Аня, не вздумай. Арсений Михайлович, сейчас вам нельзя, убежденно настояла Лера. Вот вернут пиджак, приходите за ним через три часа и отдайте его кому надо обратно, сегодня же, как указала Софья Петровна. А завтра возвращайтесь сюда, и консьерж внизу передаст вам бутылку шампанского. Вам, да и нам, будет за что выпить. Договорились?
Точно так. Иду.
Гости обалдели и от картин Пашкова Филиппа и от этой сцены.
Ну, объясните же, Филипп, в чем дело? И зачем пиджак? не выдержала Аня, девушка, чье шампанское попросил отпить Арсений.
Господа! Без комментариев! объявил Филипп. Между тем картину «Филипп в гробу» Женя успела вынести в спальню. Утро продолжалось
Гости отчаянно захотели переключиться от суеты с Арсением Михайловичем, которая большинству показалась миражем. Больше всего внимания привлекли теперь картины, изображающие Филиппа уже в довольно пожилом возрасте, но не в старческом.
Одна картина называлась «Автопортрет с вином», а другаябез названия, но явно изображающая Филиппа в состоянии медитации, сравнительно постаревшего, но только физически. Взгляд был в себя.
Минут через 20 Филипп объявил, что отойдет в комнату-мастерскую, может быть, на один час, не больше. Кроме большой мастерской в Замоскворечье Пашков держал и у себя в квартире специальную комнату, чтобы порой рисовать, не выходя из дома.
Гости не возражали и расселись на диванах и в креслах, обсуждая и пиджак творца, и собственный ум, и поэзию Леонида Губанова, и житейские дела, закусывая, между прочим.
Филипп уединился, но Лера умудрилась юркнуть к нему через некоторое время.
Увидев картину, она чуть не подпрыгнула. Конечно, это был набросок, неоконченный вариант, но Пиджак, раскинув рукава, улетал в синее небо, парил над землей, и где-топо крайней мере, в воображении Лерынадрывался от хохота. И создалось такое впечатление, что владелец пиджака лежит в земле и не может встать, и душа, прикованная, бродит рядом, один пиджак улетает от грешной земли. Именно это молниеносно ощутили Лера.
Оригинал (пиджака) же висел на стуле.
Боже мой, Боже мой, прошептала она.
Филипп удивился, но догадался.
Что ты такая чувствительная, Лерочка, сказал он, обернувшись к ней с кистью в руке. Не надо искать здесь некую жуткую символику. Пиджак как пиджак. Летит и все себе.
Страшно на этом свете, господа, пролепетала Валерия.
Будет, будет! На сегодня хватит. Все ясно. Пиджак можно вернуть. Я обойдусь без оригинала теперь. Пойдем к гостям!
И они вышли. Беседам не было конца, но Филипп опять был востребован. На этот раз Вадим уединился с ним. Пиджак не помешал Вадиму сосредоточиться, и он рассказал Филиппу всю затейливо-немыслимую историю с Аким Иванычем и попросил помочь напасть на его, возможно фантастический, след.
Филипп озадачился.
Ну а с душой, у которой нет пристанища во Вселенной, ибо она ничему не соответствует, покачал он головой, это, извини, какой-то бред. Вселенная то, усмехнулся он, больно широка, словно наша русская душа, но ведь Вселенную не укротишь
Да, ладно, Филипп. Считай это метафорой. Нам бы только Аким Иваныча уловить
Уловишь такого. Но я поспрашаю в эзотерических кругах.
Только на них и надежда.
Да. Может, они сами возгорятся этой историей и пойдут искать по белу свету то, чего в нем нет. Выпить за это надо, Филипп, грустно закончил Вадим.
И как только они вернулись в гостиную, где уже творилось «тихое сумасшествие» от любви к искусству, прозвенел домофон.
Это он, подмигнула Валерия Филиппу, узнавая голос Арсения Михайловича. Я сама спущусь к нему.
Арсений Михайлович скромно, но уютно поджидал свое внизу около каморки консьержки.
Лера слегка торжественно вышла из лифта, пиджак почему-то накинула на себя.
Арсений Васильевич весь светился.
Мне Хапин обещал другой пиджак, улыбался он. Сказал, что из-за этого другого пиджака никто меня беспокоить не будет. Дескать, покойник на этот раз смирный, не буйный.
Вы опять за свое, Арсений Васильевич, возмутилась Лера. Плюньте вы на этого Хапина. Сколько можно, в конце концов. Завтра, когда придете за шампанским, мы вам деньги в конверте передадим на пиджак
Тут же высунулся старичок-консьерж:
Какая вы нелепая, молодежь, сказал он, посмотрев на Валерию. Да ведь он тут же пропьет деньги. Нужен ему ваш пиджак
Умно говорит старичок, чуть-чуть оскалился Арсений Васильич. Из могилы-то даровой пиджак, на халяву
Консьерж испуганно спрятался и подумал: «Пожилой человек, а как образно говорит. Словно Пушкина читает».
Лера сняла пиджак со своих плеч и вручила его Арсению. Наказала: «Помните слова Софьи Петровны».
В ней я не сомневаюсь, угрюмо ответил Арсений. Я себе не враг. Сделаю как надо.
И он исчез в глубину уличной суеты.
глава 12
Прошло две недели. Ничего и никого не находили: ни Володю (если не считать штанов и ботинка), ни Аким Иваныча, ни отравителей.
Наконец Вадим, изрядно погрустив с утра, услышал звонок по мобильному от Филиппа. Пашков приглашал его в свою галерею. «Есть вести», добавил он.
Галерея, которая выставляла работы Пашкова, расположилась в центре, неподалеку от Кузнецкого моста.
Три зала, закуток для отдыха. Вадим быстро подъехал. В метро, как обычно, изучал глаза соотечественников. Когда выходил, одна молодая женщина дернула его за рукав, спросив: «Вы гадаете?»
Гадать можно по чему угодно. Все предметы отражают будущее, ответил Вадим.
У вас взгляд грустный и пронзительный. Погадайте.
Кому?
Пушкину, обиделась женщина и отошла.
Подъехало довольно мрачное такси и он сел в него.
Вспомнил лица в метро. По большому счетусветоносные, а по мелкомуопущенные, порой замученные
В галерее Филипп принял его с объятиями. Обошли залы. После осмотра уединились. Нашли укромное место. На столике валялись газеты и журналы, в том числезарубежные, со статьями о Пашкове.
Весть такая: мне удалось устроить тебе выставку в Вене. Этой зимой. Вот смотриэта галерея, вполне достойная
Вадим не мог сдержаться:
Здорово Это я понимаю Ну, старик, спасибо
Ничего. Стоило трудов, конечно Хочешь кофе? Или лучше по рюмочке?
По рюмочке.
Надо продвигать настоящее искусство. Я ведь болею и за тебя и за него. Пора, пора Но перепрыгнуть все эти иезуитские заслоны оказалось не так просто.
Еще бы. Выпьем за это. И они уютно, тайно-духовно, по-дружески выпили, закусив красной рыбой.
Слушай, Вадим, смешно не разделять твое недоверие ко всему официальному в искусстве. В конце концов и Пушкин, и Достоевский были маргиналами, но их столетиями знают миллионы.
Конечно, Филипп. Ведь мы за годы совдепа привыкли к тому, что так называемое неофициальное искусствои есть главное.
Тогда душил идеологический деспотизм, сейчаскоммерция. Но коммерция, между прочим, тоже идеология, и не менее страшная. Удав сменил кожу, везде, во всем мире
Более страшная, Филипп.
Но в ней есть дыры, изгибы, возможности Она не так тотальна, как та. Удав этот с психозом
Я не согласен, Филипп. И вот почему. Старый удав вызывал сопротивление и, следовательно, духовный порыв. Современный удав действует иначе; коммерциализация ведет к отупению, к подмене ценностей, к деградации, она нацелена на саму основу, на дух, та же была опасна по-другому: своим социальным давлением. Это разные вещи.
Может быть. Но я хочу сказать об ином
В это время вошла сотрудница галереи и заявила:
Звонок из Парижа.
Пашков исчез на несколько минут. Когда вернулся, Вадим поинтересовался: «Кто?»
Из галереи.
О чем ты хотел сказать?
Вадим, ты ведь знаешь, есть люди нашего плана, причем и в литературе, и в живописи. Они в принципе отвергают любой социум и не хотят иметь с ним ничего общего
Ну, уж не так много
Но они самые интересные, самые потаенные, адепты Гогена, Цветаевой: на этот миродин ответотказ
И что?
Я считаю такой подход в корне неверным. Время отшельнического подвига прошло. Надо умудриться быть в социумеи сохранить себя. Быть и отстраненным, и включенным одновременно.
Не всякий способен на такое Ты вот можешь.
Духовность и самые необычные качества людей должны проявиться в социуме, так сказать в официальном искусстве, такова наша российская традиция и в этом ее мистическая мощь
А государство?
Конечно, государство любит усредненное, так спокойнее. Но со временем оно поднимает на щит и каторжанина Достоевского, и Лермонтова, и так далее, чтобы, к примеру, показать, что народ, который дал столько гениев, не может погибнуть
Это нормально, потому что парадоксально. Так и надо. Сначалапетля, а потом светоносец.
Филипп развел руками и чуть не поперхнулся,
Повешенный светоносец хорошо Такого сейчас как раз не надо. Водолейдругой символ, этоне знак индивидуального мученичества, не знак такой жертвы. Спокойней надо, спокойней.
Трудно. Легче сидеть в пещере и там видеть небо, чем в социуме узреть хотя бы клочок его.
Трудно, но можно Здесь подвиг новой эры, можно сказать
В принципе, почему нет?!! вздохнул Вадим, выпьем за это. Пусть ненавидит нас дьявол.
Оставим его в покое, чтобы он оставил нас Конкретно: ты сам скоро, после выставки в Вене и в Питере, будешь в таком же положении, как и я. Я уверен в этом. Пусть нас будет больше не в келье, но в мире.
За все такое дело они смиренно, но с огоньком выпили по рюмке золотого крепкого напитка.
Если миссия искусствапреодоление смерти, то выпьем за смертьэто достойный противник. Сильных врагов надо уважать.
И они выпили за смерть, не смущаясь ее любовного оскала.
Филипп, после такого тоста начал Вадим, ты же знаешь Алёну и ее живопись.
Не очень по мне, но порой ахнуть приходится. С богами в голове девочка.
Вот именно. Ее бы продвинуть, если уж следовать твоей идее
А она согласна? Женщины бывают самые неконформисткини с того, ни с сего.
Твоя идея не имеет ничего общего с конформизмом.
Вадим, ее пробить будет гораздо сложнее, чем тебя. Ты понимаешь почему
Вадим тут же прервал:
Не надо! Все ясно.
Здесь нужно тянуть постепенно, продуманно. Ты сам, Вадим, сумел что-нибудь сделать для нее?
А как же? В данный сюрреальный момент три ее картины находятся в весьма продвинутой галерее. Мне удалось это неделю назад.
Не проста она, ой не проста, Филипп покачал головой.
С ней и не в живописи, а в яви можно далеко подзалететь и свалиться в туман
Такой и надо быть, голос у Вадима дрогнул.
Скоро соберемся у меня, решил Филипп.
Далее разговор особо не углублялся.
Я тоже ухожу и подброшу тебя домой, сказал Филипп, хотя я знаю, ты не любишь авто.
По дороге они чуть не раздавили котенка, но Филипп успел вовремя и безопасно тормознуть.
глава 13
Внезапно, через два дня Филипп позвонил Вадиму:
У меня есть новости. Тем более хотели собраться. Захвати свою небесную команду, завтра в четыре часа у меня. Сможешь?..
В четыре часа дня Вадим вместе с Лерой и Алёной прибыли к Пашкову. Лёня опять категорически отказался.
«Он все больше отходит Отходит в никуда», раздумывала Лера, пока добирались до Филиппа.
В гостиной они объединились за круглым столом и легким вином.
Лера, взвинченная, нездешне ласково на этот раз посматривала на Алёну. Думала: «Не сойдет ли она с ума от любви и жалости к себе».
Но Алёна сидела отстраненно, а во взгляде светилась еле уловимая нежность.
Филипп вдруг довольно мрачно объявил:
Есть след к Аким Иванычу. Знаешь, у кого я был, Вадим?
И он назвал фамилию.
Ого! карие глаза Вадима блеснули.
Даже не верится, возбудилась Алёна. Это же человек-легенда. И причем тайная
Для кого тайная, для когонет, вставила Лера, доверчиво улыбнувшись Алёне.
Так или иначе, но я у него был, подтвердил Филипп, всего на одну минуту обидевшись. Его растрогала вся эта история, которую он выслушал за пивом, но с большим интересом. Никакого Аким Иваныча он не знает, но запашок есть: он припомнил, что год назад мелькнул некий Родион, а потом как бы исчез.
Как бы исчез? усмехнулся Вадим. Ну и что?
А то, что исчезнувший Родион упоминал это имя: Аким Иваныч. Раза два.
Ну, мы далеко продвинулись, по-своему усмехнулась Лера и отхлебнула винца. В каком контексте?
А в том контексте, что, по Родиону, Аким Иванычвнезапно свалившийся на род человеческий абсолютно новый человек со сверхъестественными способностями. Более того, с неведомыми прозрениями. Но для рода человеческого в его настоящем виде неподходящ.
Надо думать, брякнул Вадим.
Разговор об Аким Иваныче прозвучал всего один раз и то мимолетно, ибо Родиона в силу его собственной мимолетности никто не принял всерьез. И он сам говорил об этом в форме шутки, но пугливо оглядываясь по сторонам и особенно в окна.
И где сейчас Родион? Лера явно насторожилась.
Нигде, умиленно усмехнулся Филипп. Некий молодой человек впопыхах записал его адрес. Молодого человека найдут, и адрес тогда будет у нас.
Впечатляющая картина. Он сам рассказал тебе так подробно, Филипп? спросил Вадим, наливая себе вина.
Он сам. И он заинтересовался сам.
Насчет души, которой нет места во Вселенной, тоже?
Да. Он высказался, что, несмотря на полный абсурд и парадокс такой ситуации, она возможна
После таких слов все как-то притихли. Алёна невольно погладила свои пальчики. Уж слишком тяжел был авторитет этого мэтра в обществе, где никаких авторитетов особо не признавали. Тишина была скорее не внешняя, а внутренняя.
И ее прервал крик Жени, хозяйки дома. Она вошла в гостиную, ведя за руку семилетнюю свою дочку, Ирочку.
Что, опять? спросил Филипп.
Да. Нашей дочкой надо заняться всерьез, Филипп, заявила Женя. Но сейчас я забираю ее на дачу, как договорились
Ирочка улыбнулась в пустоту
Когда дочь увели, Филипп не засекретил историю.
И смешно, и странно, черт возьми Когда дочь кушает ну, например, свою кашу по утрам, то вдруг замирает, произносит: «какой ужас», кладет ложку и долго потом не ест. Такое повторяется довольно часто в последнее время. Я ее спрашиваю: каша или там котлеты не вкусные? Нет, все ей вкусно. И вдруг: «какой ужас!»
Филипп, она еще, может быть, не привыкла к своему телу, оно ей видится чужим, кастрюля какая-то, в которой что-то булькает, варится, и мы живем в этой кастрюле Она недавно сюда пришла, и такое может быть у особо чутких, шок от жизни в телебольше ничего, закончила Лера.
Это мы так думаем, взрослые, прервал Вадим. А что на самом деледети отделены от нас прозрачной, но стеной Это другие существа. По своему сыну знаю, добавил он, бросив слегка тревожный взгляд на Алёну. (Вадим год назад развелся со своей женой.)
Нет, когда ребенок смотрит в кашу и говорит «о, ужас!»это серьезно. Это уже метафизика, защитила себя Алёна.
Ладно, я разберусь, прервал Филипп. Не такие проблемы решал
Жить, жить, жить, вскрикнула Лера, откинувшись к спинке кресла.
Что с тобой? испугалась Алёна.
Да, ничего. Нервное. Могу сказать: вчера звонила Инна и сказала, что та самая гадалка, которая нашла ботинок и штаны Володи, заявила, что почку Владимира пересадили какому-то хворому миллионерчику из далекого зарубежья. Более точно она не знает Скорее всего, сама боится.
Наступило молчание.
Раз она не ошиблась в тех предметах, вероятно, и здесь все верно, добавила в тишине Лера.
Но если нашли штаны и ботинок, вероятно, он сопротивлялся, растерянно сказал Филипп, не особо знавший все детали.
Такой исход, Лера, и без экстрасенсов можно было предположить с большой вероятностью, вмешался Вадим. Но давайте переведем разговор на другую тему.
Не очень переводится, сказала и вздохнула Алёна. Недавно мне звонил мой бывший друг, и сделав ударение на слове «бывший», она украдкой взглянула на Вадима, он иногда до сих пор позванивает мне. Редко. На этот раз он объездил нашу провинцию, говорит, что у него осталось тяжелое впечатление. Как выживают людинепонятно. В общем, чего говорить:
Все расхищено, предано, продано.
Черной смерти коснулось крыло
Точнее не скажешь, чем когда-то Ахматова.
Да, это все известно, вмешался Филипп, фальшивые лекарства и убогие больницы, нечеловеческое неравенство. Всего не перечислишь. Но все-таки в последнее время стало полегче Медленно, постепенно, пусть только в некоторых сферах, но становится, по-моему, лучше.
Да, слишком медленно. Так медленно, что волосы дыбом встают, вспыхнула Лера. Конечно, в 90-х годах было омерзительно и позорно.
Это уже не дикий капитализм, а капитализм ада, подхватила Алёна.
Ха-ха-ха! засмеялась Лера.
Подождите, девочки, подождите. Давайте немножко спокойней, вмешался Вадим, сам будучи не очень спокойным. Да, социальные вампиры, моральные дегенераты Все верно. Но нам-то какое дело до них? Нам, людям творчества. Никто из нас не обменяет свой талант на все сатанинское золото мира.
Да, уж конечно, вставила Лера.
Это другое дело. Меня чуть занесло не в ту сторону, смутился Вадим.
Бывает, и Алёна нежно извинила Вадима прикосновением к его руке.
Да если вычеркнуть из мировой истории религию и культуру, то она скорее будет походить на мировую историю людоедов, вставила Лера, кровь лилась водопадом везде и во все времена.
Надо выпить за людоедов, вставила Алёна. Но будущее непредсказуемо
Я вот видел такое, прервал Филипп. Разговорился недавно на даче с молодым парнем. Только что вернулся из армии. И он говорит, помогала мне при прохождении нелегкой военной службы одна книжка. Я спрашиваю: «Какая?» А он отвечает: «Я всю службу Платона читал». И упомянул, что его особенно в Платоне утешило.
Это по-нашему, радостно кивнула головой Алёна.
Нормально, пояснил Вадим. Такого рода парней из народанемало, я сам встречал. Не обязательно Платон, конечно.
В это время в гостиной появилась с подносом, на котором расположились чашечки кофе, весьма энергичная старушкамать Жени, Вера Андреевна.
Филипп тут же умчался в кухню за пирожными. Тем не менее, разговор продолжался.
Вы все о России, проговорила вдруг Вера Андреевна, остановившись. О ней можно сказать в двух словах: Россиястрадалица, мученица и жертва. Именно так получилось в XX веке, да и раньше.
Разговор затих.
Это истина, тихо сказал Вадим.
Вера Андреевна продолжала:
Моя мать, царство ей Небесное, в гражданскую войну в 19 году видела такую картину: полустанок в Сибири, поезд, в котором они были, остановился. И вот что она увидела: на небольшой поляне стоят на коленях много народу, перед ними священник с Евангелием в руках. Все они превратились в ледяные статуи, замерзли, но Евангелие не упалооно примерзло к рукам священника. На улицесибирский мороз, деревня сожжена красными или анархистами, кто их там разберет. Деваться было некудатолько замерзать. Люди замерзли, слушая чтение Евангелия. Страница была открыта на Евангелии от Иоанна
Алёна в эти минуты повторяла про себя стихи о России. Они всплыли в ее уме сами по себе, неожиданно:
Как сердце никнет и блещет,
Когда связав по рукам
Наотмашь хозяин хлещет
Тебя по кротким глазам.
Сильна ты нездешней мерой,
Нездешней страстью полна.
Неутоленной верой
Твои запеклись уста.
Дай сил за тебя молиться,
Познать твое бытие.
Твоей тоске причаститься,
Сгореть во имя твое.
Вошел Филипп с пирожными. Донеслись непередаваемо гнусные голоса и звуки с телеэкрана.
Да выключите вы эту мерзость, крикнул Филипп кому-то в глубину квартиры.
Вера Андреевна улыбнулась и ушла. Филипп внес все-таки свои оптимистические ноты в разговор.
Друзья, как-то весело сказал он, не надо так уж переживать за то, что происходит в мире. Зачем брать работу Бога на свои нежные человеческие плечи В России все не так уж плохо сейчас. Есть любящие страну предприниматели. Да и телевидение стало намного лучше: появились приемлемые программы и достойные люди. Постепенно, может быть, с трудом, но социальные и материальные проблемы решатся. И дай Бог, придем к какой-то модели европейского социализма, французского, например, или же на худой конец придем к капитализму с человеческим лицом
Лера рассмеялась:
Такого не бывает!
или еще к чему-нибудь просто здравому и нормальному, без крайностей.
А человек?! воскликнул Вадим и отодвинул от себя чашечку кофе.
О, это уже другое дело. Это всемирная проблема, а не только наша! ответил Филипп.
Последние времена неотвратимы. Цикл заканчивается, резко сказала Алёна и погладила кошку.
Конечно, развитие идет циклами, а не идиотским прогрессом. Тут все ясно. Вопрос: когда? подтвердил Филипп. Кто может думать, что эта стагнация будет продолжаться бесконечно или столетиями.
Филипп, вздохнул Вадим, какое нам до этого дело? Судьба современного человечества уже определенаназови это всеобщей кармой или лучше Промыслом Божиимвсе равно. Зло в человеке должно проявиться в истории до конца, во всем своем великолепном сиянии. До тех пор, пока оно не проявится полностьюконца цикла не будет.
Может, стоит подтолкнуть в смысле зла-то? хихикнула Лера, и Алёна подмигнула ей, чуть не поперхнувшись кофе.
Для такого дела, чтоб ускорить, эдакий мессия должен появиться, своеобразный такой, все же внятно проговорила она.
Хватит, девочки, издеваться над бедным родом человеческим, нерешительно буркнул Филипп.
К данному моменту истории, невозмутимо продолжал Вадим, как это ни прискорбно, возможности зла в человеке еще не исчерпана до конца. Так что все впереди. То ли еще будет.
И только по завершении этого цикла, начал Филипп довольно уверенно, появится новый человек. Ведь фактически, по-настоящему история меняется в зависимости от направления человеческого ума, этого демиурга, и от других глобальных явлений. Присутствовали боги, как во времена Трои, и люди и цивилизации были совершенно другие, чем сейчас, потом воплотился Богочеловек, и появился совершенно другой по сравнению с языческим человек, и мир стал другим. С течением времени направленность ума сосредоточилась на материальном мире, и все стало иным, худшим. Следующее изменение придет не только когда исчерпаются данные возможности зла, но и когда появятся новые прорывы сверху, когда человек увидит, в какой тупик его завел звериный материализм и власть денег, иными словами, когда у него появится возможность увидеть истинное положение вещей, истинные ценности, когда приоткроется опущенная сейчас завеса Тогда никакие политические силы не смогут остановить приход нового цикла, нового человека. И вся эта так называемая современная наука будет бессильна и объяснить, и остановить этот приход.
Когда человечество выбросит все эти игрушки высокой технологии и индустрии, обнаружив их опасность и бессилие разрешить что-либо действительно существенное, то это уже будет хороший знак, заключил Вадим. Одно дело проникать в другие миры и воочию видеть бессмертие своей души, другое деложить среди роботов.
Да просто наличие вертикальных духовных каналов поможет выжить в этом мире, добродушно добавил Вадик.
На столе появилось чилийское вино, и Вадим уже собрался разливать, как загудел телефон.
Филипп снял трубку и сначала ничего не понял:
Как?.. Не может быть!.. Но зачем, зачем?.. Это точно?.. В конце концов, здорово!
Гости смотрели на него.
Алёна, поздравляю! чуть торжественно, но искренне сказал Филипп. Твою картину «Нездешние твари» украли из галереи. И большеничего не взяли.
Алёна расширила глаза:
Вот этого я не ожидала!
Три картины Алёны, впервые попали в коммерческую галерею две недели назад.
Странно, в высшей степени странно, пробормотал Вадим, очнувшись от шока. Алёнушка, какую цену они назначили?
Да ерунду. Это же мой первый шаг в социуме, так сказать. «Нездешние твари»3.000 рублей. А кстати, рядом висели картины какой-то знаменитости, не помню фамилию, но ценатысячи долларов, сколько точно, не помню.
Вот так, авторитетно заявил Филипп, как мне сказали, грабеж осуществлен был мастерски. Там же надежная охрана. Представляете? А взяли только одну картину стоимостью в 3.000 рублей.
Значит, преступник разбирается в живописи, заявил Вадим.
Лера пожала плечами:
Ну откуда среди ворья нашего, причем совершенно дикого, могут появиться ценители живописи, да еще со взглядом вперед.
В России невозможное, как известно, становится возможным, усмехнулся Филипп.
Гости призадумались. Алёна не знала, восхититься ей или пригорюниться. Вадим разлил вино, нервно прогнал кошку, прыгнувшую на стол, и заявил:
То, что картины нашей Алёны исключительны, я в этом уверен. Там есть предвосхищение. Но то, что это могло предвидеть ворьенелепо.
У нас в России, все, слава Богу, нелепо, заметила Алёна, придя в себя.
Ох, как хорошо жить в такой стране, потягиваясь, словно кошечка, сказала Лера.
В конце концов, какой-нибудь коллекционер мог просто заказать это преступление, сказал Вадим и расхохотался.
Понятно, улыбнулся Филипп. Легче организовать и заказать сложную кражу, чем заплатить 3.000 рублей.
Да, вот то, что у вора или коллекционера не нашлось 3.000 рублей на эту картинузаводит всю ситуацию в полный тупик, развел руками Вадим.
Да тут целых два абсурдаэтот и то, что не взяли ценные картины, воскликнула Лера и предложила выпить за абсурд.
Выпили.
Алёнушка, сегодня же поедем туда и выясним на месте все детали, заторопился Вадим.
Жутью какой-то веет от всей этой истории, вдруг заключила Алёна. Черный мираж или еще хуже
глава 14
Лёня и Лера Одинцовы наконец вернулись в свою квартиру, оставив уставшую Анну Петровну одну.
Лера чувствовала, что надеяться на случай в поисках «отравителей» абсурдно и решила отдохнуть. «Именно потому, что абсурднадо потом продолжить», решила она.
Больше всего ее беспокоило состояние Лёни. Он вроде бы отошел от шока, но далеко не совсем. В глазах появилась пустота. Его частые высказывания о том, что он «идиот или причудливая тварь», озадачивали Леру. А упоминание о «причудливой твари» особенно пугало ее.
Но жить-то надо было. Лёня, кстати, подрабатывал, переводил. Лера же работала за двоих: и переводила, и, благодаря связям, стала публиковать статьи в приличных журналах, которые неплохо платили. Статьи имели успех и, главное, отклик.
Позванивала она и Алёне, кража картины даже приснилась ей, причем «нездешние твари» Алёнины вышли из картины и стали плясать.
В сумеречный летний день Лёня, оставшись один (Валерия уехала в редакцию), задумался и вышел на улицу с неопределенной целью.
Почему-то ему казалось, что если он откроет «Илиаду» Гомерато непременно найдет там Аким Иваныча в качестве исторического персонажа, может быть, под другим именем. Под каким? Лёня не думал об этом, перелистывая поэму. Последняя мысль была такова: «Он там не бог и не герой. Так кто же он? Наверное, почище и богов и героев».
Впрочем, он не всегда так возвеличивал Аким Иваныча, порой ему чудилось, что тотпросто маньяк, но не из человеков, а похуже
Размышляя таким образом и бесцельно разъезжая по матушке Москве, он вышел на какой-то угрюмой остановке автобуса и обратил внимание на летнюю кафешку, приютившуюся под совсем древним деревом. Там были столики на воле, на лужайке, а внутри, в самом кафе было тихо и сумрачно. Лёня робко присел за столик в сторонке. И вдруг услышал:
Наш поезд мчится,
В вагонах бюсты
В этот момент Лёня сорвался с места. Да, песня была не только та, которая звучала в проклятом поезде, но и голос был до ужаса гнусный и знакомый, словно комментатор спустился с неба и сидел здесь в кафе. Голос доносился из-за угла, и когда Лёня добежал, он увидел певца. Тот тоже сидел за летним столиком на лужайке и пел. Рядом сидел толстяк, видимо, его друг.
У певца была совершенно пиратская, но круглая рожа, и сидел он в одной майке и трусах.