Он не прочь был даже вкусно поесть в каком-нибудь одиноком кафе, не думая, естественно, о таких пустяках, как деньги.
Лера мечтала о ребенке, и до этого Лёня был согласен, но теперь какие уж дети. Он жил там, а не здесь.
Лера была в отчаянии, но надеялась. «Претерпевший до концаспасется», повторяла она про себя. И даже в голову не входила мысль, чтобы бросить Леню. Отсутствующего или нетона его любила. Но иногда крутилось: «Страшно на этом свете, господа», и именно страшно, а не скучно. Скукаэто большая радость теперь. Облегчение, полет звезд. Это тебе не Гоголь, твердила она.
Неожиданно забежала Алёна. Поцеловавшись, сели за стол. И Алёна объявила, из источников, которые она боится даже вслух произнести, ей стало известно, что именно в районе Мытищ находится подпольная фабрика фальшивых лекарств.
У Леры загорелись глаза. Месть, месть, это сладкое слово. Конечно, не по-христиански (разоблачить надо, но не мстить), но она не может сдержаться: мстить, мстить и насладиться местью. За всех. Искалеченных, больных, отправленных не во время на тот свет. Надо же, такие твари нарушают даже естественный ход судьбы.
Лера объявила:
Я напишу донос. В Генпрокуратуру.
Почему ты? Напишем вместе. «Мы»звучит солидней. Конечно, анонимное «мы», поправилась Алёнушка, упиваясь бразильским кофе. Только бы не ошибиться в анонимности.
Доверимся Филиппуон-то знает, как лучше оформить такое безошибочно. Несмотря на то, что он наш, он чует запах мира сего.
Выпили за дело. Лера и не вздумала расспрашивать Алёну об источнике: нельзя, значит нельзя. Это же Алёна, сама Алёна сказала.
Но вырвалось другое, как бы про себя:
Донести надо, но не мстить, не это должно вести, пробормотала она, ибо сказано: «Мне отмщение, Аз воздам»
Брось, возразила Алёна, отпив, такие великие слова не относятся к этой ситуации. Неужели Бог будет заниматься такими клопами, помешанными на деньгах любой ценой. Они сами по себе сгниют там. Не хватало еще, чтобы высшие силы марали руки об этих кровососов. А здесь мы возьмем работу Бога на себя.
Иш ты, какая ты смелая стала. Хотя духовно ты всегда была смелая и лихая. Прости, я порой думала, что ты трусиха.
Ладно, Лерка. Наши сердца сблизились в последнее время. Итак, у Филиппа. Вадима я тоже приглашу.
Еще бы.
Выпить надо ликеру за бессмертие нашей души, заявила Алёна, смеясь.
И они, довольные, разошлись.
А от Ротова все не было и не было звонка. Точно он провалился в преисподнюю. Но Лёня потерял к этому интерес. Он просто ждал прямо звонка от Акима Иваныча. К черту всяких посредников. Звонок прозвенит и все. И тогда начнется иная жизнь, иная смерть и иная Вселенная. Взгляд Лени был устремлен туда. Даже о Лере он вспоминал без жалости, и сам дивился этому. И тогда немножечко жалел ее. «Аким Иванович, Аким Иванович», бормотал он во сне.
У Филиппа собрались днем, он принимал один, домашние уехали. Алёна, Вадим, Лера и хозяин уселись за круглым столом. Алёна отметила новые картины на стенах: то были Зверев и Харитонов, среди других, которых она уже видела. Идею доноса Филипп воспринял с восторгом.
Если так, то спасем немало людей, если не от смерти, то от болезней и всяких последствий. А кровопийцамБог судья, а пока Генпрокуратура, вымолвил он и сразу принялся за дело.
Включили компьютер
Кто хочет печатать? спросил Вадик.
Я, я! Япервая! выкрикнула Лера и почему-то посмотрела на картину Зверева.
Лера расположилась, но сначала надо было составить текст. Взялась Алёна:
Уважаемые защитники народа и его блага. С наслаждением сообщаю вам, что в районе Мытищ, примыкающем к Ярославскому шоссе, расположилась фабрика фальшивых лекарств, руководимая подпольными буржуями. С радостью открыли бы вам наши имена, но не можем по причине здравого смысла. Искренне ваши. Проверьте.
Ну, это уже хороший сюр, хохотнул Филипп, а за ним и остальные. Но они нас не поймут. Надо помягче.
Помягче не получалось, слишком притягивал сюр, да еще со стен смотрела одна сюрреальность.
«Защитники народа» превратились в «уважаемых коллег», «защитников женщин и детей», а «подпольные буржуи» в «маньяков».
Чтоб прекратить веселье, Филипп продиктовал свой текст, сухой и почти бюрократический. На этом и сошлись. И тут же накрыли на стол.
Все-таки ты зря влезла со своим сюром, Алёнка, вдруг рассердилась Лера. Дело-то серьезное. Пусть это капля, но все же направлена против дикого беспредела. Мой двоюродный брат только что вернулся из провинции; страшно взглянуть, говорит, как наваждение какое-то, экономическая чума. И людей так жалко, невыносимо
Да я же тоже как ты, оправдывалась Алёна. Но надо же вздохнуть немного, хоть на минуту, а без сюра тут не обойдешься.
Мои милые юные дамы, прервал Филипп. Разрешите мне сказать несколько слов. Вы опять за свое, вы слишком чувствительны, а нельзя так болезненно переживать за то, что происходит в стране. Зачем доводить себя до сумасшествия. Это во-первых.
Не мы доводим, нас доводят, быстро проговорила Алёна.
Во-вторых, не все так плохо, как кажется. Есть честные предприниматели, любящие свою страну, и везде есть такие, во всех сферах жизни. Я не буду приводить научные аргументы, это увело бы в сторону. Но они есть и очень основательные А главное, выбраться из этой ямы, в которую нас загнали, можно только постепенно и с большой осторожностью. Страна в страшных тисках, и ей нужно спастись в целом, сохранить себя, а бедные и несчастные всегда были и будут Россию надо спасать, а не спившихся бомжей.
Тут начался шум и волнение.
Да не о бомжах же речь, а о большинстве народа, возмутился Вадим. Ясно, что страну надо хранить, сохранять от всех видимых и невидимых опасностей.
О, Господи, элементарные социальные гарантии, хотя бы часть того, что есть в европейских странах, вмешалась Лера, И умерить аппетиты кровососов, криминала.
И главное, жизненно важное, чтобы увеличилась рождаемость, иначе здесь, на месте России, будет распад, воскликнул Вадим.
Хватит апокалипсиса, прервал Филипп. Еще поговорим о войнах и терроризме. Хватит!
Вадим вдруг заметил, что прямо перед ним на стенепортрет Достоевского. Он глянул в глаза Федора Михайловича и чуть-чуть успокоился хотя бы внешне.
Филипп, сказал он. Дай Бог, чтобы твое мнение оказалось истинным. Без потрясений, тихо, как при Иване Калите, собирателе, постепенно вылезем. И с миром будет все в порядке, нас будут любить, и мы будем любить, по-детски говоря Но, увы, альтернативный пейзаж кажется мне более точным.
Какой же?
А то, что ожидай крови, катаклизмов, бунта и даже ненависти к нам природы, войны, в общем злоба и лишения как всегда, но с возрастающей во много раз силой. Я имею в виду, конечно, весь мир, не только Россию. Плюс невообразимые, неожиданные сюрпризы. Передышки, конечно, тоже будут. Россия спасется, если сохранит свой великий дух
Точнее, вернет его, вставил Филипп.
Что ж, такой сценарий возможен, чего уж говорить.
Лера молчала. Молчал и Достоевский.
В дальней перспективесовременная цивилизация, несомненно, рухнет. Сто, триста, четыреста летневажно. Тогда, когда карма будет близка к завершению и суд состоится, Россия, если сохранит себя, должна создать абсолютно новую, духовную цивилизацию. Вот мое мнение.
Разгоряченный спор мнений прервал резкий звонок в коридоре. Филипп вышел и, вернувшись, сказал:
Тут одно деликатное дело. Есть у меня школьный приятельКостя Лавров. Жена у него уехала к больной матери во Владимир, а он сам заболел. Заболел, лежит один. Маленький сын тоже во Владимире. Соседи ему помогают, приносят лекарства. У него сильная простуда, но соседи и так перегружены своими заботами. Давайте съездим к нему, если хотите.
Само собой! Съездим!
У меня сейчас машина на ходу. Закупим продуктов, посидим у него немного, а потом я всех развезу по домам.
Мы с Лерой уберем в квартире, поди запущено там, добавила Алёна.
На том и порешили: ехать немедленно.
глава 24
Тарас заскучал по причине суеты. Мир казался ему все подозрительней и подозрительней. Сомнение вызывало все: даже то, что на небе только одно солнце. «Должно быть еще другое, невидимое, тайное. Припрятанное на том свете. Но зато когда-нибудь как запылает, подмигнет», рассуждал он на скамейке в парке за бутылкой пива. Особенно умственно раздражали его ученые, собаки и цветы.
«Эх, скучал он, знать бы до конца изнанку этого мира Я бы ее всем показал. Мол, любуйтесь Только не давитесь от смеха и уважайте обратную сторону истины. Вот так».
И Ротов задумался. Когда он задумывался, мыслей у него никаких не было, зато было в душе плавное течение того, что он не мог ни осознать, ни понять.
Но он никого и ничего не пугался. На все у него был один ответ: «тьмы мы не знаем».
Но на этот раз, на скамейке в Сокольническом парке, он решил на несколько часов изменить свою жизнь. Но как?
«Мир словно болото. Ату его Ату кыш»!.. только и приговаривал Тарас. И вдруг вспомнил: а не съездить ли мне к откровенно иным существам? Он даже соскочил со скамейки. «Конечно, конечно О чем же я думал столько времени?! Надо бежать к иным»
И Ротов отряхнулся. «Пора, пора», подбодрил себя. Поглядел в небо. Нет, там не было ничего небывалого. «Значит, вперед!»
Он так спешил к иным существам, что, влезая в пригородную электричку, растолкал мешкающих пассажиров, и одна старушка даже присела на пол от испуга.
Куда вы так?!! только и выкрикнула она.
К иным, к иным, мать, прогремел Ротов на весь вагон.
Вагон тогда присмирел. Через полтора часа он оказался у огромных ворот, за которыми расположился внушительных размеров деревянный дом. Кругом было одиноко: несколько домиков в стороне и только. Звякнул по мобильному, и вскоре калитка около ворот открылась. На Ротова осторожно глянул сам хозяин.
Как твои? сладко спросил Ротов
Живут. Не разбегаются. Чего тебе не хватает, Тарас?
Покажи мне их.
Идем, идем.
И их понесло в глубь сада, к дому.
Я тебе покажу, Тарас предварительных людей, которые еще готовятся медленно произнес хозяин 52 лет от роду, но похожий на старика из глубин веков.
А разве готовых у тебя сейчас нет?
Я готовых отправил. Один, правда, есть, почти готовый. Человек он был тепленький, веселый, прямо глядел в свое будущее.
Ты меня только не пугай разворотом своим. Может, я сам не захочу готовых увидеть.
Тебя напугаешь, Тарас. Не для страхов ты рожден на этом свете. Пускай другие пугаются.
И они вошли в дом. Дом деревянный, но непомерно большой, двухэтажный, с пыльными коридорчиками и переходами, навел почему-то Ротова на мысль о заброшенности бытия.
Василич, где мы? бормотнул он.
Но старикан уверенно провел его на грязную кухню, как будто там был рай. По пути мелькнул громоподобный молодой верзила. Руки его по мощи напоминали лошадиные ноги. Так, по крайней мере, решил Ротов.
Кто это? шепнул он на ушко Василичу.
Психолог, прозвучал ответ. Кстати, мой племянник.
На кухне обнаружилась толстая женщина, видимо хозяйка стола, и нелеповатый мужик.
Они моментально исчезли при виде Василича, хотя он был не так угрюм, как обычно. Сели за стол. Еда оказалась простой, но вдоволь. Василич тут же проурчал:
Я тебя всегда рад принять, потому что, Главный тебя любит.
Ладно Ты, Василич, мне прямо скажи: готового.
Василич хлебнул водки и расширил глаза, которые стали как некие фонари бездны.
Готовый у нас один. Но готовых мы никому не показываем. Завтра мы отправляем его к Главному. Готовый у Главного, в его поместье, так сказать, или в потайном институте, как хочешь, постепенно становится иным существом, в чем и суть.
Ротов вздохнул и как-то выпучил глаза внутрь себя. Такая у него была особенность глядеть на себянутряного, внутреннего.
Иных существ мало и доступа к ним нет, сурово проговорил Василич, многого ты хочешь. Курицей надо быть, а не человеком. А ты все лезешь и лезешь, куда не пускают
Мне Главный доверяет кое-какие свои планы, точнее мысли.
Знаю, знаю. Он же тебе рассказывал, что суть этих дел в том, чтобы вывести, прямо говоря, обратную сторону человека. В человеке, в его душе и в его мозгу ведь много незадействованного, спящего. Вот Главный и будит эту странную спящую часть человека, его обратную сторону. Это и есть иные существа.
Ротов захохотал животом.
По виду человеки, а на самом деле обратное. И такие отчаянные
Да не отчаянные они, прервал Василич, а другие; и цели их жизнейсовсем иные. Они на человека похожи не более, чем на коров. Разные они по духу.
Ну, а с предварительными-то можно пообщаться?
С расшатанными-то? Конечно, допустимо Для тебя только. Мы их сначала расшатываем, чтобы психика у них стала нервная, гибкая, дикая, а не затвердевшая, как застывший сон.
Расшатанных я два года назад видел здесь, припомнил Ротов. Сам Главный показывал. Ты тогда был в командировке, искал кандидатов. Очень они мне по душе оказались. Главный хоть и жутковат для вас, но такой интеллигентный человек с другой его стороны. Кстати, упоминал, что наличие сексуальных травм в детстве лишь помогает расшатывать.
Безусловно, с ученым видом согласился Василич.
Вообще, чем больше всяких травм, душевных к примеру, тем лучше. На обратную сторону у человека свет падает. Тусклый, но что-то видать.
Жить, жить надо! заорал Тарас и выпил водки.
Вошел человек, силач, с руками словно лошадиные ноги. Подмигнул Василичу и скрылся.
Это еще что за знак?! забеспокоился Ротов.
Василич ничего не ответил.
Поспи пока, Тарас. Я тебя отведу. А через два часа будут у нас танцы: расшатанные плясать будут. Посмотришь, познакомишься и успокоишься, я думаю.
Тараса отвели в уютную каморку, в которой спать, казалось, было легко, как в разукрашенном гробу. Тарас задумался, но мысли скоро исчезли, словно их не было. Заснул.
Ему снились тупо-тревожные сны. То появлялось лицо иного существа с пугающим, точно инквизиторским взглядом, то выскакивала мордочка расшатанного и обнюхивала все пространство сна Особенно неприятным оказалось явление старухи, Ротов даже вскрикнул, но не проснулся, и крик остался в приделах сновидения.
Разбудил его стук в дверь. Просунулась голова Василича.
Танцы идут. Идем. Я предупредил их, что у нас гость. Василич повел его узким коридорчиком в небольшой зал. «Если пожарвсе сгорим, подумал Тарас, дом деревянный, коридор узкий, окна маленькие. Что за строение, черт возьми»!
Но когда вошел в зал, все трусливо-глупые мысли выветрились. Сдуло их необычным зрелищем.
Посреди зала танцевало человек восемь, но танцы ни на что не походили. Каждый танцевал сам с собой, точнее, как будто с неким невидимым партнером около себя. Все вертелись, изгибались около пустотытак казалось, по крайней мере, Ротову. И не танец это был, а хаос. Кто-то поднимал руки вверх, кто-то даже попискивал. Тараса поразило выражение лиц: оно было то ненормально-веселым, то вдруг мгновенно веселие переходило в грусть, у иных даже в тоску. И эта перманентная молниеносная смена веселия на тоску, грусти на веселие, чуток испугало Тараса.
Нельзя же так быстро, не подумавши, меняться, рассудил он про себя.
У стены стоял молчаливый инструктор. Он внезапно обернулся к Тарасу, хлопнув в ладоши, и Тарас остановился. Все замерли.
Это они со своим будущим танцуют, оскалился Василич. Невидимый партнерэто иное существо, в которое они превратятся рано или поздно. То есть каждый из них танцует с самим собой, но будущим собой, а будущее у них, иное существо, оборотная сторона человека. Со своей страшной скрытой тенью они танцуют, и это происходит каждый день. Пора принюхиваться им к своему будущему.
Инструктор тем временем произнес:
Господа! К нам явился гость Тарас Ротов. Он пользуется благосклонностью Главного. Надеюсь, наш институт достаточно гостеприимен для друзей. Кто хочет побеседовать с гостемможет остаться здесь.
Осталось пять человек: четыре мужчины и одна женщина. Остальные две женщины и один мужчина вышли. По бокам зала были расположены небольшие столики со стульями, как в каком-нибудь ресторанчике. Под одним столиком завыл песик.
Инструктор заметил:
Тарасу вы можете поведать о себе, что хотите.
Ротов глянул на собравшихся. Они тем временем расселись, а Тарас сел за столик, под которым тихонько подвывал песик.
«Он подвывает, потому что не может стать иным существом», решил Тарас. Напротив подсел молодой человек небольшого роста, с лицом лихим, но чем-то похожим на лягушку. При этом вид у него был депрессивный.
Юрок, представился он.
И что же, Юрок? осведомился Тарас
Плачу, ответил Юрок.
Почему?
Не могу забыть. Дедушку в подъезде пристукнул. И денег-то оказалось 500 рублей.
Дедушка выжил?
Нет, помер, оттого и плачу. Я не хотел.
По своей инициативе или по указке?
По своей.
Зря.
Я знаю, что зря. До этого случая я грабил потихоньку, без мокрухи. А здесь черт попутал. Не рассчитал я, что дедуля такой хлипкий окажется. С тех пор покоя нет. Все потому, что я песни люблю народные. В них жалости к людям много, и я плачу.
А как же институт?
Только этим и спасаюсь. Оттого и пришел сюда, случайно, но по судьбе. Надежда в том, чтобы стать иным существом, чем я есть. Тогда все будет в порядке. А поканервы совсем сдают; такому как мне, с нервами да песнями, нельзя было грабить людей. Плохой я грабитель.
Даже в институте плачете?
Бывает, но меньше.
Мой совет: вместо того чтобы плакать, молитесь за него, за дедулю. Глаза-то у старика добрые были, когда вы его стукнули?
Добрейшие. Я глянул.
Ну, значит, с ним все в порядке. Молитесь за бедного старика, беспомощного. И просите прощения. Вот так.
Да я даже к батюшке ходил. Я ему иносказательно доложил. Помогло малость немного.
Вам надо иным стать. Иначе с собой как с человеком вы не справитесь.
Золотые слова, лихо промолвил Юрок, я тоже почти так чувствую. Не справиться мне с собой. Нужна другая шкура, нечеловеческая, чтобы забыть все это. Надоело мне быть человеком, хватит, наелся, хочу быть иным.
Ротов захохотал. Пес под столиком завыл, а Юрок подскочил и ушел.
В добрый путь! напутствовал Тарас. Ясно, что ты не кровосос, как эти, кто всех стариков и старух губит. Весь мир теперь, цивилизованный или нет, пожилых не любит. А ты не такой.
Следующим собеседником оказался интеллигент Лев Иванович. Тут все было просто! Сексуальные травмы в раннем детстве, которые таинственным образом не забывались и сейчас, когда Льву Ивановичу было уже за сорок. Нервы никуда не годились, быт заедал, сны видел один кошмарнее другого. Требовалось изменить свою человеческую суть, потому и пришел сюда. Институт добровольный, денег берут мало, только на еду, и даже не обязательно. В доме тепло, и сны ему стали видеться веселые, но с подвохом.
Ротов быстро его отпустил. Но напомнил, что человеком быть не стыдно, есть варианты гораздо более худшие. Лев промолчал и исчез.
Третьим возник старичок Геннадий Семенович.
«Старичока еще на что-то надеется, подумал Ротовкурьезный какой»
Но когда старичок заявил, что главная его проблемапатологический страх перед смертью, а втораяшум в ушах, Ротов даже махнул рукой:
Ну, хватит, достаточно. Все понятно. Но в глазах Геннадия Семеновича мелькнул огонь:
Что же ничего не посоветуете?
Посоветовал бы, да вы не воспримите. Но насчет шума в ушахк доктору.
Знаю, но не верю.
Занимайтесь в институте и Бог вам судья.
Старичок обиделся и ушел.
Четвертый расшатанный медленно, по-медвежьи, подходил к его столу. Крепко пожал руку. Толстый, огромный, но молодойчуть-чуть за тридцать.
Костя, представился он.
Смелее, подбодрил Ротов.
Костя шумно опустился на стул и начал:
Я вам расскажу эпизод из индийской жизни. Два совсем юных бога нашалили и набезобразили. Тогда совет богов решил их наказать. Одна индийская женщина в муках родила двойню. Младенцам было тяжело, как и полагается. Но на второй день боги сжалились над ними. Ведь то воплотились нашалившие боги. Тогда на них была ниспослана смерть, и ко всеобщему облегчению они вернулись в свое естественное состояние. Жаловались на земную жизнь как на полный кошмар. «Не будете хамить и безобразничать, а то отправитесь туда на целый годик. Смотрите!»предупреждали их.
Это вы к чему? насторожился Ротов.
А то, что это ко мне лично относится.
Ротов покраснел.
Это что же, вы себя за юного бога принимаете?
Костя рыгнул и, погладив себя по животу, отвечал:
Не прямо, а косвенно.
Это как понять? Вы косвенный бог что ли?
Не надсмехайтесь, сурово ответил Костя. Я как родился, места себе не нахожу. Его голубые глазки на широком жирном лице, прямо-таки впились в Ротова. Неуютно мне тут. Все ждал, что меня расстреляют. Но никому до меня дела нет. Сирота я Божья, вот кто.
Глядя на вас, не скажешь.
Чувствую я всей душой и телом моим, что приземлился я здесь по ошибке. Оттого и мучаюсь. И хочу стать радикально измененным существом.
Это серьезно, помрачнел и согласился Ротов, теперь ясно, почему вы здесь. Раз вы разумеете, что не туда попалия вам не завидую.
А мне завидовать не надо! воскликнул Костя. Меня почитать надо на коленках, когда я вернусь. Эх, вы не догадались!
И он резко встал. На кисти его правой руки виднелись четкие слова: «Не забуду мать родную». И ушел он во тьму, в угол зала.
К Ротову тут же подскочила пятая расшатаннаяИришей назвалась.
Молодая, лет 27, нагловатая, но с образованием в глазах, внимательно посмотрела на Ротова, подсев.
Вы не идиот? осведомилась.
Ротов захохотал.
Может быть, но только не перед человеком.
Перед иными все идиоты, сухо ответила Ириша. Лучше познакомимся. Приходите ко мне на ночь. Ночью как-то глубже разговор идет. У каждого у нас комната, иногда на двоих. А я одна. Здесь это можно, поговорить по душам. А то на людях, хоть и расшатанных, как-то неловко.
Приду, внезапно согласился Ротов.
Твоему приходу ко мне возражать не будут. Надо нам душу облегчать. Но учтив постель только по любви.
И Ротов исчез.
К вечерку в дверь упомянутой расшатанной Ириши тихонько постучали.
Войдите.
И Ротов вошел. То была маленькая комнатушка на втором этаже, обставленная трогательно и просто. Деревянная кровать, стенной шкаф, зеркало, цветы и большой убедительный стол у окошечка.
Взглянув на стол, Ротов ахнул: чего только не было выставлено на нем; и осетрина, и икра, холодная красная рыба, салаты
Это все в мою честь? пробормотал он.
Не обязательно. По прихоти. Захочуем только черный хлеб, захочуикра, белуга, белое вино
Не стою я всего этого, заскромничал Ротов.
Садитесь.
Ротов сел, а Ириша стала кричать.
Вы должны понять мою душу! Она меняется, она бежит, бежит! Может быть от меня самой. Я не знаю почему такая она.
Подождите!
Чего ждать!? Могила не за горами!
Ротов вздохнул.
Что у вас, да и у нас вообще, за привычкавпадать в истерику за отменным прекрасным ужином или обедом. Вы ешьте, а не смотрите на меня. Я не лев в клетке.
К черту все!!! вскричала Ирина.
Да вы свой животик не жалеете, Ирочка, прошипел Ротов. Да вы взгляните на стол хотя бы.
Я свой животик в могиле, на кладбище буду жалеть, а не сейчас
Ротов придвинул к себе холодную закуску.
Ну, так поведайте что-нибудь о себе! оживился вдруг он.
Ириша глянула и запела:
Расскажу я тебе и не в шутку
Я была участковым врачом
И решила я стать проституткой
Поликлиника здесь не причем!
Вы что, были участковым врачом?
Почти. Медсестрой работала, оскалилась Ириша.
А проституткой?
Проституткой была, клянусь родной матерью. По вызову.
Это по мне, восхитился Ротов.
Потому и никакого секса и никакого вина на столе. Только по любви, если не только душу мою полюбите, но и ту, какая я буду после смерти, в жизни вечной.
Ротов озадачился.
Ну и размах у вас. С такими требованиями вы замуж быстро не выскочите.
Провались все пропадом, ответила Ириша.
Сейчас-то вы не практикуете?
Нет. Давно уволилась. Баловалась чем попало, даже воровством. И теперь здесь, в Институте. Хочу стать иным существом, на меня возлагают большие надежды. Но пока я просто расшатанная. Низшая ступень.
Да вы далеко пойдете, Ирина! спохватился Ротов и чуть подвинулся к ней.
Ни с места. Сначала полюбите меня!
Как я вас могу полюбить, когда знаю вас всего ничего. Любовьэто вещь тонкая, как и восток. Не каждому дано. Расскажите чуть-чуть о себе.
Ириша встала, выпила сок из бокала и села на подоконник.
Чего рассказывать-то Сплошной полет у меня был. То один любовник, то другие, то над умирающими хлопочешь В полете ничего путного не видать. Свою душу и ту профукала. За всю свою жизнь одного только кота своего любила. И тот с ума сошел
Это глубоко. У котов ведь другой ум, чем у нас. С него так просто не сойдешь, как с нашего
Я из медсестер ушла, потому что как только больному какому-нибудь я начинаю симпатизировать, так тот обязательно умрет. В больнице я работала. Сестры у нас были тихие, честные, заботливые, и врачи тоже такие. А я вот дикая была. Тянуло меня влюбляться в больных Молоденькой совсем была.
В каких больныхсмертельных или просто так? насторожился Ротов.
Да, нет, просто так. Но в кого влюблюсь или кому засимпатизируюсмотрю, проходит недели две-три, и все, помер. А я с горя тогда пить стала, а потом в проститутки ушла. На нервной почве. Нервы сдавать стали
И хорошие люди помирали? задумчиво спросил Ротов.
И хорошие и интересные, ответила Ириша. Особенно один старичок был хороший, профессор. Все о божественном красиво говорил А глаза были несчастливые. За эти несчастливые глазки я его и полюбила.
И что?
Помер так жутко, что просто не могу рассказать
Эх, Ириша, Ириша, что же ты такая бедовая вздохнул Ротов, неправильный был этот старичок. С изъяном. Как этоговорить о божественном, а самому быть несчастным
А я люблю людей с изъяном, Тарас, ответила Ирина. Вы думаете, в вас что ли нет изъянов? Может они такие глубокие, что вы на том свете только охнете.
Не судите.
А я и не сужу, оправдывалась Ирина. Подвиньтесь ко мне. Вот так. И смотрите мне в глаза, в окна моей души. Вот так. Неужели и сейчас не полюбите?!
Сейчас еще рановато, чуть не икнув, сказал сквозь зубы Ротов, время нужно для этого.
Времени у нас достаточно. Сидите и смотрите мне в глаза. Не шевелитесь даже. Шевелятся только змеи.
Глаза у Ирины были бескрайние. Ротов сидел и смотрел три минуты, потом пять, потом одиннадцать. Вдруг нервы его не выдержали
Хватит! заорал он. Убирайтесь к своему старику профессору, на тот свет! Там, наверное, счастливее!
А, ревнуете!? злобно выкрикнула Ирина. Да вы докажите, что стоите хотя бы одного его седого волоска!
Молчи, Ирина. Я вам честно скажу. Я все понял. Я смогу полюбить вас, когда вы превратитесь в иное существо Да, да! Тогда отпразднуем свадьбу! Я уже предвижу это иное существо в ваших глазах! Это будет беспредельно. Даю вам слово: превратитесь в иное существои я у ваших ног!
Ротов даже побелел и стал на себя непохожим.
Ирина тоже побелела.
Я согласна. Это великая идея. Конечно, конечно, пора сместить все ценности.
Заключим договор.
Ирина встала.
Первый поцелуйкак только я стану этим существом. Вы найдете меня, вы же знаете Главного. Неважно когдачерез год, два или позже.
Ротов тоже встал.
Давайте пожмем друг другу руки. Вот так. Все. Договор заключен.
А теперь идите, тихо сказала Ирина. Потом ухмыльнулась и добавила:Я вас провожу до вашей комнаты. В этом доме замысловато ходить.
И она тенью, идущей впереди, стала провожать Ротова. Когда в темноте проходили мимо одной неказистой двери, Ротов услышал вой, похожий, однако, на песню. Ирина шепнула:
Это готовый. Завтра его отправляют к Главному.
Ротов уважительно кивнул головой. Расстались у двери в гостевую комнатушку Тараса.