Алё, Надя-а! Здравствуй! Я говорю, здравствуй! Да-а. У нас всё хорошо. Хорошо, говорю, всё! Да. Хорошо всё. Во-от... Как погода? Я говорю, дождей-то не было у вас? А, не было дождей... Надя, а у нас такой гром тут гремел, о-ой! Чё говоришь? Я говорю, гром гремел...и т. д., и. т. п.
И, минут через сорок как минимум, когда баба Аня, всласть обсудя погодные условия по третьему кругу, начнёт, наконец, прощаться, все уже знают, что и прощание это отнимет ещё минут двадцать.
Сейчас, глядя на это с высоты прожитых лет и другой эпохи, такие вещи, как двухчасовой разговор ни о чём и получасовое прощание по телефону, уже кажутся неправдоподобными. Сейчас в моём восприятии телефонэто нечто вроде кнопки экстренного вызова, используемой только в случае крайней необходимости. И мой обычный нынешний телефонный монолог уж никак не привысит следующего лимита:
Алло, ты где? Когда будешь? Ага.
И всё! Все эти бестолковые слова "привет, как дела, ну ладно тогда, я это пойду, приятно было пообщаться, до скорого, пока"не нужны и скоро вообще выйдут из употребления, поскольку отнимают время, которого и так мало.
Но тогда, без интернетов и прочего подобного, у нас времени было хоть отбавляй. И мы, уже ближе к вечеру, когда скучающие дачники, удовлетворив, наконец, свою ежедневную потребность почесать языки по телефону, расходились по домам и сторожка опустеваламгновенно бежали туда, чтобы предаться ещё одному очень интересному развлечению. Мы набирали случайные номера, и таким образом прикалывалисьв зависимости от того, кто подходил. Если на том конце отвечал молодой и приятный мужской голосмы, глупо хихикая в трубку, пытались познакомиться. Если же голос был старый, женский или детскийна этот случай у нас была парочка избитых "коронных номеров":
Алё, это квартира Зайцевых?
Нет.
А чего уши из трубки торчат?
Или, представляясь "соцопросом", начинали задавать каверзные вопросы:
Сколько раз в неделю вы занимаетесь сексом? А в каких позициях? А с презервативом или без?
Иногда нас откровенно посылали, мягко советуя идти учить уроки и не заниматься ерундой. Один приятный мужской голос, когда мы, по обыкновению, начали с ним глупо заигрывать, вежливо поинтересовался:
Давно не ебались, пиздёнки зачесались?
Бьюсь об заклад, что если бы любой из нас такие вещи были сказаны тет-а-тетона бы, наверно, пожелала сквозь землю провалиться от стыда. Но, поскольку нас было много, у нас была иллюзия защищённости в толпе, в которой каждая чувствовала себя как в бронеи нам всё было как с гуся вода, или по барабану, как модно было говорить в те времена. Недаром же даже преступления легче совершать толпой, а не в одиночку, и ни в один период своей жизни человек не чувствует такой острой необходимости сбиваться в стаи, как в подростковом возрастетой самой поре, когда ты наиболее уязвим к внешним влияниям. Так переломить сухую тростинкураз плюнуть; а возьми таких тростинок штук сто, сплети из них веник и попробуй сломатьничего не получится.
И так мы держались друг другане потому, что нас роднило единство душ, общность взглядов или тому подобный бред, которым кишат рассуждения взрослых о том, по каким параметрам надо заводить себе друзей. Смутно даже тогда каждая из нас осознавала, что мы разные, и придёт время, когда наши пути разойдутся навсегда. А пока мы жались друг к другу, чтобы чувствовать себя увереннее и защищённееи нам очень хотелось верить, что дружба наша останется на века...
ГЛАВА 8
И была у меня на даче среди прочих одна подружка. Точнее, даже не просто "одна из", а "лучшая" подружката, с которой я общалась ближе всех. Звали её Сусанна, а по-простомуСашка. Имено её появление в моей жизни и сделало меня тем, что я есть сейчас. Во всяком случае, роль её в этой повести была сыграна далеко не самая последняя.
Познакомились мы с ней следующим образом. Я ехала по центральной улице на своём старом "драндулете", как я называла свой покоцанный велик, когда у ворот садового товарищества меня тормознул мой сосед по участку Федька в обществе долговязой девочки лет двенадцати с густой чёлкой и волнистыми волосами до плеч.
Вы нарушили правила дорожного движения! С вас штраф!на одном дыхании выпалила она.
Чего? Какой ещё штраф?
Именем английской королевы Виктории! Яинспектор Сьюзен Старфилд,с важным видом представилась девочка.
Ага, тогда яМаргарет Тэтчер,неудачно отшутилась я.
Но меня действительно зовут Сьюзен. Можно просто Сью,сказала она.
Саша! Ты опять юбку порвала?!раздался резкий окрик старухи, высунувшейся из окна крайнего дома, очевидно, бабушки "просто Сью".
Сью патетически закатила глаза к небу.
О-о, бабуля, как всегда, в своём репертуаре...
Я внутренне поразилась на эти казавшиеся мне странными отношения бабушки и внучки. Вот, кажется, и кричит на неё бабушка, и ругаетсяа не боится её Сашка. Всё не так было в моей семье. Я своих бабку с дедом боялась, хоть и тоже могла огрызнуться на них. Это был даже не столько страх, сколько некое отчуждение. Я не знала, как к ним обращатьсяты или выи старалась вообще никак их не называть. Бабка замечала это и отчитывала меня:
Почему ты нас никак не называешь? У тебя чтоязык не поворачивается сказать "бабушка, дедушка"?
Я угрюмо молчала. Язык действительно не поворачивался назвать их такмне казалось, имя "бабушка" или "дедушка", прозвучавшее из моих уст, невольно резанёт всем уши.
Впрочем, трудности в произношении у меня были не только слов "бабушка" и "дедушка". Я никак не называла своих тёток, дядьёв, соседей, учителей. Понятия не имею, откуда взялся этот странный барьер, но даже сейчас я избегаю обращаться к людям по именам, впрочем, как и смотреть им в глаза при разговоре.
Со Сью мы подружились мгновенно и надолго. Недаром говорят, что чем старше становишься, тем труднее обрести новых друзей. Сейчас мне трудно представить себе, что можно запросто подойти на улице или в магазине к какой-нибудь понравившейся тёте своего возраста, завязать беседу и тут же пригласить домой на чашку чаяв тридцать лет такое немыслимо. А тогда это было просто, как само собой разумеющееся.
Давай будем лучшими подругами, самыми-самыми лучшими!восторженно предложила Сью, и, схватив меня за руку, заскакала вприпрыжку вниз по грунтовой дороге, при этом напевая:
Капитан, капитан, улыбнитесь!
Ведь улыбка это флаг корабля,
Капитан, капитан, подтянитесь!
Только смелым покоряются моря!
Да ну, что за детство,скривилась я,Мы эту песню ещё в младших классах разучивали на уроке пения. Нет, надо какую-нибудь такую песню сочинить, которую никто не знает!
Да, надо! Чтоб она была только нашей, и больше ничьей!вдохновилась моя новая подружка.
И мы принялись сочинять кто во что горазд. А так как фантазия в этом возрасте, как правило, всегда сводится к одному и тому же, то первое, что мне пришло в голову, было:
Хуй да пизда...
Классная езда!тут же подхватила Сью.
И мы, взявшись за руки, заскакали по дорожке и заорали во всё горло, как две полудурошные:
Хуй да пизда
Классная езда!
Во матершинницы,неодобрительно косилась из-за забора соседка баба Аня.
Но нас уже было не остановить. "Гимн" нашей дружбы, который мы сочинили, был далеко не пределом наших возможностей. Мы переиначивали знаменитые песни, такие, как, например, "Шёлковое сердце", что в то лето играла везде, где только можно и нельзя:
Только шёлковый хуёчек,
Шёлковый хуёчек
Не фурычит и не стои-и-ит...
Неудивительно, что наши семьии моя, и Сьюотносились к нашей дружбе неодобрительно. Её бабка с дедкой считали, что я плохо влияю на их внучкумоито же самое, только с точностью до наоборот.
Нечего тебе водиться с этой Сашкой,гундел мой дед,Какая-то она... с причудами.
Я фыркала от смеха. "Причуда" в моём понимании был вафельный торт, который в то время то и дело рекламировали по телевизору. И, представив Сашку "с причудами", то есть, облепленную с головы до ног кусками торта "Причуда", я ржала, зажимая рот рукой, и переставать с ней водиться по этой причине, уж во всяком случае, не собиралась.
ГЛАВА 9
Так, первые четыре недели июня прошло в порыве нашей безоблачной дружбы. Со Сью мы не расставались: целыми днями как две балдищи ходили везде за руки, и про нас говорили: "мы с Тамарой ходим парой".
Есть такое изречение: скажи мне, кто твой друг, и я скажу, кто ты. Про нас со Сью оно было как нельзя более кстати. И то, что мы так понравились друг другу с первого взгляда, что нас потянуло друг к другу как магнитомбыло не случайно. В Сью я смутно угадывала отражение себяточнее, той себя, которая, затюканная школьными комплексами и воспитанием в семье, пока ещё дремала. Артистическая натура моей новой подруги, её безбашенность, страсть к приключениямвсё это также было и частью меня, простопока ещёподавленной. Наши души были идентичны, но воспитание разное: её в семье не затюкивали, как меня, и самооценка её, естественно, была не в пример выше.
То лето было необычно жарким; и мы с ней каждый день проводили на карьере по полдня, купаясь там до посинения; когда же погода была плохая, мы залезали на чердак моего дома, пили там чай и делились разными историями. На чердаке было полно всякого хлама: ящики для овощей, рубероид, поленница, столярные инструменты. У деда когда-то была там мастерская; теперь же, когда дед после инсульта почти слёг, всё на чердаке покрылось пылью и приняло вид разрухи и запустения. Мы со Сью, как могли, навели там уют: из пустых ящиков и досок соорудили себе стол, стулья, даже диван, на который специально притащили какое-то старое покрывало и поролоновые подушки столетней давности.
Иногда Сью давали деньги на карманные расходы: рублей сорок-пятьдесят. А по тем деньгам это была огромная суммавсё равно что сейчас тысяча рублей. И тогда мы с ней ехали в магазин и покупали сласти: брикеты мороженого, всевозможные марсы, баунти, газировку, чипсы, чупа-чупсы... Мы волокли всё это ко мне на чердак и пировали. Сью всегда щедро делилась со мной угощениями, и за это я её любила.
Но ничто не вечно под луною. Шло времяи на безоблачном небосклоне нашей дружбы незаметно, но всё же проступили некоторые тучки.
Одним из моих первыхне сохранившихся ужерассказов, был "Яблоко раздора"рассказ, написанный мною в тринадцать лет, как раз о том, как Сью впервые предала меня. Точнее, даже не то, чтобы предалаэто слишком громкое и пафосное слово. Мы просто не поделили с ней парня, в которого обе влюбились. Тогда, когда я писала этот рассказ"по горячим следам"я описывала коварство подруги, и выделила резкий контраст между тем безоблачным временем, когда всё между нами было хорошо и прекраснои тем злосчастным днём, когда мы с ней повстречали на карьере симпатичного мальчика по имени Рома, и она, моментально сорвав с лица маску доброй подруги, в одночасье показала читателю своё истинное лицо коварного монстра.
Теперь же, внимательно перетряхивая прошлое почти двадцатилетней давности, я вынуждена признать, что на самом деле описанного мною тогда сильного контраста между "доброй подругой" и "злым монстром" не было. Сейчас, взявшись писать эту повесть, я решила не гнаться за интригой и закрученным сюжетом, а просто изложить правду, одну правду и ничего, кроме правды. Поэтому история называется скучной. Ведь любая правда без прикрас скучна. Но, тем не менее, я считаю, что это как раз тот случай, когда скучная история имеет право на существование.
Ещё задолго до того, как мы не поделили мальчика Рому, наша дружба со Сью начала медленно, но верно давать трещину. Точнее, трещина эта создавалась у меня в душе, когда Сью, посреди нашего задушевного разговора на "чердаке признаний", как мы его называливдруг, как бы невзначай, "съезжала" на меня.
Знаешь, я считаю, что даже на даче надо одеваться со вкусом. Красная футболка и зелёная юбка не сочетаются друг с другом ну никак,она многозначительно окидывала взглядом мою одежду, в то время как на мне действительно в этот момент была надета вылинявшая красная футболка и давно не стиранная зелёная юбка-макси.
Да, наверное...растерянно бормотала я, стыдливо оглядывая свой негламурный наряд,Но у меня здесь нет других вещей.
Сью морщилась.
Это всё отговорки. Вот ты жалуешься, что ты не нравишься мальчикам. Но ты же ничего не делаешь для того, чтобы им нравиться. Им нравятся красивые, ухоженные девчонки...
А я, значит, по-твоему, некрасивая и неухоженная?обижалась я.
Ну, если честно...мялась она,Ты только не обижайся, зай, хорошо?
Ну?!теряла я терпение,Договаривай; сказала "а", говори "б". Я некрасивая?
Ну, в общем, да. То есть, не то, что ты прям некрасивая, но, как бы это сказать... страшненькая.
Ну, знаешь!оскорблённо вспыхивала я,Почему это я страшная?
Не страшная; кто тебе сказал, что страшная? А страшненькая, это да...
Она издевалась надо мной; эти её слова доводили меня до белого каления! Но я жедура я эдакая!обещала не обижаться. Приходилось поневоле сдеживать слово, хотя от злости и возмущения меня так и колбасило.
ГЛАВА 10
В тот день мы со Сью, как обычно, купались на карьере. Был выходной; народу там было как жидов на ярмаркене протолкнуться. Но, в том возрасте, в отличие от нынешнего, не было моему взору зрелища приятнее, чем оживлённое столпотворение множества людей. Это создавало у меня в душе радостную, счастливую атмосферу праздника; так, бывало, радовалась я столпотворению гостей у нас дома, и всякий раз, когда они расходились, и дом, как мне казалось, вместе с ними покидала и радость, и весельена меня накатывало какое-то тоскливое чувство пустоты.
Толпы людей, бывало, снились мне и в сладких снах: какой же сладкий сон можно было представить себе без оживлённого гомона многих голосов, нарядной толпы и множества улыбающихся людских голов, что выглядывали из окон квартир.
Вот и теперь многолюдный пейзаж субботнего карьера, пестрящих надувных матрацев, лодок, мячей, хрустальных брызг и людских голов, как мухи облепивших искрящуюся на ярком солнце гладь воды, наполняли мою душу праздничным ликованием; слух мой отрадно ласкал многоголосый гомон пляжа, музыка, то там, то сям доносящаяся из транзисторных магнитофонов и громкие, восторженные визги купающейся ребятни.
Побежали скорее купаться!в восторге заверещала я, прямо на бегу стягивая одежду.
Сью не возражалаи уже через секунду мы присоединились к куче-мале народу, что прыгали в воде, ныряли, брызгались и хохотали.
А слабо на тот берег переплыть?я кивнула головой на довольно далёкий от нас (как нам тогда казалось) противоположный берег карьера.
Да запросто!
И мы поплыли. Правда, как только мы перестали чувствовать ногами дна, Сью вдруг почувствовала маниакальное желание утопить меня. Лицо её исказила ярость; она поплыла ко мне с намерением исполнить свой страшный замысел, и я, перевернувшись на спину, дабы утечь от неё, развила скорость не хуже моторной лодки.
Ну ладно, всё! Плыви ко мне!якобы "сдалась" она.
Ага, счаз!
Она, как акула, снова ринулась с целью меня догнать, и я, хохоча, лягнула по воде ногой и обрызгала ей лицо.
И вот тут-то, пока мы так баловались на самой середине озера, к нам приблизилась большая надувная лодка, в которой сидел мужчина и мальчик лет четырнадцати-пятнадцати, очень, надо сказать, симпатичный мальчик.
Девочки, разве можно так далеко заплывать?окликнул нас мужчина,А ну, прыгайте в лодку!
Нас не пришлось упрашивать дважды; мы в ту же секунду оказались в лодке.
Серёжа!окликнул с берега женский голос. По всей видимости, это звали отца мальчика.
Ром, справишься с вёслами без меня?обратился он к сыну,Вы тогда тут сами, ладно?и, прыгнув в воду, мужчина сильными, размашистыми движениями поплыл к берегу.
Оставшись в лодке наедине с Ромой, Сью, как из пулемёта, стала засыпать его вопросами:
Мальчик, а как тебя зовут? А сколько тебе лет? А в каком классе учишься?
Рома терпеливо ответил на все её вопросы. А когда он добавил, что окончил девятый класс и все экзамены сдал на четвёрки, Сью хвастливо задрала нос:
Хм! А яотличница!
Да, как же отличница! Я-то видела, как дед каждый день после обеда заставлял её заниматься алгеброй; также видела её тетрадку по физике, в которой были двойка и кол. Мне и хотелось бы сказать об этом Роме, но Сью тараторила так, что мне и слова не давала воткнуть. Она нахально заняла место прямо рядом с ним и лезла ему уже чуть ли не к лицу, в то время как я, отеснённая на корму, молчала в тряпочку и только украдкой вздыхала, робко поглядывая на Рому. А он и не смотрел на меня; и немудрено, ведь, на фоне Сью я выглядела просто убожеством. У неё были волнистые распущенные волосы; грудь уже чётко определялась под её новым и сексапильным розовым купальником. В то время как на мне был наспех ушитый суровыми нитками доисторический купальник бабы Зои, волосы по-дурацки заплетены в две жиденькие косички, а вместо грудидоска-два соска. В довершение ко всему надо мной, как специально, начали кружиться мухи, ставя меня в глазах Ромы в ещё более нелепое положение. А тут ещё Сью, поганка эдакая, заметила это и не удержалась от ехидного комментария: