Я надеюсь, и плоть у меня будет чуть-чуть иная, тихо сказала Ирина и исчезла.
Утром Тарас покинул Институт.
Главному от меня поклон, сказал он на прощание.
«Она будет моей мистической сестрой, думал он, возвращаясь в Москву. А совокупление со своей мистической сестрой и безмерная духовная любовь к ней ведет к андрогенности. К удивительному, на веки вечные совершенному существу, место жизни котороговысшие миры. Так говорят древние тексты».
Ротов уже подходил к своему дому и оглянулся на прохожих.
«Только бы не ошибиться. Что-то я в себе чувствую необычайное. Если она действительномоя мистическая сестра, то дело в шляпе, я спасен. Но такое бывает раз в тысячелетие: встретить свою мистическую сеструзначит победить этот мир».
И Ротов исчез в подъезде своего московского дома.
глава 25
От Ротованикаких вестей. Словно сам Аким Иваныч унес его за пределы мира сего.
Алёна проснулась в своей постели, и блаженная нега сразу ушлавсего из-за одной мысли: надо звонить Лохматову. Договориться о встрече и прямо спросить: кто есть Аким Иваныч и где он сейчас?
«Этих двух что-то соединяет», вошла сияющая сумасшедшая мысль.
Встала и не позавтракав, выбежала на улицу: из вечной своей «осторожности» решила звонить по автомату.
К ее мрачному удивлению Трофим Борисыч подошел сам.
Сегодня в пять. У входа в ресторан «Трактир» на Маросейке. Знаешь? коротко и неожиданно предложил Лохматов.
Знаю где. И приду.
Алёна бросила трубку.
Ресторан был недешевый, но захудаленький. Лохматов явно избегал светиться в шикарных местах. «Почему? подумала Алёна. Ему видней, да и мне лучше. А может быть, не любит ничего показного».
Оделась она скромненько и недолго ждала. Лохматов вылез из весьмапо ее взглядуподозрительной машины, тоже скромной для него, но надежно защищенной. Такой уж у нее был вид. А что внутриАлёна не видела.
Лохматов быстрым шагом подошел к Алёне и повел за собой. Одет был просто. Оказались они в каком-то приплюснутом зале с низким потолком. Тишина, не ресторанный покой, людей мало. Только в углу, у стены, официантывсе понимающие. Такие могли бы обслуживать даже на Луне. Улыбались, но очень сдержанно.
На цены Лера махнула рукой. Чтоб тут пообедать, спонсор нужен. Она изумилась странной дороговизне.
Лохматов выглядел не дико, но мрачновато. На убийцу не походил, на бизнесмена тоже. Походил только на самого себярешительного, мрачного, как черное солнце.
На столеникакого алкоголя, выбрали только изысканные блюда и цейлонский чай.
На одно мгновение в глазах Лохматова возникло нечто дикое, когда он глянул на потолок, на стены.
«Почему? Он живет в своем измерении», мелькнула мысль у Алёны.
Ну как, дочка, чего ты хочешь от меня? и Лохматов воткнул в Алёну свой вполне родительский взгляд.
Потом скажу.
Тебя не смущает, что я, в некотором роде убийца, называю тебя «дочкой»?
Не смущает, Трофим Борисович, нисколько. Только уж я буду называть вас на «вы» и Трофимом Борисовичем. Не обижайтесь. А Отец у меня помимо кровного есть и вечный, как и у многих других. Вы знаете, о Ком речь.
Хвалю за откровенность.
Но признаюсь, вы для меня тайна.
Я и для себя тайна, дочка, угрюмо, но с веселием, ответил Лохматов, пробуя рыбу.
Но о чем мы с тобой сегодня поговорим. Итак, твое пожелание?
Алёна ни с того ни с сего отхлебнула чай, который Лохматов заказал сразу.
Знаете ли вы такого, мягко говоря, человека по имени Аким Иваныч?
Первый раз Алёна увидела Лохматова оторопевшим. Взгляд его помутнел, но мутность была настораживающая.
Откуда знаешь о нем? тихо спросил наконец.
Алёна рассказала все, что знала. Иначе все ушло бы в бессмыслицу.
Все ясно, дочка, все ясно, пробормотал Трофим и вдруг заказал себе водки, умеренное количество, правда.
Водка возникла на столе моментально.
Знаешь, глаза Лохматова чуть-чуть загорелись темным огнем, прежде чем говорить об этом типе, я немного тебе приоткрою себя, дочка. А ты внимай, ты достойна. Слушай тему.
Сердце Алёны забилось: «вот оно, вот оно! Что «оно»?
Трофим взял сразу быка за рога:
Тоскливо мне здесь, в этом мире, дочка, тоскливо. Тоска в натуре. Самая утробная. Потому что не мир это, а тюрьма. Лохматов отхлебнул водки. А мне надо, чтоб стены рушились, чтоб все двери в миры, видимые и невидимые, распахнулись, чтоб ширь была необъятная. Чтоб все было у меня как на ладони: от ада до Господа, до самого верху. Если помер кто, пусть кукарекает на том свете, а я погляжу. Чтоб все рожиот диких до великих, при мне были, у меня, как в кармане, точнее, на виду. Чтоб не было стен между мирами, перегородок. Вселенную чтоб проглотить.
Алёна отшатнулась:
Но если так, это означало бы разрушение всего миропорядка.
Лохматов захохотал:
Так ведь этого я и хочу. Чтоб рухнул разум и мировой порядок. Чтоб хаос, великий хаос возродился. Чтоб все двери, даже в самое необъяснимое, были раскрыты Чтоб гулять можно было бы по всей Вселенной Волюшка, волюшка мне нужна Вселенская волюшка
Алёна с изумлением смотрела на него, и вдруг на ее глаза навернулись слезы.
Вы оказались таким необыкновенным человеком, Трофим Борисович. Зачем же вы связались с криминалом, с бизнесом, с этими людьми-машинами, обреченными
Потом узнаешь. Но я ж не такой. И среди буржуев бывают исключения.
Алёна промолчала. Рядом возник человек с птичьим лицом и так же внезапно исчез.
Вот так, как эта птичка появилась и исчезла, так же под боком у меня чтоб мильон потусторонних рож мелькало из всех параллельных миров, доступных и недоступных, как на твоих картинах. Чтоб ад и рай у меня были рядышком. Под боком. Хочурыло суну в ад, пропою про страдания, хочув рай загляну. Хочуи в одном Едином Духе побываю. Чтоб все было открыто. Гулять, гулять Трофиму Борисовичу надо по Вселенной А ведь здесь в этом мире, в этом срезе, на этой планеткеубого ведь до смешного стало. Что они со своей технологией носятся, что это дает, кроме тупого комфорта и смерти? Тоска здесь и скука идиотическая. Нелепый мири я с ним не согласен. Волюшка, волюшка, раскрой двери во все миры.
Алёна выпила рюмочку водки. Запила чаем.
О, Господи, проговорил Лохматов, глядя на нее. Ты, дочка, не увлекайся, я за тебя в ответе.
Трофим Борисович, начала Алёна, ведь то, что вы желаете, пожалуй, самому Господу Богу не под силу. Метафизически говоря, кто мог бы создать такое дикое мироздание?
Не дьявол, конечно. Я шефа не люблю. Мелковат.
Как вы его назвали: «шеф»?
Ну, его звали и «князь мира сего» и так далее и так далее. А мы его попросту шеф. Не люблю я его. Он за своеобразный порядок, свой порядок. Говорят, что он ушел от нас, чтобы соперничать с Богом. Чтоб иметь достойного противника. Не с современным же ублюдочным миром людей ему возиться. Как это: «Нигде искусству своему он не встречал сопротивленья, и зло наскучило ему» Но ничего у него против Господа не получится. И поделом. А мне волюшка нужна, чтоб гулять беспрепятственно по всему миру. Чтоб все на свете изменилось, вся суть и прежний порядок исчезли как сон. А там видно будет.
Но ведь с этим миром не все так просто. Если среди буржуев бывают исключения, в целом таких исключений гораздо больше. Я же вижу это наглядно, я общаюсь с такими
Оставим эту разборку. Ты, пожалуй, права Как ты могла такой безумный портрет мой нарисовать, не видя меня. Ты что, суть мою видела во сне? глаза Лохматова налились кровью, но не от ненависти, а от любви. Ладно, дочка, о творчестве не говорят. Я объездил весь земной шар, но таких как тынет.
В глазах Алёны мелькнуло какое-то сумасшедшее волнение.
И когда вы найдете то, что ищете, но не знаете что
Когда все двери откроются. Конечно, найду.
Одно такое желание говорит так много о вас. Но как осуществить хотя бы частично этот безумный проект???!
А вот это отложим.
Алёна расхохоталась.
Ну вы даете, вдруг резко сказала она. Да если одну только дверь откроете, это уже будет мировой переворот во всем. А ведь таких дверей бесконечно много
Лохматов задумался о своем.
Все равно, полет нужен. Полет души. Не могу в тюрьме этой жить. Как это: «Жажда иного берега сводит его с ума».
Вот вы и поэзию знаете, улыбнулась Алёна, не только живопись.
А почему не решиться на самое невозможное? Душа-то она бессмертна. Значитвпереди у нас вечность или, если по иному, миллиарды бесконечных лет. За это время не только мироздание, а сам не знаю что можно перевернуть. Чего нам бояться, если душа бессмертна? Мы и в аду посмеемся.
Алёна вздохнула.
Не вздыхай. Теперь можно перейти к Аким Иванычу. Он на меня вышел, по его словам, с помощью некоего агента тайных наук. Видимо хотел этот Аким Иваныч познакомиться с необычным существом. Это со мной значит. Так и звал меня «существом». Потому что, говорит, вижу ваш расклад и, мол, таких как вы нет. Пришел ко мне, такой тихий, тихий, почти незаметный. Охранник мой один хотел ему даже в морду датькуда, мол, прешь. Но я осадил. Тихий, тихий, но меня не обманешь. У меня глаз есть.
И кто же он?
Он не человек в нашем современном понятии. Он из других регионов. Повыше этого значительно.
И что он от вас, Трофим Борисыч, хотел?
Аким Иваныч вошел в маленькую странно освещенную комнату, где в углу, в кресле, сидел Лохматов.
Аким сел на диван рядом с ним. Ни одного слова. Он смотрел в глаза Лохматову и молчал. Но молчание это было настолько жутким и откровенным, что Лохматову и не нужны были никакие слова.
Вам страшно за меня? наконец спросил Трофим.
В будущем, (не обязательно здесь, на земле) вас ждет развилка. Две разные дороги, однав безумие, но не ординарное, а невиданное. Другая дорогабесконечно далекая, дальняя, но там в конце вас может ждать то, что я сейчас не могу и выразить. Но я вижу корону не существующего здесь света. Нет, не могу судить.
Лихо сказано, ответил Трофим.
Но скорей всего вы все-таки пойдете первой дорожкой, с ее золотыми берегами. Оно и лучше, по-моему
После этого состоялся небольшой разговор, прерываемый беседой без слое.
Лохматов не утаил от Алёны ничего. И заключил, выпив рюмку водки:
Мы с ним бесповоротно разошлись. Сошлась стена на стену. Как бы не был высок по духу этот небожитель, он представлял порядок. Порядок того мира, где его жилье. Какой бы он не был, это порядок, Лохматов угрюмо взглянул на потолок, а я вздыхатель по совсем иной жизни. Теперь ты знаешь, по какой, дочка.
И что же, связь с ним потеряна? ужаснулась Алёна.
Где он обитает и обитает ли вообще, я не знаю. Но завтра вечером он обещал позвонить.
Алёна уцепилась за эту фразу.
Трофим Борисыч, а можно мне придти к вам завтра со своим другом, Вадимом. Он переживает за своего брата и хочет как-то стабилизировать этого Аким Иваныча и его отношение к Лене.
Лохматов рассмеялся и похлопал себя по животу.
Завтра вечером у меня будет небольшой, но мрачноватый праздник. Приходи со своим другом, но только с ним одним. А что, это постоянный друг, и, может быть, в будущем
Да, да, да, нервно ответила Алёна.
Тогда веди его. Мне как папаше надо на него взглянуть Думаю, он мне понравится, раз твой друг. В любом случае, я его не обижу.
Все, договорились.
Завтра в пять часов ждите машину у Центрального телеграфа. Будут те же сопровождающие.
Алёна чуть-чуть вздрогнула, вспомнив. Помолчала. А потом спросила:
А вам знаком Тарас Ротов?
Знаю, знаю.
Он вам звонил по поводу того, чтобы устроить встречу со мной и моими друзьями?
Что-то бормотал, но я не понял. Потом исчез.
Ну и слава Богу.
Посиделка в ресторане закончилась даже весело. «Совсем новый Лохматов, подумала Алёна, подходя к дому. Не ожидала я этого.»
глава 26
Вадима уговорить было нетрудно. Он рад был разрубить, наконец, узел и понять, что это за отношения между Алёной и таким доброжелательным монстром. И, может быть, к тому же это последняя попытка связаться с Аким Иванычем и оградить Леню.
Физиономии «сопровождающих» навели Вадима на грустные, несколько даже полоумные, размышления. Уж очень они были выразительны. Но в дальнейшем морды канули в бездну, по сравнению с тем, что произошло.
На этот раз они вошли в комнату, в которой странно сочеталось нечто безобразное и прекрасное. Вокруг стола были разбросаны, как после попойки, стулья. Занавеси на единственном окне, выходящем в сад, были плотны, как будто за ними находился вход в ад.
Ничего еще не происходило, и Лохматов указал Алёне и Вадиму их места. Рядом за столом расположился он сам.
Алёна и Вадим ахнули, увидев Ротова. Он умильно улыбнулся и помахал им рукой. Где-то около него примостилась Наденька и злобненько взглянула на Алёну. Взгляд ее был трепетно-бездушным, как всегда.
Кроме Наденьки и Ротова, Вадим и Алёна обнаружили еще четырех человек. Им представили: Уварова Николая Юрьевича, толстячка с неким румянцем на лбу; Илью Гурнова, этот приютился где-то в сторонке, точно хотел спрятаться; и, наконец, Муреева Валеру, внешне веселого человечка. Всем этим людям на вид было от 35 до 40 лет. Последним представленным оказался худощавый, задумчивый, пугающе-высокого роста человек. По имени он не назвался. Лохматов объяснил, что это инструктор, который будет вести вечер. Все расселись и затихли. Перед нимипустое пространство, вроде сцены, расположенной у двери. Напротив гостей стоял одинокий столик и три стула около него. Кроме того, у окна приютилась еще одна полускрытая маленькая дверь. Вдруг она приоткрылась и высунулось старенькое лицо, косматое какое-то, с узенькими глазками. Лицо кивнуло неизвестно кому и скрылось.
Лохматов встал и объявил ошарашенной чуть-чуть публике:
Не удивляйтесь выражению на этом лице. Это мой шаман. Мы называем его Сибиряк Востока. Онпрекрасный малый. Недавно разрушил в саду нашем беседку, пытаясь материализовать мамонта. Даже шерсть появилась. Но довести дело до конца не удалось
И слава Богу, воскликнула Наденька, я с мамонтом в постель не лягу. Другое делос кентавром, как-то странно намекнула она ни с того ни с сего. Но под взглядом Лохматова тут же присмирела и затихла, как будто и не говорила ничего.
Шаман больше не появлялся.
Зато другая дверь приоткрылась, и вошел человек в черном костюме с книгой и чемоданчиком в руках. Он также никак не представился и сел за столик. За ним следовал уродец, похожий на смерть. Третий стул оставался пустым.
Лицо первого было не то что мрачным, но скорее загадочным, точно он обладал знанием, о котором простые смертные не имели никакого понятия. Впрочем, он бросил недоброжелательный, тяжеловатый взгляд на Алёну и Вадима.
Все молчали и человек молчал. Тогда встал инструктор и обратился к гостям:
Господа! Извините, если есть товарищия не против. Суть не в этом. Я имею честь представить вам, если так можно выразиться, человека, который обладает способностью вызывать к нам души мертвых. Это не спиритический сеанс, а самая настоящая некромантия. Все здесь путем. Наш друг прошел соответствующее посвящение, которое не каждый выдержит, и все ему сопутствующее. Никакой материализации не будет. Но будет голос, ибо звук пронизывает всю Вселенную. Вы можете попросить вызвать тех, кто вам дорог, или тех, кого вы до сих пор ненавидите. Смотря по вкусу. Надо назвать имя и представить умершего, и этого вполне достаточно для успеха. Нашего же великого гостя называйте в случае чего простоНекромант. Никаких имен у него нет. Мы не знаем, какие ритуалы он совершил прежде, чем войти в эту комнату. И вообще его действия и мысли вне нашей компетенции. Место, где он сидит, как видитетемное. Не обращайте внимания на него, и сосредоточьтесь внутри себя.
В комнате возникла отрешенность.
А почему третий стул пуст?! выкрикнул вдруг Ротов среди тишины.
Некромант медленно, с расстановкой, сухим и приглушенным голосом ответил:
Это вас не касается. Стул предназначен для кого надо. И будет онпустой, ибо наш гостьПустота.
Ротов удовлетворенно хмыкнул:
Теперь все понятно.
Между тем Алёна переглянувшись с Вадимом, решительно подошла к Лохматову. Присела рядом и прошептала:
Трофим Борисович, зачем же вы нас пригласили? Я чувствую, что тут произойдет подлинная, реальная магия некромантии Но это же большой грех
Трофим насмешливо посмотрел на Алёнушку, а потом резко, но не громко, сказал:
Вы же с вашим другом не знали, что здесь будет. Значитне по своей воле. Весь грех я беру на себя. Сидите и слушайте.
Алёна растерялась и тихо вернулась к Вадиму, на свое место. Воцарилось тревожное молчание. Наконец, некромант тихо спросил:
Кто желает?
Толстячок Уваров подскочил на месте и истерично прикрикнул:
Я!!
Называйте
Олег Орефьев. Ушел из жизни непонятным образом.
Что совершал некромант, какая книга лежала перед ним на столике, какие заклинания он произносил в уменикто, конечно, и представить себе не мог: Нарастала только какая-то дикая тишина, словно она наполнилась чем-то невидимым и пока неслышным. Вдругточно дуновение ветра. За дверью по-собачьи на мгновение завыла кошка. Потом все оборвалось. И внезапно Уваров в этой тишине услышал голос из пустоты:
Куда, куда улетели мои сны?! Куда? Куда? страстно и ясно звучали слова.
Уваров завизжал:
Это его голос! Это Олег, Олег!!
Дайте покоя, дайте покой, звучал голос. И стал удаляться. Все тише и тише произносилось:
Сны! Сны! Куда улетели сны!
И потом опять тишина. Уваров вспотел.
Он не хочет больше быть с нами, промолвил инструктор.
Уваров выпалил еще одно имя:
Кумирова Галя! Очень ученый и интеллигентный человек!
Тишина. Все ожидали нечто интеллигентное. Но Уваров услышал женский визг, истеричный и неутоленный. Он выпучил глаза и проговорил:
Да, это Галя, ее визг. Но почему?
Визг кончился, не было сказано ни одного слова.
Плохо ей, что ли, там? тоскливо спросила Алёна.
Тут осторожно заявил о себе Илья Гурнов:
Александра Антоновна Тверина, тетушка моя, покойная.
Опять неприятное, замороченное ожидание. Потом явное присутствие иного пространства. Но где оно? И, наконец, голосок, на этот раз говорливый:
Ты, Илюша, Андрею скажи, пусть к нам лучше не приходит. Худо ему будет. Сам знает за что. Пусть не показывается у нас. А тебе вот что скажу: смерть твоя не за горами. Насколько я это вижу. Умрешь через пять месяцев. Жди.
Гурнов обомлел, хотел зарыдать, но сдержался. А потом подумал: «Врет тетка. Всегда обманщица была. И еще оправдывалась: ври, чтобы не тревожить душу. Но Андрюше обязательно скажу, чтоб не показывался».
Какой-то сочный, пусть хоть и с того света, голос Александры Антоновны исчез. Некромант вдруг внимательно посмотрел на Вадима и спросил:
Вы хотите?
Нет. У меня нет мертвых, последовал резкий ответ.
Все понятно. А вы? некромант взглянул на Наденьку.
Не хочу! Боюсь! Боюсь! взвизгнула она.
Я теперь, вмешался Муреев. Евгению Михайловну, пожалуйста.
Та не заставила себя долго ждать.
Ну что, дождался, Валера? Вчерась не сберег сынка своего. Ножку повредил на своих сумасшедших роликах. Смотри у меня
«Знает, знает про ногу-то», забурчал в уме Муреев.
А то, что ты от Кати, жены своей, заначку в две тысячи рублей припрятал в шкафу, думаешь не знаю?! Нам все видно! Как тебе не стыдно только?! Катька бьется, бьется, изнемогает из-за этих проклятых денег. А ты?
Муреев весь красный и слова не мог вымолвить.
Хотите еще? спросил Некромант, когда Евгения Михайловна умолкла.
Хочу Варвару Степановну, соседку. Она другая, чуть не всхлипнул Муреев.
Голос Варвары Степановны, который он услышал, был добрее:
Сашок, ты что? Что ты? Пришел почти раздетый на магию. Не простудись, сколько раз я тебя учила, не простудись. Сирота горькая.
Муреев обалдело пожалел себя и настоял, чтобы еще вызвали некоего Гарика.
Но на этот раз ему послышался только вой: «У-у-у!!!»как из потусторонней бочки.
В свое время чуть ножом меня не убил. А потом самого зарезали, пробормотал Муреев.
У-у-у-у! вой продолжался и мог тянуться, казалось, до бесконечности. Было в этом вое что-то гробовое, угрюмое и настойчивое.
Уберите его обратно! истерично выкрикнул Муреев. А то он и с того света прирежет меня!
На этом некромантия закончилась. Улыбаясь, некромант и его помощник-уродец исчезли. Осталась одна пустота.
Все всполошились и встали со своих мест. Заголосили. Вадим и Алёна подошли к Лохматову.
Трофим Борисович, зачем вы так? робко спросила Алёна.
Для того, чтобы показать, что и живые, и мертвыеодин черт, одна суета, все призракии живые, и мертвые. И надо быть выше и живых, и мертвых. Всю эту компанию пора забыть.
Сурово, проговорил Вадим.
А я вот что скажу, вмешался подвернувшийся Ротов, от всего этого происшествия веет духом кентавров. Так я думаю и ощущаю.
Тем не менее шум в комнате вдруг стал нарастать.
Но всех перекрикивал голос Уварова, сопровождаемый повизгиваньем Наденьки о кентаврах. К его речи вдруг прислушались. Уваров кричал о визге, который произвела покойница Кумирова:
Умнейшее была существо, но в Бога не верила. А в бессмертие души, тем более. Ха-ха-ха Я частенько с ней спорил. Прямо таки в раж впадала, обычно спокойная, рассудительная, а тут очки с носа сбросит и чуть не визжит: «Да я скорее в Бога поверю, чем в бессмертие души». Забавная была бабенка. А как понемногу помирать стала, так, знаете, обиделась. (Может, старческое что-то.) Раздевалась догола и веником свое тело хлестала. «Я, говорила, смертности своей раньше радовалась, а теперь невтерпеж. За смертность надо себя бить, бить изо всех сил, хлестать до потери сознания!»так и кричала. Так и скончалась в крике.
А теперь-то чего визжит? осведомился Гурнов.
Не нам знать, огрызнулся Уваров. Не нашего ума дело, что на том свете творится.
Инструктор было начал целую лекцию: об условиях материализации тонких полутелесных оболочек, остающихся после смерти, но его прервали. История Кумировой, хлеставшей свое тело, как-то всех успокоила
За стол, за стол! сладко запела Наденька. Она радовалась, как дитя дикости и непредсказуемости жизни. То и дело хихикала, разливая напитки.
В конце концов, она кивнула головой в сторону Уварова: Николай Юрьевич, мол, что-то задумал. Толстячок Уваров с бокалом коньячка ходил взад и вперед по комнате и бормотал:
Бежать надо, бежать!!!
Откуда бежать-то? поинтересовался Ротов.
Из этого мира.
Ну-ну. А из другого?
Тоже бежать. Отовсюду надо бежать, отовсюду! заголосил Уваров и отхлебнул из бокала.
Между тем Вадим, наконец, вспомнил о главном, о звонке Акима Иваныча. Он спросил об этом у Лохматова.
Я сам жду. Пока нет. Меня бы вызвали в другую комнату, процедил тот. Да не беспокойтесь. Веселитесь и все.
Алёна подсела к Трофиму с другой стороны:
Каково ваше заключение, Трофим Борисович?
Лохматов оглядел дочку добродушным взглядом:
Да мелочевка все это. Обычная мелочевка. Размаха нет, который нужен Трофиму Борисовичу. Мне ширь нужна, Алёна. Для этого у меня есть другие люди. Но как маленький шажокпочему нет. Нужно даже.
Пир между тем все разгорался и разгорался. Появились и дополнительные странные персонажи: не то прислуга, не то друзья.
Пили много. И время летело быстро. Гурнов пританцовывал и что-то напевал. Не верил он в свою смерть, пил до потери телодвижения. Наденька лихо извивалась, как потусторонняя змея. А звонка от Акима Иваныча все не было и не было.
Он не будет звонить мне. Никогда, вдруг заявил Лохматов, обращаясь к Вадиму.
Эти слова оказались неким сигналом к окончанию пира. Он угасал.
«Бежать надо, бежать», бормотал полууснувший Уваров.
Вадима и Алёну отвезли те же строгие ребята. Вадим под конец был так пьянеле двигалсячто пришлось помочь ему добраться до двери. Алёна вошла к себе тихо, осторожно зажгла свет, и первая мысль ее была:
Вот он какой, Трофим Борисович. С каждой встречей раскрывается совершенно непредсказуемой, непостижимой гранью. А я-то вначале думала: просто крайне необычный уголовник. А вот что оказалось.
глава 27
Лера стояла у окна. Лёня по обыкновению куда-то ушел. Она подводила в уме итог: первое, Аким Иваныча не найти. Она даже телефонные справочники и тому подобное использовалано Аким Иванычей оказалось мало. И все они были явно не то. Один раз в трансе, когда ее спросили какой Аким Иваныч ей нужен, какая фамилия, она ответила, что тот, который встретился с ее мужем, когда он пребывал в другом измерении. В ответ раздалось рычание. (Оставалась слабая надежда на Ротова, но он опять пропал и всячески избегает темы.)
Неудача Алёны и Вадима, хотя их объяснения были совсем смутные, даже нарочито смутные, привели ее в стабильное уныние.
Далее. По поводу их информации об отравителяхничего пока путного, никаких косвенных намеков. В том районе о котором писалосьблагодушная тишина. Но главное: отношения с Лёней стали невыносимы. Разрыв становился неизбежным. Они уже не ссорились, а просто уходили друг от друга.
Леонид окончательно потерял интерес к Лере и заодно ко всему окружающему миру. Только разгадка того, что с ним происходило во время его полета и встречи с Аким Иванычем, раскрытие тайны, касающейся его конечной судьбы и слов Акима Иваныча об этомтолько такое интересовало и поглотило его полностью. Он мог часами бродить по Москве, словно прощаясь с ней. Особенно часто он заходил в район Патриарших прудов, Козихинского переулка, Большой Бронной. Заглядывал в маленькие кафешки того района, выпивал кофе и одинокий располагался на скамейке рядом с самим Патриаршим прудом.
Он был уверен: что-то произойдет с ним глобальное, и он уже чувствует дыхание этого глобального в своей душе.
«Аким Иваныч на ветер слов не бросает», думалось ему. Любил посидеть и перед «сидячим» Гоголему него ведь тоже был свой Аким Иваныч, незнакомый остальным. Мысли его разлетались в разных направлениях, но сознание превратилось в огонь в ожидании своей высшей судьбы или приговора.
Дома он вел себя отчужденно, больше читал, практически не читая текст.
А у Леры что-то еще оставалось в сердце.
Вадим уверял Леру, что его может вывести из этого состояния только шок, но чудовищный, невиданный человеком шок. Лера только пожимала плечами:
А что делать, повезти его в заброшенный хоспис, посмотреть в глаза умирающих. Или может быть, мне самой повеситься, чтоб привести его в чувство.
Лера, Лера, утверждал Вадим. Даже последнее не выведет Леню из его состояния. Да, он поплачет, будет страдать, но это все. Это не изменит его. Как ты не понимаешь!? Только нечеловеческий, метафизический шок может изменить его.
Например, новая клиническая смерть или тому подобное? Встреча с Богочеловеком? Но тут мы бессильны.
Вадим сникал и лишь тогда просил ее об одном:
Не отчаиваться, беречь себя, по мере сил беречь Леню, в конце концов, пусть высшие силы разрубят этот узел.
И, наконец, свершилось. Теплым солнечным, почти вдруг летним, московским утромза окном голубое небо, и словно дух предков снова вселился в Москву, таким утром и раздался звонок.
Леонид был один в квартире. Лера уехала на работу. Он подошел, и сердце его екнуло: он сразу узнал голос Акима Иваныча.
Ты готов? прозвучал вопрос.
Когда Лера вернулась из редакции, она нашла письмо, скорее записку. Слова были написаны резкими черными чернилами на белой бумаге и лежали на самом видном месте, на столе.
Всем и Лере. Простите меня. Теперь я могу уйти к тому, к кому и хотел. Ухожу от всех. Навсегда. Не ищите меня, это бесполезно. Решение принял по своей воле.
Эпилог
Исчезновение Одинцова было воспринято неоднозначно. Но тайный трепет прошел по всем, знавшим его.
Надо было как-то помочь Лере. Но удар был смягчен тем, что и так дело шло к разводу. И все-таки сердце Леры сжималось от обиды. «Такое следовало ожидать, решила Алёна, прекрасный финал для вернувшегося из иного мира».
Но оказалось, что Лера как раз не ожидала. Смысл и подтекст этой записки привел ее в бешенство. И вообще, тень легкого сумасшествия легла на всех, близко знавших Леню. Сурово прореагировала и милиция (кто-то догадался позвонить):