Земля - Елизаров Михаил Юрьевич 12 стр.


 Ладно,  сказал я.  Пойду.

 Вот и всего хорошего,  кивнул Семён.  Пиздуй нахуй!

 Сёма, прекрати  обессиленно просила Зинаида Ростиславовна.  Володя, пожалуйста, возвращайся за стол

 Ничё,  накручивал себя Семён,  хуле он тут силу показывает! Илья Муромец, блять, на заду семь пуговиц!..

Я пошёл в коридор одеваться. Семён увязался за мной, бубнил как заведённый:

 Вот и всего хорошего, вот и пиздуй нахуй!  а за ним гуськом плелись Толик, Зинаида Ростиславовна, Люся.

Николай Сергеевич фыркал, как кот:

 Мир!.. Мир!.. А ну, мир!.. Мальчишки, мир!..

Я уже дошнуровывал кроссовок, когда Семён, видимо, посчитал, что словесную комбинацию нужно освежить:

 Пиздуй, пиздуй!.. Сержант зассатый!..

Я поднялся. Но был уже не Володей Кротышевым, а бригадиром землекопов.

Метил ему в лицо, потом, уже на лету, передумал, пожалел. Решил приложить в грудь, а попал посередине  аккурат в горло. Семён издал какой-то захлёбывающийся звук, упал, обвалив вешалку, тумбочку и табуретку. Завизжали Люся и Зинаида Ростиславовна:

 Ой-й-й! Он ему кадык сломал!

Толик и Николай Сергеевич бросились поднимать Семёна, я же наконец справился со входной дверью  пальцы тряслись от волнения  и рванул по ступеням вниз.

Бежал и чуть не плакал. Это была реальная катастрофа  устроить драку на дне рождения. Я осознавал, что отныне к Якушевым путь заказан если не навсегда, то на очень долгий срок.

На улице понял, что забыл телефон  прям возле тарелки. Я потоптался в замешательстве, не понимая, как поступить. А затем увидел Вадима. Подумал, что он собирается выяснять отношения, но Вадим, наоборот, приобнял меня и попросил не обижаться на Семёна  мол, у того последнее время одни проблемы, а неделю назад ещё и девушка бросила, поэтому он такой бешеный.

Я благодарно кивнул. Спросил: всё ли в порядке с Семёном?

 Живой и невредимый, ругается и обещает тебя отпиздить!  Вадим рассмеялся.  Но лично я ему не советую этого делать. И вот ещё мобила твоя наградная. Ладно, Вовка, не грусти, всё перемелется. Давай пять

Я сунул моторолу в карман, крепко пожал Вадиму руку, а он с весёлым удивлением сказал, встряхивая пальцами:

 А у тебя и правда не лапа, а тиски! Чё ты там делал такое в армии?

 Землю копал.

*****

Бабушке я не рассказал про инцидент у Якушевых, чтобы лишний раз её не расстраивать. Она только спросила через пару дней: Чего Толик не звонит, не заходит?  и я равнодушно бросил: Сессия началась.

Прошла медленная, ленивая неделя. От навалившегося безделья я очумел  совершенно разучился обращаться со свободным временем. Хаотично, от ссылки к ссылке, рыскал по интернету, смотрел телевизор, гулял, по ночам навёрстывал пропущенные блокбастеры, которые брал сразу по три  четыре диска в прокатном салоне.

В выпускном классе я завёл блог под вычурным ником pavlik_mazhoroff. Френдов у меня было до комичного мало  десять. Как ядовито пошутил когда-то Толик: даже меньше, чем у Оушена. Спустя два года их тоже не прибавилось. Юзерпик с потрёпанной физиономией муровца Шарапова больше не казался мне забавным, но я не придумал, чем его заменить.

Я за три часа накропал бодрый пост, что отслужил и вернулся, повесил ролик из ютуба с песней Бумбараша, пообещал вскорости выложить подробности моих удивительных армейских приключений. За пару дней под постом появился всего один комментарий, да и тот от Тупицына: Ещё раз с возвращением!

При таком повышенном интересе к моей персоне сочинительство заглохло, не начавшись. Но я, если честно, даже обрадовался, что необходимость писать отпала сама собой.

Конечно, у меня имелись приятели и кроме Толика. Мы встретились, потрепались под пиво в заведении под названием Кружка. Но у всех были дела: учёба, работа, подруги, а я всё никак не мог попасть в прежние маршруты, связи, привычки.

А в пятницу вечером позвонил отец. Сказал, что ждёт у себя и что у него сюрприз.

Водку отец не пил, поэтому я купил молдавский коньяк Белый аист пятилетней выдержки (отец когда-то хвалил его), люминесцентного цвета лимон, плитку шоколада и пакетик арахиса.

Я не особо жаловал отцовскую однушку. Она напоминала мне, что сюда когда-то отправились в жертвенную ссылку дедушка с бабушкой, чтобы обеспечить нас отдельной квартирой.

Дом был панельной девятиэтажкой конца восьмидесятых. Перед подъездом стояло с десяток машин. Я сразу обратил внимание на чёрный, заляпанный у крыльев грязью лендровер. Уж очень он выделялся среди чахлых детищ отечественного автопрома.

Отец принарядился: в костюме и с галстуком, разве что верхняя пуговка на рубашке была фривольно расстегнула. За минувший год он совсем поседел. Очки, которые отец раньше терпеть не мог, окончательно прописались у него на переносице. Он чуть прибавил в талии, но брезгливых морщин на лице однако ж стало меньше. Бабушка рассказывала, что отец порвал с утомлявшей его нервную систему государственной службой и зарабатывал исключительно вольным репетиторством.

 Проходи, Володька,  отец распахнул объятия, душисто выдохнув каким-то дорогим алкоголем.  Рад тебя видеть!

Я поставил пакет с Аистом на пол, и мы обнялись.

 Вот теперь мы в сборе  весь мужской комплект Кротышевых!..  сказал он, подмигивая.

После изгнания отцовской Дианы уюта в квартире поубавилось. При ней свежо пахло каким-то чистящим средством, а теперь стоял дух разогретой пищи и мусорного ведра. Зато на стене в коридоре между прихожей и кухней висела унесённая от бабушки Мельница в облупившейся позолоченной раме. В комнате работал телевизор  какая-то музыкальная программа. Отец обычно не переключался с канала Культура. Но кроме негромкого оркестра в комнате звучали два невнятных голоса: мужской и женский.

 Никита,  отец молодцевато гаркнул.  Володька наш пришёл!

Я услышал истошный скрип стула по паркету, и буквально через несколько секунд в прихожей появился мой старший брат Никита.

Теперь ему было уже за сорок. Он если и отличался от себя шестилетней давности, то незначительно. Был широк и крепок, походка осталась тяжёлой, словно Никита каждым своим шагом сокрушал ползучее насекомое. Смешного заячьего чубчика больше не было, новый Никита брился наголо, и ему это очень шло. Вдобавок он носил очки в изящной стальной (а может, платиновой) оправе. Брат зубасто улыбнулся дорогущей керамикой. Некрасивый золотой запас из его рта бесследно исчез, как пропали и спортивные шаровары. Теперь на Никите были брюки дюралевого цвета и светлая шёлковая рубашка.

 Вымахал с пацана до мужика  сказал Никита растроганному отцу.  Ну, здорово, брат Володя!

Наши ладони шлепком встретились  будто сцепились пасть в пасть два бойцовских пса. Пожатие у Никиты было железным, но и моё оказалось, в общем-то, не слабее. Никита чуть поднажал, я тоже.

В застеклённых глазах Никиты полыхнуло злым азартом  будто поднесли и быстро убрали нехорошую свечу.

 Жми!  приказал он.  Жми!  и сам стиснул мою кисть ещё крепче.

Чуть ли не полминуты мы азартно ломали друг другу пальцы, а затем, словно по команде, расцепились. Лицо Никиты порозовело, он одобрительно оглядел меня, затем излишне жёстко хлопнул по плечу, но сразу после этого обнял:

 Молодец, братик! Со мной обычно никто не тянет! Батя говорил, ты в стройбате служил

Я не успел кивнуть. Насмешливый женский голос сказал раньше:

 Нет, в штабе писарем отсиделся.

Я повернул голову. Та, что стояла в дверях, была избыточно хороша. В моём домашнем порногареме издавна любимицей ходила чешка Сильвия Сэйнт, блондинка с лицом порочной Барби.

У этой белокурые волосы оказались короткими, зачёсанными наверх, мальчишескими хулиганскими вихрами, как у какого-нибудь сына полка, только не советского, а эсэсовского. Огромные глаза светлого оттенка  то ли серые, то ли голубые. Длиннющие, до бровей, ресницы. Сами брови не тощие ощипанные скобочки, а словно бы крошечные собольи шкурки, прилепленные над глазами. Бледная подростковая шея. Кромку маленького уха украшало созвездие пирсинга  серебряные гво́здики.

 Никит,  сказала.  Познакомь со своим братом.

Томно-липкий её, тянущийся взгляд опутывал, точно паучья секреция.

 Это Алина,  у Никиты от внезапной нежности даже просел голос.  Моя э-э-э Бать, как лучше сказать? Спутница?

 Ага, супница жизни  она лениво передразнила его, чуть поморщив алый рот.

Отец, обычно сдержанный, неожиданно захохотал, будто услышал что-то удивительно смешное.

Она протянула мне тонкую кисть, улыбнулась белым, как из рекламы Орбита, ослепительным оскалом.

 Вообще-то, меня зовут Эвелина. Но Алина мне больше нравится..  произнесла нежно, вкрадчиво, как лиса из сказки.

Я чуть коснулся её пальцев и побыстрей отдёрнул руку

Высокая, тощая Эвелина-Алина. Узкие босые ступни  длиннопалые, с красным лаком на ногтях. Очень молодая  моя ровесница или, может, на год-другой старше. На ней были какие-то модные джинсовые лохмотья, открывавшие манную белизну тощих коленей. Футболка с растянутыми, долгими, как у Пьеро, рукавами чуть съехала с худенького плеча, обнажив вытатуированную кошачью голову  хорошо разглядеть рисунок я не успел, потому что Алина сразу подтянула ворот футболки

Я видел, как Никита на неё смотрел  убийственно-нежным, звериным взглядом, точно приручённый изверг. Я вдруг понял, что и отцу она тоже пришлась по вкусу. Недаром он осанился, хорохорился, даже смеялся  это на него было совсем не похоже. Но если отец просто получал удовольствие от присутствия такой красотки, то я испытал лишь внезапное уныние: Девушка, которая мне понравилась, принадлежит моему старшему брату.

Мы прошли в комнату. Там всё было без особых перемен, разве что появился новый телевизор, и на стене, прям над обеденным столом, отец приспособил картину с кладбищем.

Сели за стол. Отец обошёлся универсальным гарниром из варёной картошки, прибавив несколько сортов колбасных нарезок, а содержимое рыбных консервов вывалил на блюдца  сардину или сайру. Было несколько покупных салатов из гастронома и просто мытые овощи.

Я, стараясь не пересекаться взглядом с Алиной, шлёпнул себе на тарелку комковатого пюре, добавил крабового салата, колбасы и маслин.

 Так ты в стройбате служил?  дружелюбно повторил вопрос Никита.  Давай, братик, за встречу Вискаря?  подхватил тёмно-зелёную бутылку.  Бать, тебе обновить?.. Алиночка, винца?

Себе Никита слил остатки пузыристой боржоми. Подмигнул Алине:

 Киса  Она с неудовольствием встала и принесла из кухни запотевшую бутылку с минералкой.

Брат пояснил с сожалением:

 У меня сухой закон. За рулём. Через час поедем уже.

 Куда?  волнуясь, спросил я.  Домой?

 Не, домой завтра, а сегодня в гостиницу. Отдыхать поедем Да, милая?!  поставил стакан и вдруг, хищно извернувшись, попытался поддеть рукой Алину за промежность.

Алина вывернулась и от души врезала Никите по руке.

 Алё!  разгневанно воскликнула.  Совсем офонарел?! Веди себя прилично!

Брат сконфуженно загоготал, а я испытал совершенно недостойное, злорадное чувство, подумав, что Алина, наверное, не особенно любит Никиту.

Ещё подрагивая плечами от неудовольствия, она взяла с края стола пачку сигарет и удалилась на балкон. Никита проводил её болезненным, зависимым взглядом и, когда закрылась дверь и остановилась колыхнувшаяся штора, сказал:

 Придушу однажды. Или женюсь!  потом лязгнул коротким хохотком, как бы давая понять, что не задушит, а женится.

Я порадовался, что Алина вышла. Во рту у меня скопилось с полдюжины косточек от маслин, которые я постеснялся при ней выплёвывать  хотел произвести хорошее впечатление.

Мы выпили по второму разу и я, пользуясь отсутствием Алины, торопливо принялся за еду.

 Прикинь, девка работала в загорском жилкомхозе у начальника управления, потом пресс-секретарем у главы администрации,  Никита обращался больше ко мне, потому что отец, видимо, уже это слышал.  По возрасту ссыкуха ж совсем, в дочки мне годится, но мозги шустрые  дай боже́!..

 Да, весьма толковая девочка,  согласился отец.  И мышление такое нестандартное, острое и

 Ну, а что ты хочешь, бать,  перебил его довольный похвалой Никита,  она в Москве этот, как его не МГУ, а Мориса Тореза

 Мглу закончила,  от вернувшейся Алины пахло ароматизированным женским куревом.  Вначале мгла поглотила меня,  она уселась рядом с отцом, и тот засиял,  а потом извергла Ну, Эм-Гэ-Эл-У,  произнесла по буквам,  московский лингвистический университет Сергей Леонидович,  повернулась к отцу, сменила тему,  мне очень, очень нравится эта картина

 Мне тоже, Алиночка,  отозвался польщённо отец.  Возможно, не бог весть какой шедевр,  прибавил, кокетничая,  но всё ж таки работа настоящего мастера, пусть и не относящегося к первому эшелону отечественной живописи.

 Сергей Леонидович, я думаю, только время покажет, кто из какого эшелона

 Соглашусь!  и было видно, с каким удовольствием он согласился.  И кроме прочего, картину рисовал мой двоюродный прадед, а ваш, хлопцы, соответственно, прапрадед. Этот Кротышев упоминался в Большой советской энциклопедии первого издания, в тридцатитомнике Но, возвращаясь к нашему разговору, Алиночка, меня зацепили ваши слова про связь биоэтики с визуальной концепцией надгробий

 Сергей Леонидович,  с готовностью отозвалась Алина,  ну очевидно же, что кладбищенская архитектура, мемориальная культура вообще напрямую связаны с биоэтическим контекстом, а именно отношением общества к умершему телу!..

Мне вдруг показалось, что Алина и отец неожиданно заговорили на каком-то другом языке, лишь наполовину русском.

Никита скорчил персонально для меня кислую гримасу  мол, куда нам, дуракам, до этих интеллектуальных высот.

 Я хотела сказать, что как только мы подвергаем критике учение о бессмертии души, то сразу же начинаем задумываться о сохранении тела или хотя бы консервации памяти о теле, то есть  о надгробии. К примеру, в исламском мире, более фундаменталистском, чем христианский, надгробное сооружение не подгружено социальным контекстом. Оно не декларирует статус, иерархию  всё то, что по сути персонифицирует бренность, тленность и преходящесть. Надгробие  просто указатель: здесь находится труп. Всякий же расцвет кладбищенской архитектуры приходится на очередной духовный кризис. Та же викторианская готика с её мрачной вычурностью есть реакция на пессимистическую философию начала девятнадцатого века.

 Шопенгауэр, Кьеркегор  покивал отец.  Толкователи уныния.

 Даже в литературе того времени все эти романы о разумных, но безнравственных живых мертвецах

 Я бы добавил  безымперативных живых мертвецах,  с наслаждением произнёс отец.  Так точнее.

 Все эти Франкенштайны и Дракулы  это симптомы возникшей в христианском обществе биоэтической дилеммы

 Пойдём покурим,  зевнув, сказал Никита.

Поднялся и пошёл вперевалку к балкону. Мне, конечно, было интересно послушать весь этот заумный щебет, но, чтобы не обидеть брата, я тоже встал и последовал за ним.

Отец совсем захламил балкон. Половину пространства занимали пустые коробки из-под бытовой техники, какие-то рейки, доски, пластиковые ведёрки с краской, хотя отец ничего не ремонтировал. Мне, чтобы поместиться рядом с Никитой, пришлось одной ногой встать на перевёрнутый эмалированный таз, противно бзыкнувший об пол.

Я вдруг со стыдом подумал, что до сих пор не поблагодарил брата за его подарок:

 Никит, спасибо большое за телефон!

 Да перестань  он протянул пачку сигарет.  Не куришь? Вот и правильно,  щёлкнул зажигалкой, закурил.  Смотри, братик, что я могу сказать по твоему вопросу

Я подумал, что вообще-то ни о чём его не спрашивал, но изобразил внимание и заинтересованность.

 Тот хуй, из-за которого я тогда срок мотал, ну, ты понял В общем, фирма теперь моя История долгая, потом расскажу.

 Это хорошо, Никит, главное, чтоб проблем не было.

 Не,  Никита вяло шевельнул лицом.  Всё улажено и по закону Чем занимаюсь?.. Памятники льём из бетона, ну, там новый такой состав, не совсем уже бетон, выглядит достойно. Цоколи, бордюры Откроем скоро цех по производству искусственных цветов, венков и прочих аксессуаров Ну, не цех, понятно, а мастерскую. Что ещё? Сотрудничаем тесно с местным муниципалитетом, в общем и целом всё схвачено, так что работы много, перспективы большие У тебя какие планы на жизнь?

Назад Дальше