
Мы вместе работали, мы дружили. Когда умер Фан, думаю, нам обоим стало одиноко, и мы поженились.
Но почему вы не вышли замуж за кого-нибудь другого?
На столике между ними теплилась в светло-оранжевом стакане свечка. Перед мысленным взором Сабины вереницей прошли «другие» мужчины, влюбленные в нее, умолявшие ее внять голосу разума. Архитекторы, иллюзионисты, торговцы коврами, парень из отдела упаковки в супермаркетеникто ей не приглянулся, всех она отвергла.
Я любила его, сказала Сабина. Это все знали.
Этого мальчика все любили, ответила миссис Феттерс, низводя ее признание до общего места. Но разве между вами никогда не было Она склонила голову набок, словно вслушиваясь в слово. Близости?
Нет.
И вас это устраивало?
О господи, не знаю Нет, поначалу очень не устраивало. Даже после смерти Парсифаля тема эта смущала ее. В молодости, думаю, я надеялась, что он передумает, что надо только проявить терпение. Иногда я злилась на него, а он на меня. Однажды мы даже разбежались. Мне тогда было лет двадцать пять. Но врозь мы оставались всего неделю, а потом Она замолчала, глядя на Дот. Черты Парсифаля еле заметно прогладывали в материнском лице, в очертаниях губ. Вот когда мы разошлись, во мне и произошла перемена. Я так скучала по нему, что решила, ну лучше пусть будет все как есть. Решила смириться. Я верю, что он любил меня, ведь любовь бывает такая разная.
По-моему, вы приняли неверное решение, сказала миссис Феттерс.
А по-моему, абсолютно верное, возразила Сабина и осушила стакан.
Миссис Феттерс уважительно кивнула:
Может, вы и правы. В мире столько вещей, которых мне никогда не понять.
Вы понимаете, почему Парсифаль говорил мне, что вы умерли?
Миссис Феттерс одним глотком прикончила свой виски и поискала глазами бармена, впрочем, искать долго не пришлось.
Понимаю.
Хорошо, сказала Сабина. Поделитесь со мной. А то я устала откровенничать.
Миссис Феттерс кивнула. Вид у нее был усталый, похоже, начала сказываться бессонная ночь.
Я в Аллайансе родилась и всю жизнь там прожила. Если бы в детстве мне кто сказал, что бывают мужчины, которые любят других мужчин Она помолчала, видимо попытавшись вообразить что-нибудь столь же немыслимоесобак, любящих кошек? но подходящего сравнения так и не придумала. Ну, просто у нас такого быть не могло. Жили у нас, помнится, двое, на железной дороге работали, поселились вместе, на отшибе, за городом. Многие мужчины с железной дороги жили вместе, но тут было другое, и эти двое всех как-то смущали, беспокоили. Они вскорости уехали, но люди, думается мне, так до конца и не поняли, что между ними было такое. Мы все там отсталые были, косные, а я из всех косных самая косная! Я уж взрослая была, замужняя женщина, когда мне объяснил кто-то про геев, да и тогда не сразу поверила. Но что Гай не такой, как другие, я всегда понимала. Ему было года три-четыре, когда я разобралась что к чему. Я и сама себе в этом не признавалась, а другим и подавно, но знатья знала.
Подошел бармен с двумя новыми стаканами.
Предлагаю сделать последний заказ, сказал он, собирая пустую посуду и грязные салфетки.
Мы подумаем, ответила миссис Феттерс.
Сабина терпеливо ждала, пока она осушит свой стакан.
Я все никак до сути не доберусь. Это потому, что добираться до неемне как нож острый. Гаю исполнилось четырнадцать, начались неприятностипошли друзья, какие-то игры с ними, которые мне казались вовсе и не играми. Я отправила его в Библейский лагерьо душе подумать. Только натура его все равно наружу лезла. Я думала, что это как болезнь, которую можно одолеть. И вот, когда я была беременной, Берти носила, я его отослала в исправительное заведение для мальчиков в Небраске, в Лоуэлле, чтобы вылечили его там. Отправила в настоящий ад, чтоб выбили там из него дурь эту, это зло. В тот же день, как ему исполнилось восемнадцать, он явился домой, собрал вещи и уехал. Вот так. Больше он знать нас не желал. Прошло сколько-то времени, и я перестала его за это корить. Я пятнадцать лет не знала, где он и как он, а потом увидела вас вдвоем на шоу Джонни Карсона. Вы и представить себе не можете, каково этодумать, что твой ребенок, может, бедствует, страдает где-то, и все из-за тебя, и вдруг ты видишь его в телевизоре, видишь, что он фокусник и знаменитый. Я чуть с ума не сошла! Я написала на это шоу и попросила передать мое письмо Гаюфокуснику Парсифалю то есть. О, я так раскаивалась, и я писала ему об этом, и писала, как мы все хотим, чтоб он вернулся домой. Каждый день бегала к почтовому ящику, и каждый день сердце замирало. И наконец получила письмокак и следовало ожидать, без обратного адреса и со штампом Лос-Анджелеса. Очень вежливое письмо. Он писал, что все прощено и забыто, что прошлое осталось в прошлом и не надо его оттуда вытаскивать. Писал, что больше никогда в жизни не хочет вспоминать о том, что было, и просит меня отнестись к этому с пониманием. Он слал нам деньги, с годами все больше и больше, но писать не писал. Ни мне, ни даже Китти, что, по-моему, было с его стороны дурнокак бы он на нас ни злился.