Стоп, я на днях это читала. Рой, прием. (Рой, пожалуйста, напомни мне, сколько калорий в кофе с молоком. С необезжиренным и с полуобезжиренным. Рой, алло? Тебе, между прочим, перерыв на обед не положен. Быть моим личным напоминальщиком на побегушкахдело нелегкое.)
Когда я в прошлый раз заикнулась Ричарду о том, что хочу найти работу в хорошей компании в Лондоне, он ответил: Ты сдохнешь мотаться туда-обратно каждый день. Ты ведь уже не так молода. Почему бы не поискать что-нибудь рядом с домом, как Деб?
И такой-то доли он мне желает? Через пару лет после того, как Джим ушел к азиаточке (дружелюбной, тактичной, с мозгами, отлично ладит с детьмисловом, сущий ночной кошмар), Деб бросила работу в одной из крупнейших юридических фирм. У Феликса развилось навязчивое расстройство: он требовал, чтобы горошины на тарелке лежали отдельно от кукурузы и кетчупа, а если няня забывала об этом его ультиматуме, он ее кусал. Найти няню, которая согласилась бы, чтобы ее регулярно кусали, оказалось невозможно.
Я не сдалась, Кейт, я, черт побери, смирилась с неизбежным, гремит Дебра, перебрав, что в последнее время случается частенько. Все мои знакомые женщины средних лет, кроме верховных жриц храма своего тела, крепко дружат с графом Шардоне и его разбитным дружком Пино Гриджо. Каждый день, около половины седьмого вечера, когда рука сама тянется к холодильнику, я повторяю себе: Пустые калории!и порой веду себя хорошо, прислушиваюсь к этому предупреждению, но бывает и так, что проще, да и милосерднее даровать себе доступ к волнующему теплу и моментальному ощущению благополучия.
Как же меня бесит, когда про меня говорят, что я бросила работу, признается Деб, принимаясь за третий бокал.
Я тоже. Так что сказочная рыжая красавица с лицом Джулианны Мур, фигурой Дженнифер Лопес и дипломом Кембриджа, без пяти минут партнер в лондонской юридической фирме, зарабатывающей бешеные деньги, теперь прозябает в конторе юрисконсульта над индийским ресторанчиком Горячие штучки на главной улице провинциального городка, разрешает конфликты дряхлых стариков, готовых убить соседей из-за слишком высокой живой изгороди, и топит горести в вине, из-за чего обзавелась лишним весом и красным носом. Последнее время все электронные письма Деб начинаются с фразы Пристрели меня!.
Мне же нужно что-то получше. Не так ли?
Дебра становится все громче и агрессивнее, я решаю сменить тему и рассказываю ей о белфи. Наши бедымаленькие подарки друзьям, страдающим из-за того, что нам, по их мнению, живется легче.
Да они все так делают, фыркает Деб. Секстинг. У Руби в школе парня из ее параллели за это даже арестовали. Он послал фотку своего члена какой-то четырнадцатилетней девице. Поднялся хайп, его обвинили не то в совращении малолетних, не то еще в чем-то настолько же смехотворном. Бедолагу на время исключили из школы. А та девица даже не жаловалась. Учительница увидела, что девчонка смеется и показывает подружкам фотку члена, вот и раздули целое дело: она-де несовершеннолетняя.
Я считаю себя человеком широких взглядов, отвечаю я, но ты можешь себе такое представить?
Легко, дорогая. Раз ты купила детям телефоны, которые могут проделывать такие штуки, почему бы и нет? Это же так соблазнительно. Я тоже это делала.
Что? Ты это делала? Деб. Нет. Не может быть. Пожалуйста, скажи мне, что это не так.
Только сиськи. Она улыбается, обхватывает груди ладонями и приподнимает, оттянув и без того облегающую блузку, так что кажется, будто у Деб в руках трясущаяся панакота. Показать сиськиэто фактически начальный уровень онлайн-знакомства, милая моя Кейт. Считай, тебе повезло, что ты уже занята и тебе не надо демонстрировать свои прелести новым претендентам.
А мне их жаль, признаюсь я, вдруг осознав, до чего меня злит собственная беспомощность в этой истории с белфи. Ведь, по идее, Эмили и Руби должны быть самым свободным и эмансипированным поколением девушек за всю историю. И вот, когда до равенства уже рукой подать, они тратят все свободное время на макияж, селфи и белфи, словно какие-нибудь куртизанки в борделе конца девятнадцатого века. Что же с ними такое сталось, черт побери?
Убей, ума не приложу. Деб безуспешно пытается подавить громкую отрыжку. Ну что, попросим счет? Оборачивается и знаком подзывает проносящегося мимо официанта. Руби расхаживает полуголая, но стоит какому-нибудь бедолаге свистнуть ей вслед, как тут же начинается: Ах, он ко мне пристает! Я пыталась ей втолковать, что мужской мозг запрограммирован реагировать на определенные части женской анатомии. Парни вроде Феликса и Бена способны вести себя прилично, если их растили женщины типа нас с тобой, но очень многим воспитания не хватит, и тогда у тебя будут проблемы, потому чтосюрприз, твою мать! насильник Боб не читал студенческую брошюрку о том, что лапать девушек недопустимо.
Мы умолкаем.
Дети говорят, что я из прошлого, наконец признаюсь я.
Мы обе из прошлого, слава богу! громогласно объявляет Деб. И я рада, черт побери, что в нашем детстве и юности не было социальных сетей. Вернувшись из школы, мы хотя бы были предоставлены сами себе или общались с родными, которые обращали на нас не больше внимания, чем на мебель. И никто раз в десять секунд не совал нам под нос свою гребаную идеальную жизньвот, мол, полюбуйся. Представляешь, если бы все эти противные мелкие сучки, которые изводили тебя в школе, вдруг благодаря телефону оказались прямо у тебя в комнате? Мне и без них было фигово. И зрители мне были не нужны, благодарю покорно.
Наверное, каждое поколение родителей чувствует что-то подобное, говорю я осторожно. Я много думала об этом, но еще не пыталась облечь в слова. Просто этот этот этот водораздел между нами и нашими детьми, их миром и тем, в котором выросли мы не знаю, Деб, это случилось так быстро. Все переменилось, а мы даже не поняли, что происходит. И что с ними будет в итоге? Как Бен научится сопереживать другим людям, если он полжизни проводит за перестрелками в какой-то виртуальной реальности? Я тебе говорила, что Эмили, оказывается, загрузила программу, которая помогает обходить настройки родительского контроля?
Деб, разумеется, восхитилась, а вовсе не возмутилась.
Гениально! Ну какая же умница, вся в маму.
Пора по домам. Деб допивает мое вино, мы слегка препираемся из-за счета. Не помню, кто платил в прошлый раз. Я спросила у Роя, но он до сих пор ищет количество калорий в кофе с молоком.
Гардеробщик у дверей подает нам пальто, и я спрашиваю у Деб:
Скажи мне, только честно. Я выгляжу на сорок два?
Она ухмыляется.
Господи, конечно, без вопросов. Мне тридцать шесть, дорогая. И если я когда-нибудь решу познакомить с тобой очередного ухажера, нам нужно будет поработать над легендой. А то он еще подумает: Они учились на одном курсе, но у них разница в возрасте шесть лет, это как вообще? И ты скажи мне честно, Кейт, как думаешь, я выгляжу на тридцать шесть?
Нет. Я так не думаю. Ни на какие тридцать шесть Деб не выглядит, как, впрочем, и я.
Ну конечно. Ты выглядишь прекрасно как никогда. И тебе очень идет эта прическа.
Мы расходимся в разные стороны, но на полпути Дебра оборачивается и кричит мне:
Встреча выпускников! Не забудь! Я к ней похудею на два стоуна!
И помолодеешь на пятнадцать лет! кричу я в ответ, но уличный шум заглушает голос, и Деб скрывается из виду.
17:21
Дивно погуляла с Ленни. Он так рвался на улицу, когда я вернулась с обеда, а сейчас спит на лежанке возле Аги, развалившись на спине, раскинув все четыре лапы и выставив наружу белый пушистый живот. Все-таки в этой звериной доверчивости есть что-то невероятно трогательное. Ричарда и след простыл, Бен на футболе, а Эмили вроде говорила, что приведет подружек.
В комнате дочери три девочки в гробовой тишине сидят на ее кровати, склонившись над мобильниками с таким видом, словно пытаются расшифровать И цзин. Одна из них Лиззи Ноулз, дочь Синтии, та мерзавка, что отправила всем белфи, втораябледная, красивая, рыжая, кажется, Иззи.
Здравствуйте, девочки. Почему бы вам, я не знаю, не поболтать? Поговорить нормально, посмотреть друг другу в глаза, предлагаю я с легкой насмешкой, глядя сквозь приоткрытую дверь на эту жутковатую немую сцену. Эмили поднимает голову и бросает на меня фирменный взгляд, в котором читается: Вы уж простите мою мать, она умственно неполноценная.
Мы общаемся. Переписываемся, шипит она.
Я чувствую себя Чарльзом Дарвином, который наблюдает за вьюрками на Галапагосских островах. И чем закончится такое вот бессловесное общение? Мои прапраправнуки появятся на свет с цепкими пальцами, специально для того, чтобы набирать сообщения, но без голосовых связок и малейшей способности читать по лицам? Считать это эволюцией нашего вида, если эволюция означает прогресс, я, хоть убей, не могу, но хотя бы Эм не одна. Противоречия со сверстниками, вызванные белфи, если и были, то явно сгладились. По крайней мере, я на это надеюсь. Я сообщаю девочкам, что если они хотят, то внизу есть спагетти болоньезе. Отвечает мне только Лиззи. Спасибо, Кейт, мы спустимся позже, говорит она со снисходительной прохладцей, как леди Мэри Кроули миссис Патмор, кухарке из Аббатства Даунтон. Я отвечаю Лиззи самой заискивающей улыбкой, на которую только способна: в руках этой девицыхрупкое счастье моей дочери.
17:42
К возвращению Бена я ставлю на стол хумус и свежую морковь, чтобы ему было чем перекусить. Петр снял все старые столешницы, живем как в сарае, но скоро это должно закончиться. Бен фыркает, не обращая внимания на здоровые закуски, достает из буфета чипсыкто их только купил? и скрывается в гостиной. Через несколько минут оттуда доносится голос другого мальчишки. Откуда он там?
17:53
Бенджамин, пора ужинать.
Бен? Иди за стол, пожалуйста. Спагетти готовы.
Еще пять минут. У нас уже почти середина матча.
У кого это у нас?
У нас.
У кого у вас?
У нас с Эдди.
Когда он пришел? Я не слышала. Я вхожу в гостиную и говорю особым суровым материнским голосом: Бен, ты же знаешь правила. Если ты хочешь позвать друзей
Бен один-одинешенек сидит на диване, ссутулясь, и так лупит по кнопкам джойстика, что большие пальцы расплываются в пятно. На экране телевизора некто в красном пробивает угловой. Игроки прыгают кто во что горазд, болельщики взрываются криками, Бен опрокидывается, словно его подстрелили, и хохочет в подушку. Ему вторит чей-то смех из ниоткуда, я узнаю голос Эдди. Ваще, произносит он, но самого Эдди не видно.
Это реально? уточняю я, силясь понять, то ли по телевизору идет матч и болельщики посылают судью на хер, то ли это миллионы цифровых точек. Да я в последнее время и в собственной-то реальности сомневаюсь. Наверное, нужно заказать кому-нибудь своего цифрового двойника, который будет готовить ужины, покупать плитку для ванной и делать массу других скучных дел, которые все равно никто не замечает, а настоящая Кейт займется тем, чего ей хочется на самом деле, потому что времени у нее будет куча и вдобавок идеальный маникюр. Начнет качать пресс и укреплять просевшие мышцы тазового дна, а поводов для ругани у нее поубавится.
Типа того.
А Эдди где?
Дома, мам, не тупи.
Ты как с матерью разговариваешь? Твой реальный ужин на столе и остывает, между прочим.
Ладно. Еще пять минут.
Еще пять минут было десять минут назад.
У нас дополнительное время. Может, назначат пенальти. Я не могу остановить игру. Мы тогда продуем матч.
Я сдаюсь. Эмили с подругами наверху, но они друг с другом не разговаривают. Бен внизу разговаривает с друзьями, которых тут нет, они за несколько миль отсюда, в другом районе. Дети правы: я из прошлого. А они тогда из какого-то Безумного Макса, постапокалиптического будущего, в котором человечество отказалось от всякой вежливости и реального общения, принятых в прошлые столетия. Меня это пугает не на шутку, но попытаться избавить их от цифровой зависимостидохлый номер. Все равно что выключить ветер или дождь. Если рай действительно существует и мои дети когда-нибудь попадут в него, первым делом спросят святого Петра: Какой тут пароль от вай-фая?
Наконец голод приводит Бена за стол, и он ест с таким аппетитом, что душа радуется. Мне нравится смотреть, как мой сын поглощает любимое блюдо, наверное, это какой-то атавизм. Прожевав спагетти, которые он, кое-как подцепив, отправляет в рот, вместо того чтобы сперва аккуратно намотать макароны на вилку (битву за хорошие манеры я давным-давно проиграла), Бен объясняет мне, что наверху Эмили с подругами просматривают ленты фейсбука и инстаграма и делятся понравившимися фотками и видеороликами. Говорить при этом совершенно не обязательно. То есть они показывают друг другу то, что сказал, написал или снял кто-то другой, вместо того чтобы порождать собственные оригинальные мысли и истории. Я невольно вспоминаю, как мы с Джули создавали в нашей комнате целые вселенные с помощью Лего и одной-единственной куклы Синди.
А с людьми мы общаемся ИРЛ, добавляет Бен. Пармезан еще остался?
Сейчас принесу. Что такое ИРЛ?
Ма-ам, ты знаешь, что такое ИРЛ.
Не знаю.
В реальной жизни.
Поняла. Значит, в реальной жизни?
Да, только обычно это не совсем ИРЛ, потому что ты все время онлайн.
А школа? Школа ИРЛ?
На уроках пользоваться телефонами нельзя, осторожно признается Бен, но народ все равно пользуется. Вот так вот в целом и общается мое поколение.
В первый раз слышу от него такие мудрые и зрелые речи. Мне и в голову не могло прийти, что он знает слово поколение. А вот вам! Пора уже перестать относиться к нему как к семилетнему.
Выходя из-за стола, Бен спрашивает, в курсе ли я, что мальчишки в школе присудили Эмили звание Лучшей задницы года, потому что фотка с ее жопой облетела всю школу, а Эм отправили к школьному врачу, потому что ее стошнило на собрании?
Нет, не в курсе.
21:37
В комнате темно, но лицо моей дочери освещено экраном телефона. Она листает фотографии. Их много, какое-то невероятное количество, экран за экраном. Подойдя ближе, я вижу, что почти все ониселфи. Ни на одной из них Эм не улыбается, на фото она надула губы, как теперь модно у девушек, и непонятно, то ли на что-то обиделась, то ли хочет тебя чмокнуть. Из-за этой утиной гримасы губы кажутся непропорционально огромными. А щеки она втянула, как сексапильная гламурная модель. Эмили постоянно смотрит обучающие ролики по макияжу и, признаться, красится куда лучше меня, но со стороны это выглядит так, словно она нарисовала на своем милом округлом личике какую-то прожженную взрослую тетку.
Мне совершенно не нравятся селфи, эта галерея нарциссизма, и то, как жадно Эмили вглядывается в них, точно наркоманка, для которой наркотикона сама. В семейном альбоме, который хранится дома у мамы, всего три или четыре снимка, на которых я в возрасте Эмили. На первом мы с Джули на каникулах в Колуин-Бей, на втором яподружка невесты в слишком тесном атласном платье цвета фуксии (между примеркой и свадьбой у меня вдруг выросла грудь), на третьем мы с папой в огороде на заднем дворе, папа голый по пояс, улыбается в камеру, он дьявольски красив, вылитый Эррол Флинн, а я неуклюжая, прямая как палка, в вязаной маечке и юбке из марлевки, с дурацкой ровной челкой и в старушечьих очках с толстой оправойсовершенно на себя не похожа. Эмили за неделю делает больше собственных фотографий, чем я за полжизни. Меня это тревожит, но я прекрасно понимаю, что стоит об этом заикнутьсяи она откусит мне голову.
Шикарно выглядишь. Ты только посмотри, какая ты красавица!
В ответ на мой комплимент Эмили пожимает плечами, переворачивается на бок и натягивает повыше одеяло.
Как в школе, милая, все хорошо? Я попросила сына моей хорошей знакомой из женской группы удалить твое белфи из интернета. Джош Рейнольдс компьютерный гений, учился в твоей школе, закончил десять лет назад. Говорит, что снес все фотки, которые только смог найти.
Мам, пожалуйста, не надо.
Я знаю, тебе не хочется об этом говорить, родная. Я все понимаю. Я лишь хотела тебе сказать, что Джош заблокирует белфи, если кто-то снова захочет им поделиться.
Папе не говорила?
Нет, конечно.
Я вижу, как плечи Эмили вздрагивают под одеялом.
Ну что ты, доченька, все хорошо. Не плачь. Я ложусь рядом с ней на кровать, глажу ее по мокрым щекам. Чего ты? Из-за белфи? Тебя дразнили?
Нет, мам. Просто стресс. В школе трудно. Я не самая умная, не самая красивая, не самая спортивная. Я ни в чем не самая-самая.