«Жду, жду»пробормотал он и провел в большую полупустую комнату.
Сели за внушительного размера стол у окошечка. На подоконникегерани, на столенесколько книг, главным образом о смерти, и две бутылки водки, буханка черного хлеба.
Такой прием, однако, никого не шокировал. От рюмочек никто не отказывался, кроме Владика. Хозяин вытащил откуда-то и весьма приличную закуску. Завел песнюто был диск Евгения Головина, и слова разливались: «Слушай, утопленник, слушай». Владик осадил Родиона:
Не так бурно, дружище, люди пришли по делу, по рекомендации Филиппа Пашкова. Ты же его поклонник, к тому же.
Хи-хи-хи! разрыдался Родион. Мало ли чей я поклонник. В основном, самого
Ну, выпьем, вмешалась Лера.
После такого знакомства Родион совершенно развеселился: все тыкал пальцем в книги о смерти и похохатывал. Кот, сидевший на подоконнике, и тот взъерошился.
Опустись занавеска линялая на больные герани мои, запел Родион, когда диск замер.
И закончил:
Я все приемлю. А теперь о вашей просьбе.
Одинцов напрягся и резко высказался:
Нас интересует совершенно необычный человек. Может быть, даже это и не человек вовсе.
Родион замолк, отшвырнул гитару и насторожился.
Имя?! Имя?! выкрикнул он.
Его имя, вероятно весьма условное, Аким Иваныч.
При этом имени Родион остолбенел. Владик хранил изумленность сдержанно. Потом Родион вскочил и будто бы, так во всяком случае показалось Лене, закричал. Потом сел на пыльный диван в углу и спросил:
Зачем он вам?
Я с ним встречался при очень странных обстоятельствах. Во время моей полусмерти.
Вот там вы его и ищите. Аким Иваныч недоступен почти для общения. Кроме того, я не знаю, где он живет, кто он по существу и так далее, выпалил Родион, покраснев. Ничем не могу помочь.
Вмешался Владик:
Родя, Родя, потише немного. Уймись. У тебя же есть какая-то цепочка к нему. Дай информацию, а сам отбеги в сторону. Если боишься.
Уговоры длились долго. Родион мешкал. Чего-то искал по своим карманам, кряхтел. Лера попыталась обаять его:
Вы такой милый, такой глубокий человек, залепетала она. Мы же не просим вашего участия. Бред с ним, с вашим участием. Сами разберемся.
Вадим выразился более определенно:
Он может очень помочь нашему другу. Помочь реально противостоять потери себя в Неизвестном Он нам нужен не для того, что бы что-то узнать о скрытой от нас реальности. А для конкретной помощи.
Родион посмотрел на Одинцова.
То, что вы с ним встречались в состоянии полусмерти, как вы выразились, я не удивлен. С ним можно встретиться и в гораздо более критических ситуациях. Не дай Бог, конечно. А я, знаете, не люблю экстремальных ситуаций. Ну, смертьеще куда ни шло Черт с ней Но не более.
И вдруг Родион прыгнул на стул со своего дивана.
Бедолаги вы мои. Ну, хорошо, хорошо. Дайте связь, через неделю позвоню. Может быть удастся увидеться с одним человеком.
С Аким Иванычем? осведомился Вадим.
Хватит шуток, испугался Родион. С тем, кто знает о нем больше, чем я. Остальноекак Бог на душу положит. Не спешите только с этим.
Владик вмешался:
Конечно. Вы сами сможете встретиться, теперь уже без меня.
«И этот увиливает и темнит», подумала Лера.
Родион опять включил Головина.
На том и закончилась встреча. Владику надо было срочно в город. Он по-доброму попрощался с Родионом, и искатели Аким Иваныча укатили в Москву.
глава 19
На следующий день часа в два Вадим уже был у Алёны. Алёна, измученная своими видениями, встретила его растрепанная, непохожая на себя, точно готовая к какому-то перелому.
Вадим искренне удивился:
Что-то на тебя Петербург действует через чур экстремально.
Наконец-то Алёна рассмеялась.
Посмотри лучше на эти рисунки.
И она разложила их перед ним на журнальном столике.
Боже мой, ну и тип!
Со всех концов на Вадима смотрела голова Лохматова.
Кто это?
Алёна молчала. Только села в свое кресло, словно в ложе судьбы.
Вадим, сидевший на диванчике, вглядывался в эти рисунки.
Когда написала?
Сегодня утром.
Вадим откинулся на спинку дивана.
Эта голова не дает мне покоя. Кто он? Наверное, твоя больная фантазия породила его
Никак нет. Это мой новый друг.
Друг?! Это чудовищетвой друг?
Ну, скорее поклонник. И вовсе не чудовище, а король чудовищ.
Может, он влюбился в тебя?
Не думаю. Он влюблен в тьму.
И Алёна медленно, с комфортом, рассказала Вадиму все. «Так надо, решила она. Но больше никому ни слова».
Вадим по ходу рассказа порывался раза два встать и уйти. Но выдержал. Под конец выглядел растерянным, чуть подавленным, но с пробудившейся надеждой. Спросил по-детски:
Ты назвала его другом. Но как, интересно, твой
Я вчера позвонила ему и порвала с ним. Давно созрело. Но эта история послужила инициацией, чтобы порвать
Но как ты определишь после всего, что было
Я не утаила ничего, Вадим. Никаких поползновений на меня, как на женщину, не было. Этот король чудовищ видит во мне богиню, прикоснувшуюся к его безумной сути Я говорю правду, Вадим.
И кто же он для тебя?
Я же сказала. Откровенно говоря, мне страшно. Ради Бога, ради Христа, ради моей жизни не говори об этой истории никому, даже своей совести. Вместе будем развязывать узлы.
Не скажу даже совести. Пусть этот киллер из цирка пляшет
Ну, в этом смыслевсякие действия бесполезны. И опасны. Надеюсь, ты понял это из моего рассказа
Уж яснее ясного. Алёна вдруг точно очнулась.
Впрочем, ты знаешь Одна странная вещь Когда я сидела рядом с Наденькой, и у меня, кстати, появилась тогда на мгновение та же змеиная улыбка, что у нее на губах всегда Дело в том, что я услышала, как она проговорилась соседу о какой-то подпольной фабрике лекарств на стыке Мытищ и Ярославского шоссе. Вот эту информацию, думаю, можно передать Валерии и Лене. И решим, что с этим делать.
А может, это провокация со стороны этого твоего черного двойника, как ты выражаешься. Вот ты и попадешь в ловушку.
Нет, нет. Во-первых, сам Лохматов такими делами не занимается. Я знаю. Его бизнескрупнее, надежней и явно связан с какими-то верхами Во-вторых, она была пьяна и не усекла, что я случайно подслушала. Так получилось. В конце концов, если можно послать анонимку куда следует Пускай сами разбираются.
Да, конечно. Лера не настолько обуяна местью этим тварям, чтоб забыть о своей безопасности.
Я поставлю кофе.
И Алёна быстро организовала угощение, пока Вадим углублялся в созерцание головы Лохматова.
Все-таки, Алёна, я вижу у тебя скрытую симпатию.
К кому «к нему»? К его голове?
Нет, к нему самому.
Неудивительно. Но это не симпатия. И тем более, не любовь. Это тайна, Вадим.
В чем тайна?
В нем самом. В нем много уровней. Он и фантастически удачливый бизнесмен, наверняка связанный с криминалом, и в то же время знаток живописи. У него много интересных картин, кстати, не только моя. Обычно такого сочетания не бывает. В бреду не приснится.
В бреду, Алёна, может присниться все, вздохнул Вадим, который почувствовал вдруг странное облегчение.
Но главноепоследний уровень: этот человек одержим поиском того, что еще только зарождается в нашем мире. И что это, несомненно великое и темное, не знает никто, включая самого Лохматова. Но он один знает, что «оно» уже есть. И поэтому он как пророк во тьме.
Ну и фантазия у тебя.
Интуиция.
Извини, извини. Какая уж тут фантазия. Твой Лохматов и компания кошмарней любой фантазии. Тем более, они-то реальны.
Вадим, мы вместе переживем эту историю. Я открылась тебе, и ты не закрывайся.
Вадим вздохнул.
А теперь поговорим о тебе. Что за это время произошло?
Да ничего особенного. Вокруг меня много мелкоты, зависти и всяких иных терзаний маленьких душ. Уязвимы, не хуже твоей Наденьки, обидчивы, и колют друг друга без конца. Визжат при этом, хрюкают.
Этого всегда и везде хватало.
Живут ради боли. Один бесталанный звонит мне и каждый раз упирает на то, что я умру раньше, чем он.
Алёна расхохоталась.
Прямым текстом так говорит?! Вот бедный, заело же его.
Ну, не прямо, конечно. С явным намеком, однако. Никто не может смириться с мыслью, что он хуже другого. Кусаются.
Бог с ними. Забудем о мелочах. А как с Акимом Иванычем?
И тут Вадим красочно описал путешествие к Родиону.
Да-а-а, протянула Алёна. Одного Лохматова, оказывается, мало. Нужен еще Аким Иваныч на нашу голову.
глава 20
Вскоре был получен сигнал от Родиона: «Приезжайте завтра ко мне. Он будет. А я буду на чердаке. Он сам вас встретит».
Оказалось, можно доехать автобусом. Собрались только Лера, Вадим и Алёна. Одинцов почему-то отказался: мол, все равно, Аким Иваныча там не будет, лишь посредник.
Но когда трое наших блуждающих искателей неведомого подходили к захолустному домику Родиона на Щелковском шоссе, Лера сказала:
А вдруг нам откроет Аким Иваныч. Поглядит и поманит внутрь.
Да мы даже не знаем, какой он из себя! воскликнула Алёна. Его знает только Леня.
Знает, какой он там и какой он здесь, мрачно добавил Вадим.
Озабочен он был больше Алёной, чем Аким Иванычем.
Осень оборачивалась диким летом. Хохотали вороны в саду. Постучали. Дверь распахнулась, и Лера отскочила в сторону. Перед ней в распахнутом пиджаке стоял улыбчивый Тарас Ротов. Всепоглощающее брюхо шевелилось под рубахой. Но улыбка сошла с его лица мгновенно:
Как, это вы?
Это ты, Тарас? вскрикнула Лера.
Вот уж не ожидал, пробормотал Вадим.
Это вы до Аким Иваныча? сурово спросил Тарас.
Это тыкто знает к нему ход? изумилась Лера.
Я все ходы, куда ни глянь, давно знаю, разъяснил Тарас. Теперь я все понял. Проходите, полуродственнички. Вот ведь Родион какой сюрприз устроил
А где он?
На чердаке спрятался. Он и подумать теперь об Аким Иваныче боится. Округлился.
Все четверо прошли в просторную, но словно покосившуюся комнату с цветочками на подоконниках.
Расселись за столом у оконца, вид из которого точно уводил под землю.
Винцо, коньячок и прочее сейчас выну для дорогих гостей, промолвил Тарас, поворачиваясь к пыльному шкафу.
У меня все время мелькала мысль, Тарас, что тыне тот, кем ты кажешься, тревожно прошептала Лера. Что ты спрятанный
Не тревожься, Лера, не тревожься, пробормотал Тарас, доставая винцо из шкафа. Тревога твоя тебя съест. Аким Иваныч такого не любит.
Кто он? спросила Алёна. Когда вы встретились?
Ротов вдруг захохотал так, что красный рот стал ненормально широк.
Да разве с ним можно встретиться? Мы не встретились, я видел его. И этого достаточно. В доме у некоего мэтра страха
Кто же этот мэтр страха?
Мой полудруг. Имя егоЛохматов Трофим.
Алёна тихо ахнула и ногой толкнула Вадима.
«Черт упал с луны на нас»возникло прямо вывело в уме Вадима вне всякой логики.
Ротов весело поглядел на Алёну и почему-то ей подмигнул.
Как же мы можем поклониться Аким Иванычу теперь? вырвалось у Алёны.
Через моего полудруга, Лохматова. Он может свести, если сочтет нужным
И кто онАким Иваныч? прошептала Лера.
Ротов опять хохотнул и вылил в себя стакан коньячку.
Считаю, что он в истине. Он в некой истине живет. Хо-хо-хо А ятень истины, ее мрак Хо-хо-хо На том мы и увиделись.
Вы говорили с ним? потаенно спросил Вадим.
Нельзя много знать обо мне, мальчики-девочки, рыгнул словами Тарас. Хватит.
А кто такой Лохматов? выдавила Лера. Черт, что-ли?
Никак нет. Человечище. Но с неведомыми странностями. Жуток, молчалив, но бывает добрейшей души человек. Мухи и даже клопа не обидит.
Что, у него дома клопы? поинтересовалась с мрачным оттенком Лера.
Да, да, у него водятся клопы Он слишком богат, потому и бывают
На какой же основе этот человек в истине заинтересовался богатым человеком, разводящим клопов? сухо спросила Лера, взяв себя в свои нежные ручки.
Вот этого я сам понять не могу, промычал Ротов. Каюсьне ведаю.
На чердаке послышался шум, кашель, стуки, словно кто-то истерично забегал там из угла в угол.
Это Родион, утешил гостей Тарас. Он иногда у меня бегает. Мыслей пугается. Особенно об Аким Иваныче.
«Все остается таким далеким, подумала Лера. И Лёня все больше уходит от меня и от себя в неизвестную мглу неизвестно куда. Если б он просто сошел с ума, мне было бы легче. Но он словно потерял ум и заменил его другим Хотел вернуться на землю, когда был там, а теперь уходит от нас»
Что задумалась? спросил у нее Ротов. Очнись! Видишь, я тих и не спрашиваю тебя, зачем всем вам нужен Аким Иваныч и как вы узнали о нем. Будь тише мыслей, детка.
У Леры навернулись слезы.
Лерка, ты что? оборвала ее слезы Алёна.
Она посмотрела на Леру так, как будто та должна быть сверхчеловеком.
Слезы, молчите, ответила Лера, и обратясь к Ротову еле выговорила:
Я не ожидала все-таки, Тарас, что вы такой
Ротов забегал по комнате.
Слышь, она не ожидала! А мы разве ожидали, что стали человеками? Родились и все. Никто нас не спрашивал. Чего не ожидаешь, то и получишь. Я Родиона за что люблю, за то, что он от всего этого хочет спрятаться. По настоящему. А я не спрятанный, я весь широк, и Ротов похлопал себя по животу. Мы и на том свете всех победим!
Алёна, наконец, выпив винца, развеселилась. «В конце концов, все так называемые совпадения обернулись в мою пользу. Но страшновато. Учись, Алёна, последнему веселию»подумала она и спросила довольно настойчиво:
А как же связаться с вашим Лохматовым?
Я же сказал, через меня. Я поговорю с ним.
Но он спросит, что этим людям нужно от Аким Иваныча?
Вот об этом он и не спросит. Не такой человек. Он по-другому судит. Ему гораздо интересней, что я скажу о вас. А я уж постараюсь
Зашуршало на чердаке, как будто там был не человек, а мышка.
А если ваш Лохматов для Аким Иваныча не так важен и он не сможет нас свести?
Ротов разозлился. Даже стукнул кулаком по бутылке.
Да все может быть, возопил он. Может быть, и сон превратится в явь, а явь в сон Все может быть.
Ладно, умиротворенно заключил Вадим. Не будем пророками. Вы позвоните Лере, если встреча станет возможной. Вот и все. Давайте о другом. Просто посидим. Ведь мы не с Луны свалились.
Вот Вадимушка нашел нужные слова, нежно, но чуть-чуть жутковато сказала Алёна, обращаясь к Вадиму, и тронула его за руку. Поехали.
Поехализначит выпили, и пошли речи о другом. Тут как тут вывалился с чердака Родион, сразу почуявший, что Аким Иваныча уже нет.
И мне налейте, сказал он, подходя к столу.
Но лицо его было мертвенным, правда уже присутствующим.
Ему с особой радостью налили, от вина, мол, не спрячешься. Тихо и задумчиво стало в комнате.
«Не то ангел пролетел, не то Аким Иваныч», подумала Лера.
Потом беседа возобновилась, и Родион оказался крикливей всех.
Разошлись поздно, и Родионушка, охая, усадил гостей в автобус, сказал «с Богом» и помахал рукой.
И среди этого крика Тарас успел шепнуть Лере, чуть не облизав ее ухо, что у него есть еще запасной ход к Аким Иванычу.
глава 21
Гон (так звали в некоторых людоедско-криминальных кругах этого человека) ворочался на постели, глядя в тусклое окошечко рядом.
Где-то исступленно-тупо брехала собака, как будто она видела своего вечного врага.
Гон плакал. Но это не мешало ему думать: «Опять они пришли. Опять, опять Днем думаешь, что найдут и зарежут, и ночью жалости ко мне нет Другие приходят, неотвязно, неотвязно Разве так люди спят, как я? Пугают и пугают». Он привстал на кровати, спустил ноги на пол. «Хорошо, я помогал им их добывать и резать. Ну и что? мелькали какие-то помойные мысли, ну и что? Ведь я сбежал А потом не я главный, главные другие, я так и сказал им: не хочу ни о чем знать. Да от ума разве убежишь. Всегда он тут как тут. Но я ведь только, как бы сказать, служкой был, водителеммоя хата с краю, ее вообще нету нигде За что?»
Он даже взвизгнул, как большая совестливая крыса. Гону (а фамилия его была Гаин) во сне приходили Почки. Огромные, шевелящиеся, черные и с большими круглыми глазами, источающими тусклый, какой-то подводный свет. Почки что-то шептали, безобразно-невнятное, лишенное разума. Обычно одна какая-нибудь почка выдвигалась вперед, заслоняя других, и прямо наплывала на сознание Гона, словно поглощая его «я». Таким образом свет и пространство сновидения исчезали, и оставалась одна паучье-поглощающая черная почка. Тогда Гон начинал дико кричать, словно разрывая себя на куски. И тогда просыпался, обнаруживая обычно свет, обыденный и устойчивый, за окном.
Загвоздка состояла в том, что Гон долгое время (на самых низких, побегушных ролях) участвовал в организации, которая была частью гигантской международной мафии, поставляющей почки для богатеньких. Почки брались от деток, да и молодыми людьми не брезговали.
Гон, выступавший порой как водитель якобы скорой помощи, запомнил одного из них, некоего Володю. Гон тогда почему-то подумал, что, хотя парень как будто бы без сознания, он понял, куда его везут. Так Гону во всяком случае показалось, и он собрал всю волю, чтобы не всплакнуть.
Вообще, платили, естественно, хорошо. Но Главный (он для него, для Гона был главный, на самом деле был всего лишь винтиком в системе), так вот, этот Главный один раз предупредил Гона:
Гон, я вижу тревогу в твоих глазах. На пустом месте. За тебя ручались. Но если я еще раз увижу это, придется с тобой поговорить. Мы тревоги не любим.
Тревога в глазах Гона появлялась вовсе не из-за глаз деток, а из страха за себя. Мол, докопаются, раскроют. А ведь Гону не раз говорили, что сама мысль о разоблачении абсурдна, настолько все крепко и надежно схвачено.
И чего ему было бояться? Он был одинок, свою семью не любил и давно бросил. Но что-то сдвинулось в его уме. Повлияло появление почек. Сначала он не обратил внимания, потом вдруг во сне стал просить прощенияу почек, конечно. Просыпался, недоумевал, но потом скис.
Если бы он рассказал про это Главному и тем, кто с ним рядом, они бы захохотали, а потом убили. За некорректность, ведущую к неблагонадежности. Но у него хватило ума прикусить язык. Но главное, потом появилась трусость. Вопреки абсурду, лезли навязчивые мысли, что «организацию» вот-вот раскроют. И еще: боялся обнаружить свою трусость перед «ребятами», перед Главнымзаметят, емуконец. Главный таких проявлений не потерпит. И вот тогда у Гона возникла мысльсбежать.
«Зелененьких» накопилось достаточно, да и был он человек скромный. Любил держаться в тени, и часто тень свою принимал за самого себя.
С другой стороны, понималсбежишь, под землей найдут. И похоронят садистски, не то, что почечных деток, там было просто и без шума. Но страх давил изнутри, немножко ненормальный страх, скажем. А кто сейчас в этом мире нормален?
Толчком было то, что Главный вдруг заметил, что у Гона дрожат руки, когда в деле. Главный ничего не сказал, но бросил непонятный взгляд. Ведь действительно, ребята рядом с ним пели, и ни у кого не тряслись руки. Причин не было.
Гона потом, на следующий день, мучил этот взгляд. И тогда он решил бежать. Так и такконец один, думал, но сбежишьшанс есть. Он давно все продумал. И с паспортом тоже, и с другими детальками.
«Я очень невзрачен собой, бормотал Гон перед зеркалом, щупленький, незаметный. Искажусь, и меня не будет видно».
Спасением был дед. Дед жил одиноко себе, на Щелковском шоссе, под Москвой, и до того был нелюдим, что его никто не знал. И про то, что они, Гон и Дед, родственники и вообще знакомы тоже практически никто не знал.
Дед любил Гона и отрубил ему ухо. По просьбе Гона, конечно. Для маскировки. Паспорт паспортом, но Гон так исказил себя, что и вправду только Дед мог признать его. Пробовал менять даже выражение глаз. На пугающее. Но сам испугался.
На своей квартире оставил наглую записку. «В моей смерти никого не винить. Жить невмоготу. Пойду утоплюсь».
Но потом сам испугался нелепости своей записки и уничтожил ее.
Просто исчез и все. Без всяких рассуждений. Так лучше и спокойней для милиции, решил он.
И вот сейчас уже двенадцать дней он с Дедом. А почки приходят по-прежнему.
Свесив ноги, Гон смотрел в окно. Уже утро. Где-то за стеной шевелится сам Дед. Халупа у него запущенная, но жить можно. Кто сейчас интересуется, кто у кого живет. Но показываться на глаза особо не стоит. А Дедверный, любит он Гона, да и сам Дед грешил раньше по линии преступности, конечно иной, легкой. И молчалив, как мертвая рыба, даже не расспрашивает, от каких бандюг прячусь. Понимающий. Так думал Гон, опоминаясь от сновидений Но про почки он ему рассказал.
Это бесы к тебе приходят, бесы, уверенно говорил Дед за чаем. Ты главное, сынок, не бойся. Ко мне тоже приходили, но потом плюнули и ушли. А я плевков бесиных не боюсь.
В тот вечер Дед был особенно разговорчив, но суров по отношению к себе. Деньги у него под полом были, но чай был без сахара.
Гон, наконец, встал с постели. Глянул порезвее в окно: там вихрь, осень.
Дед хрипло позвал чай пить.
На этот раз за столом кушанья были в изобилии.
Поживешь у меня до весны, искривив свой рыбий рот, говорил Дед. А потом я тебя в Сибирь запущу. В надежное место, тебя там твои друзья никогда не найдут. Да и меня не хватятся.
Полоумный я стал, дедушка, полоумный, бормотал Гон. Даже чаю не хочу. Днем дрожишь от страха, что найдут, ночью эти
Тебя мать родная не узнает. И ангел хранитель тоже, строго поправил Дед. Живи в разуме.
И Лера при своих встречах с Родионом и Ротовым не подозревала, конечно, что ровно через три дома от места их встреч, от домика Родиона, живет участник гибели сына ее знакомых, друзей в конце концов.
Не подозревал и Ротов, но такого рода подозрения были вне его сферы.
глава 22
Одинцов позвонил матери. Анна Петровна отговорив, положила трубку и рассеяно стала бродить по своей квартире. Было тихо, как в уме дьявола. Но мало ли что можно чувствовать. Тишина бывает и очень скромной, почти затаенной.
Анна Петровна зашлепала на кухню. «Надо поставить чайник, хочется попить, мелькало в голове. А пока подмету. Подмету я, подмету».
И она стала подметать. «Пыли-то сколько», не ожидала она.
Пыль убиралась планомерно. Еще бы, одна уборка с небольшими перерывами, занимала четыре часа.
Посмотрела в окно. И ей вдруг померещилось, что там уже бились, не зная пути, черные птицы.
«Не надо их пугать. Хорошие твари», подумала Анна Петровна.
Во время уборки мысли надолго пропадали и тогда и мир, и сама она становились похожими на туман.
«Туманом быть хорошо, подумала Анна Петровна и тут же воскликнула про себя. Какая глупость, что это я. Надо отгонять глупые мысли».
И она вместе с мыслью словно смахнула саму себя. «Так приятней», мелькнуло нечто последнее в уме.
Вообще Анна Петровна сама с собой была совершенно другая, чем с людьми. Кто-то как во сне буркнул однажды ей об этом.
«На людях я функционирую, а в себе я какая есть», ответила она, странно улыбаясь.
Хотелось ей счастья и покоя. «Я и одна функционирую», решила она потом.
А сейчас посмотрела на себя в зеркало.
«Вся в пыли. Дело надо делать, дело, а не думать», и равномерно продолжала убирать.
Залезла даже под стол. Домашняя кошка совсем не замечала ее. Лежала на диване, когда Анна Петровна решила помыть прихожую.
«Больно грязен, больно грязен, больно грязен», твердила она.
Но уже закипал чайник. Чтоб не прерывать мытье она, не заварила чай, а вылила кипяток на полугрязную посуду, скопленную у крана, и опять поставила чайник.
«Вскипячу я, вскипячу, когда надо», пропела она.
Домыла пол у двери, и тогда снова вскипел чайник.
Заварила чай, включила телевизор, но испугалась, что будет война, и выключила.
Чай оказался душистым, и кошка оживилась. Хотя известно, что кошки не пьют чай. Но она оживилась.
Попивая чаек, Анна Петровна думала, как рациональней закончить уборку. «Лучше начать ее и не кончать, решила она, поджав губы. Все равно конца не будет. Какой-нибудь уголочек все равно останется пыльным». И в мозгу возник образ ее деда, который сам был почти всегда в пыли и любил пыль. Пришлось опять смахивать не то образ, не то саму себя, видящую этот образ.
Кошка посмотрела ей в глаза таким странно-пустым взглядом, что Анна Петровна удивилась. «Наверное, моя кошка не совсем кошка, раз так взглядывает. Но дела, дела». Вскочив, не допив чаю, принялась кончать бесконечное.
«Весь мир все равно не убрать», возникла мысль, и она остановилась посреди комнаты, удивляясь своей неожиданно возникающей глупости. Так именно она оценила свою мысль.
И принялась чистить на лестничной клетке. «Ведь вчера убиралась, а опять напылило», изумлялась она. Сосед поздоровался с ней, выглянув из-за щели.
Вернувшись, долго мыла посуду, а потом решила прилечь.
«Я же и чай не допила. Все куда-то спешишь. От одного бросаешься к другому», рассердилась она. Отдыхать было приятно и оглядывать комнату тоже. «Скромно и хорошо», решила она.
Жизнь шла и шла. Часы тикали и тикали. «За хлебом в булочную надо сходитьраз, за колбасой и водой в супермаркетдва, в аптеку за глазными каплямитри», просчитала она.
На дворе однообразно и истерично выла собака. Но потом замолкла. Оставался слышен только далекий гул автомобилей.
«И Бог с ним, с шумом, надо забыть о нем, время еще есть впереди», и она взглянула на часы. Отдохнула и пошла в ванную, чтоб почистить и там. Тем более туалет.
«Все блестит у меня», снова возникла мысль. И с удвоенной энергией принялась. Закончив, вспомнила, сколько надо заплатить по счетам. Проверила еще раз. Недопитый чай удивил ее. «Нет, так нельзя», сказала самой себе и снова налила и поставила чайник на маленький огонь.
«И в театр надо сходить. Обязательно в театр», добавилось еще одно решение.
Внезапно возникла тишина. Анна Петровна остановилась и прислушалась. «Как тихои на улице и везде». Потом вдруг появилась особенная тишинав голове, словно там что-то замерло.
Но Анна Петровна плюнула на весь этот странный покой и продолжала убирать и драить. Подошла к окну, к цветочкам.
И тогдатихий, нежный, безболезненный, потому что молниеносный, удар изнутри. Она упала замертво на пол. В квартиретихо, только на кухне закипел чайник. Она лежала неподвижно, точно никогда и не двигалась. А чайник все настойчивей кипел.
Повернулся ключ в дверях, и вошел ее сын. Лёня сразу понял: мертва. Чайник еще шумел, на дне оставалась последняя вода.
Лёня опустился на стул, мелькнула мысль: где теперь я ее увижу? Его объял легкий обморок.
Хорошо, что дверь в квартиру Лёня не успел закрыть.
Соседка, вышедшая на лестничную клетку, удивилась, вошла и закричала, будто ее саму пронзили. Кошка отсутствовала.
глава 23
Горе сблизило Леню с женой. Лера удивлялась: сколько на свете оказалось добрых людей. Словно свет упал с неба. Даже почти незнакомые люди, соседи по огромному дому, помогали. Тем более, трудностей было много: похороны, слава Богу, не ежедневное событие и привычки к нему нет. Тем более Лёнясовсем в ауте. Значит, хлопоты на Леру. Но с помощью друзей и просто окружающих все прошло достойно.
Дня три после похорон они были вместе, как раньше. Но потом Лера стала замечать: Лёня забывал, что происходит вокруг, словно ему все надоело. И опять тот же взгляд, и напряженный, и отсутствующий.
Тебе что, хочется обратно? спросила она. Но Лёня упорно молчал.
Судя по твоим словам, тебе там было не по себе, раздраженно заметила Лера. Там не так уж уютно.
Они начали ссориться. Лёня надолго уходил гулять один. Он отсутствовал, и Лера и жалела его, и злилась.
Лёня, прогуливаясь, видел только пустоту вокруг себя. Зачем же тогда прогуливаться, если не видеть ничего существенного вокруг?
Но Лёня знал, что его час наступит. Что-то приближается. Ему будет хорошо, очень хорошо и навеки. Поэтому не надо ни думать, ни видеть, ни слышатьзачем, если все уйдет?