Точно! она расплылась пьяной, манящей улыбкой. А чувак, понимаешь, неказистый, но харизматичны-ы-ый, сука
Прям как я. Неказистый, харизматичный и сука!
Юля заурчала.
Нравится, когда ты такой, она опять коснулась пальцами моего лица. Щас я тебе покажу его
На телефоне замелькали фотографии.
Так Не то Ой! Это тебе нельзя! размашисто прижала экранчик к кофточке. Пошатнулась, оступилась, но я успел подхватить её. Она едва держалась на ногах.
Преодолев слабое сопротивление, заглянул в телефон. Там раздетая Юля показывала грудки маленькие и пухлые, какие встречаются у ожиревших мальчишек.
Это он меня фотал, пробормотала сонным, разваливающимся голоском. Относится ко мне потребляцки Как к избушке: Юленька, стань ко мне задом, к лесу передом Надо в туалет. Проводи, пожалуйста
Я повёл Юлю на второй этаж.
Тебе понравилась моя грудь? выпытывала. Красивая?
Очень понравилась. Глянуть бы ещё вживую
Всему своё время! она засмеялась, словно покатившаяся вниз по ступенькам монетка. Может, и покажу Чуть позже
Наверху было сумрачно и пусто. Я щёлкнул по выключателю, но зажёгся только один плафон. Ремонт на этаже был почти закончен. У стены стояли похожие на зоологические экспонаты кожаные диваны и пара кресел.
В туалете ещё не повесили лампу, из потолка, как поросячий хвост, торчала завитушка проводки.
Подожди, я сейчас Юля прикрыла дверь.
Стукнула крышка стульчака. Зашуршала одежда и донеслось умиротворённое журчание. А затем стало очень тихо.
Я подождал несколько минут, потом заглянул. Она спала, положив голову на колени. Спущенные трусики и колготки наполовину прикрывали голубые гетры.
Я взял Юлю на руки, вынес в коридор. Положил на диван. Первой мыслью было одеть её, но пальцы сами коснулись Юлиной бритой промежности, тёплой, влажной от недавнего мочеиспускания.
Она вдруг очнулась, промычала невнятно, полусонно:
Ты что делаешь?
Ничего хрипнул я, отступился.
Её личико озарила беспомощная и нежная улыбка.
Иди сюда Шепнула, обняв мою руку: Ну, поцелуй меня
Некогда было снимать с неё колготки. Я резко перевернул Юлю так, чтобы бледный её зад оказался повёрнут ко мне. Отчаянно торопясь, расстегнул ширинку.
Содрогался, думая: Она же до смерти пьяна! Мертвецки!
Оглушительных полминуты я вколачивал в неё своё: Вусмерть! Вусмерть! Вусмерть! Вусмерть! а потом застонал, потёк, вытек, истёк
*****
Наступил долгожданный октябрьский день, когда в утреннем воздухе разлилось радостное и тревожное, будто удары колокола: Дем-бель! Дем-бель!..
Я простился с Цыбиным и Дроновым они уезжали несколькими днями позже, а Давидко ещё вчера отправился в свой волгоградский посёлок.
Под вечер заводская газель покатила меня на белгородский вокзал. По иронии судьбы моим соседом оказался тот самый бедолага Антохин, когда-то не пожелавший идти вместе с нами в землекопы. Он так и остался рядовым. Сидел напротив сутулый, напряжённый. Боялся пересечься со мной глазами. Всем затравленным своим видом он походил на пса-мученика, которому достаются лишь тычки и сапоги. Возле каждой стройки приживались бездомные собаки. И одному богу известно, почему какой-то бобик ходил в фаворитах, а другой бывал вечно бит и голоден.
Поезд оказался харьковским. Родина приобрела мне на обратный путь удобный нижний плацкарт. Я, как только расположился на полке, заказал чаю. За минувший год изменилась расфасовка сахара. Проводница принесла две запаянные бумажные трубочки, как в Макдоналдсе, а не привычную упаковку с изображением локомотива и рафинадом внутри. Одну трубочку я сунул в бушлат про запас. Она потом лопнула, сахар размок, и до самого Рыбнинска у меня был липкий карман.
День провёл у Тупицыных. Олег Фёдорович всё пытался обсудить со мной насущную политическую ситуацию. А год назад донимал оранжевой революцией, огорчаясь моему вопиющему безразличию.
Нельзя так, Володя, корил. Это же тектонические сдвиги! Как-то ты рано душой обленился.
Я тогда грубовато ответил:
Олег, а вы лопатой помашите десять часов в сланцевой глине и тогда поймёте, что у вас: лень души или сдвиг
Прохор ползал по мне словно обезьянка, а я, как умел, развлекал его. Особенно брату нравилось, когда он становился обеими ногами на мою раскрытую ладонь, а я держал его на вытянутой руке. Прохор голосил от восторга, просил Тупицына, чтобы тот повторил забаву, но Олег Фёдорович только отмахивался, ссылаясь на сорванную спину.
За ужином мать и Тупицын выспрашивали: как я мыслю своё будущее, буду ли готовиться в институт? Я отвечал, что недельку-другую отдохну, а потом запишусь на подготовительные курсы при судостроительном, чтобы летом уже наверняка поступить на юриспруденцию. Тупицын кивал и, как обычно, зазывал поступать в свой инженерно-экономический, обещая протекцию и посильную помощь.
Утренним поездом я поехал в Рыбнинск. Несколько часов кряду смотрел в окошко. Мной овладела утомительная, болезненная пристальность. Она истощала, как физический труд: угловатые литеры граффити, которыми были расписаны бока гаражей, закопчённый ремонтный завод, жёлтая стена с рифмованным транспарантом: Метровагонмаш в метро вагон марш!.
Началось разрытое до недр Подмосковье. Взгляд скользил по котлованам, земляным насыпям, барханам из щебня и песка, сваям, трубам. Щетинилась рыжая арматура, сновали азиаты в оранжевых касках не воины-строители, а простые наёмники.
По радио звучало что-то задорное и глупое. За тонкой перегородкой купе мужской голос с пьяной доброжелательностью декламировал:
Друж-ба!.. Это круглосу-у-уточно!..
Чайная ложка дребезжала в пустом стакане. У старухи, что сидела напротив, нижняя челюсть тряслась в такт перестукам колёс. Рядом с лежащим на салфетке бутербродом муха злорадно потирала лапки, похожая на негодяя из немого кинематографа.
Мост прогрохотал полминуты и кончился. Полыхнула стёк-лами сторожевая будка. И я вдруг смертельно затосковал от несбыточной мечты вот бы сделаться охранником такого моста, поселиться навеки в будке. Месяц за месяцем глядеть на облетевшую чешую листопада, зимние, заметённые снегом берега, весенние обломки льдин, летние тёплые искры, бегущие вдаль по волнам
На меня отовсюду наваливался штатский мир, от которого я здорово отвык за два года службы.
Сколько же раз я представлял себе пеший маршрут от вокзала к дому. Хотелось вернуться суровым и нежданным, как солдат с фронта. Но ещё за пару часов до прибытия я не удержался, позвонил из поезда бабушке, сообщил, что к вечеру буду. Спросил, что купить из еды в новом торговом центре всё равно по дороге. Бабушка уговаривала ничего не покупать холодильник битком набит.
Набрал отца. Он сдержанно поприветствовал меня и сказал, что завтра же придёт в гости. Позвонил и Толику Якушеву. Друг детства присвистнул, но эмоция его, как мне показалось, была посвящена не самому факту моего приезда, а тому, что пролетело два года. Он-то был уже студентом третьего курса
В сердце тюкнула былая обида. Поболела да и прошла.
К моему приезду Рыбнинск погрузился в сумерки. Лоснящийся от недавнего дождя асфальт бликовал влажными разноцветными отпечатками фар, окон, уличного неона. Я шёл, втайне надеясь столкнуться хоть с кем-нибудь из знакомых вдруг обрадуются, удивятся. Но никто не повстречался.
Минут тридцать меня шатало по торговому центру. Растерявшись от съестного изобилия супермаркета, я долго выбирал деликатесы. В итоге взял баночку красной икры. В алкогольном отделе изучал бутылки с вином. Когда продавцы стали подозрительно коситься, схватил первое, что укладывалось в бюджет.
Уже на выходе из торгового центра я заприметил кабинку с моментальной фотографией. Сознавая, что военная форма на мне последний день, я укрылся за серой гофрированной шторкой, пристроился на неудобном вертящемся стульчике и сделал перед мутным рентгеновским экраном четыре снимка с вариациями: с головным убором, без него, с улыбкой, без улыбки.
Бабушка, отступив на шаг, всплеснула руками:
Ты ещё больше вырос, Володюшка! В плечах-то как раздался
Она готовилась к встрече: уложила волосы, надела новое платье и любимые бусы из малахита. Потом вздохнула:
Так мне в магазине понравилась ткань, думала, на ней орхидеи изображены, а потом, когда уже Любовь Ивановна пошитое принесла, смотрю, не цветы, а какие-то банановые шкурки Или нормально выглядит? Только не ври, пожалуйста.
Я поцеловал бабушку в сладко пахнущую пудрой щёку и сказал, что платье замечательное и очень ей идёт.
И вдобавок в тапках тебя встречаю, сказала удручённо. Пару дней назад нога ни с того ни с сего распухла, жалуясь, показала забинтованную лодыжку, и никак в туфлю не лезла, прям как у Золушкиной злой сестры В общем, раньше переживала, что старею, а теперь и это слово не подходит, кротко улыбнулась. Дряхлею я, Володюшка.
Бабуля, не выдумывай, у меня перехватило горло. Предательские очки изнутри сразу покрылись испариной. Бравым голосом я вскричал, что пойду мыться, и поспешил укрыться в ванной.
Дома всё было без изменений. Разве что прадедовская живопись, ранее стоявшая прислонённой к стенке и в полиэтилене, теперь украшала коридор и гостиную. Я прошёлся туда-сюда взглядом по картинам и не увидел изображения с надгробием. Бабушка сказала, что Кладбище и Мельницу унёс отец.
Был накрыт стол с любимой пищей моего детства: печёным картофелем, котлетами и квашеной капустой. К пиршеству прибавились бутерброды с икрой. Бабушка достала семейные рюмки маленькие, из толстого стекла. Дедушка Лёня в шутку называл их напёрстками. Так и говорил: Ну, давайте поднимем наши напёрстки
Я налил нам вина, и мы выпили за моё возвращение. Пока я ужинал, бабушка пересказывала последние новости. С улыбкой про отца: он в очередной раз выставил свою мадам так бабушка называла его скандальную подружку с вычурным именем Диана. Потом грустное:
Умер Василий Феоктистович. Помнишь его, Володенька? Он к дедушке заходил
Помню, бабуля. Жалко
Никита приезжал месяц назад. Остепенился, похорошел. Я говорила ему, что ты скоро возвращаешься, он очень хотел с тобой повидаться
Я знал, что Никита освободился года полтора назад отец вскользь упоминал об этом. Судя по всему, дела у брата шли неплохо.
Ой! Совсем забыла! Никита же тебе оставил, тут бабушка усмехнулась, как он сам выразился, презент!
Какой?
Не сказал. Пакет небольшой. Я на твой письменный стол положила
После ужина я отправился к себе. Как и год назад, мне показалось, что моя комната отвыкла, одичала, словно оставленное без общения существо. Я включил и люстру, и настольную лампу, врубил на компе Наутилус вперемешку с Агатой Кристи, чтоб растормошить пространство, напомнить ему обо мне.
Никитин подарок в бумажной обёртке лежал на столе. Я разорвал упаковку. Внутри оказалась коробка с моторолой модной раскладушкой V3. Чёрная буква М на стальной крышке телефона приятно напоминала бэтменовскую пиктограмму.
Я на радостях сразу переставил симку из моей старенькой нокии в новый, роскошный мобильник. Пока он заряжался, разбирался с непривычным меню, фотографировал всё подряд: этажерку, диван, шкаф, своё отражение в окне, а под конец поиграл на электронном бильярде.
*****
Собирался спать до полудня, а проснулся в девять. Чудно́ было лежать в собственной кровати и ощущать, что утренние подъёмы, каторга с землёй, лопатами, кубометрами всё это позади.
Приехал отец. С порога обнял меня, затем с самым серьёзным видом полез во внутренний карман пиджака. Я догадывался, что он оттуда достанет.
Возвращаю в целости и сохранности конечно же, это были мои биологические часы.
Я вдруг с болезненной нежностью подумал, что мне очень повезло с отцом. Ведь в течение двух лет этот немолодой чудак каждое своё утро начинал с заботы о моём благополучии.
Мы позавтракали. А около полудня позвонил Толик, позвал в гости. Я тут же прекратил на него обижаться, подмигнул радостно бабушке:
Это Толян! Ну надо же, вспомнил!
Вот видишь! порадовалась за меня бабушка. Я же говорила вчера, что пригласит. А ты только зря дулся на него!
Я произвёл ревизию одежды и выяснил, что надеть, в общем-то, нечего. Джинсы смотрелись какими-то подстреленными, словно я отнял их у младшего брата. Были ещё скучные, школьных времён, брюки, пенсионная чета свитеров, водолазка с найковской, похожей на шрам, запятой под сердцем, спортивный костюм, почти новый, но неуместный для званого обеда.
К счастью, деньги на экипировку водились. Сразу после завтрака я направился к торговому центру Континент. За пару часов принарядился: выбрал милитари-штаны цвета хаки со множеством карманов, утеплённые кроссовки и чёрный бомбер на оранжевой подкладке. Я критически осмотрел себя в зеркале примерочной кабинки и остался доволен. Как сказал бы друг Толика Гошан, получилось скинхедненько.
На сердце, впрочем, лежала тень, словно предчувствие чего-то нехорошего. Так и вышло в итоге. Лучше бы никуда не ходил, ни в какие гости.
Собирались Якушевы не ради меня. Оказалось, у мамы Толика, Зинаиды Ростиславовны, день рождения. Я этого, конечно, не знал, так что две мои бутылки водки, принесённые для предполагаемого мальчишника, выглядели мужланским подарком.
Я шикнул на Толика:
Чего ж ты не предупредил? Я бы хоть цветов купил
Семейство Якушевых собралось в усечённом составе: старший Якушев Николай Сергеевич, Зинаида Ростиславовна, Толик и младшая сестра Толика Люся. Семён и Вадим собирались подойти позже.
Когда я уходил в армию, Люся училась в восьмом классе. За два года она вытянулась и округлилась, превратившись из девочки в девицу, причём довольно симпатичную.
Злобный Толик зачем-то сразу Люсю обидел, сказал, что тщательно запудренные прыщики у неё на лбу это слово дура, набранное шрифтом Брайля. Люся смутилась и покраснела, Зинаида Ростиславовна строго спросила Толика, что вообще такое шрифт Брайля, а я, как полный олух, ответил это азбука для слепых, после чего понял, что Люся навсегда записала меня во враги. А Толик лишь хихикал.
Я попытался исправить ситуацию, решив задобрить Люсю прошлым. Вспомнил, как она совсем маленькой рассказывала мне сказку: Было у царя три сына, Иван Иванович, Иван Петрович и Иван Фёдорович. Но по злорадной реакции Толика я понял, что и эта история почему-то тоже относится к области издевательств над бедной сестрицей.
Пришёл после работы Вадим. Мне он вроде обрадовался, поприветствовал:
Как поживает стройбат?
Я выпалил:
Кто служил в стройбате, тот смеётся в драке!
Вадим сказал, что слышал другую поговорку:
Кто в армии служил, тот в цирке не смеётся, и смазал весь эффект.
Потом Николай Сергеевич поинтересовался, не на службе ли выдают такие шикарные телефоны, а я подумал, что он шутит.
Так и есть наградной, дядь Коль! Отличнику боевой подготовки!
А Николай Сергеевич не шутил. И ответ мой получался издевательским. По лицу Вадима я понял, что он слегка обиделся за выпившего отца. Чтобы больше не ляпнуть лишнего, на все расспросы Вадима о стройбате я однотипно отвечал:
Ничего особенного или: Не при женщинах
Зинаида Ростиславовна даже укоризненно вздохнула:
Это что ж там такое было, Володя, что рассказать нельзя? и повисла неприятная пауза.
Потом появился Семён, и он был не то чтобы трезв. Я с воодушевлением пожал ему руку, а Семён вдруг выдернул ладонь и визгливо, с поднимающейся дрянцой в голосе, спросил:
Чё ты этим хотел сказать?!
Я даже не понял, про что он. И никто, кажется, не понял.
Хуле ты мне так сдавил, а?!
Я растерялся от его слов:
Извини, Сём, просто пальцы у меня, наверное, от работы огрубели и
То, что ты где-то там два года свинопасил и соплю на погоны получил, зло произнёс Семён, здесь нихера не канает! Понял?!
Ну, положим, не одну, а три сопли, тихо произнёс я, чувствуя, что закипаю.
Я же всё-таки был командиром отделения, бригадиром, мне подчинялась дюжина солдат. И со мной никто не говорил таким тоном.