Я органически не переваривала всех этих стонов и капризов больного деда. В такие моменты мне хотелось дать ему подзатыльник и сказать что-нибудь очень грубое.
Но хуже всего домочадцам доставалось ночью. Тогда выжившего из ума старика охватывало беспокойствоверный признак наступающего приступа. Он вставал с постели и, кряхтя и охая, бродил с фонарём по дому, как привидение, не давая никому спать. Нередко я просыпалась среди ночи оттого, что фонарь светил мне прямо в глаза.
Дед, ты чё, опух? Чего ты тут бродишь... среди ночи...
Машину... машину украдут!отрывисто рявкал он.
Да кому она нужна-то, ваша развалюха,ворчала я.
Молчи, сволочь! Тоже ещё, на деда... На деда родного шумит, пакость...
Я обижалась. Хороший был человек мой дед или плохойсказать трудно, но больной он был, раздражительный и оттого тяжёлыйэто факт. Я помнила, что, пока он был здоровыйон меня очень любил и волновался за меня, но я этого никогда не ценила. Я злилась на него, а он, любя и в то же время с презрением, приговаривал:
Букашка ты букашка, больше ты никто...
Иногда днём, сидя с девчонками на пустых окнах заброшенного дома, что когда-то строили на нашей поляне, и так и не достроили, мы аж оттуда слышали переполох, доносящийся с нашей дачии понимали, что у деда снова приступ. Все окна и двери в доме были распахнуты настежь; бегая туда-сюда, словно потревоженная кура, отчаянно кудахтала баба Зоя. И жуткие, душераздирающие вопли деда, я думаю, были слышны аж на железнодорожной платформе:
Сволочи!.. Дайте мне умереть!!!
И тогда сестра бабы Зои из Вильнюса, что жила в тот год у нас на дачесухая сморщенная старушонка, "Щепка", как за глаза окрестила её моя матьспокойно, словно зомби, повторяла одно и то же:
Мы не дадим тебе умереть.
В такие моменты я старалась дома вообще не появляться без особой нужды. И Щепка, помешивая ложечкой свой чай, невозмутимо говорила:
Чёрствая девочка растёт.
Деду, впрочем, и самому не нужно было моё участие. Получив свою капельницу, он затихал и, увидев меня, только приговаривал:
Букашка ты букашка, больше ты никто...
ГЛАВА 15
Как-то раз, уже в конце августа, у меня с бабой Зоей произошёл очень крупный конфликт.
Стоял один из тех редких прощальных солнечных дней бабьего лета; из-за непроглядной пелены холодных дождей выглянуло бледное, не греющее уже солнце, кладя свои неяркие лучи на мокрую траву, хризантемы, астры, гладиолусы.
Какие замечательные у тебя цветы, Зоинька,сдержанно похвалила Щепка, сидя с бабкой за чаем на открытой веранде. Я присутствовала там же, угрюмо уткнувшись в журнал "Сool Girl" и, то ли за какую-то провинность, то ли ещё по другой причине, не участвовала в общем чаепитии.
Это у меня от мамы любовь к цветам,отвечала баба Зоя,Помнишь, с какой заботой ухаживала она за цветами в нашем садике... А цветы у неё были разные-разные: и розы, и пионы, и георгины, и золотые шары...
Да, наша мама была на все руки мастерица,вздыхала Щепка,Какие она подушки вышивала с узорами, какие пироги пекла! И даже вот к этим бусам своими руками янтарь собирала...
А мы ей все помогали,подхватила бабка,Бывало, бегаем по взморью, ищем этот янтарь... Нет, всё-таки семейные ценности тогда ставились превыше всего! И наша мама на нас никогда, ни при каких обстоятельствах не повышала голоса...
Ну, наверное, не за что на нас было голос повышать. Мы никогда ей не дерзили, не грубили...заметила Щепка, искоса поглядывая на меня.
Ах, Вера, мне Прибалтика и теперь по ночам снится,бабка с тоской вздохнула,Ну ничего; вот как поправится Сашенька, как станет ему лучшеобязательно соберёмся с ним и приедем...
Ага, в переводе на нормальный язык это означает: "никогда не приедем",фыркнула я со своего места.
Старухи поставили свои чашки на блюдца и недоуменно вытаращились на меня.
Что значит: никогда? Я же сказалакак только Сашенька поправится...
А с чего вы взяли, что он поправится?хмыкнула я,В таком возрасте и от таких болезней только умирают, а не выздоравливают. Странно, что вы сами этого не понимаете.
Лицо бабы Зои пошло пунцовыми пятнами.
Да как ты... Да как ты смеешь такое говорить!!! Ах, ты засранка! Как у тебя только язык повернулся?!
А чего?.. Я правду сказала...
Прав-ду?!бабка встала со стула и с размаху толкнула меня в грудь,Я тебе сейчас такую правду покажу! И правду, и кривду!!! Убирайся вон с глаз моих, гадина такая!!! Вон пошла отсюда!!!
Да пожалуйста,фыркнула я и через секунду хлопнула калиткой.
ГЛАВА 16
Путь мой лежал в одном направлениик дому Сью. Уже только подходя к её довольно обшарпанному деревянному дому у ворот, я услышала из окон знакомый характерный гвалт: это Сью воевала со своими стариками.
Где телефон?
Саша! Надень колготки!
Где телефон?!
Обитая грязноватой клеёнкой входная дверь нехотя поддалась, и в лицо мне ударил спёртый воздух нищего дачного дома. Это был запах сырости, печного дыма, сушёных трав и старых нестираных тряпокзнакомый мне с детства запах нищеты. Да и обстановка в доме говорила сама за себя: картонные коробки со всяким хламом, сваленные в кучу, порванная клеёнчатая скатерть на столе, с разлитым на ней молоком и наплёванными сливовыми косточками, над которыми, гудя, кружились мухи. Довершал сей натюрморт продавленный засаленный диван да свёрнутый в углу железной кровати старый полосатый матрац с желтоватыми разводами на нём.
У "буржуйки" сидел на корточках Сашкин дед и подбрасывал сучья в огонь; бабка в засаленом фартуке стояла у плиты и варила приторное сливовое варенье. Сама же Сью, как угорелая, носилась по дому без штанов, расшвыривая хлам вокруг себя и с психом распатронивая картонные коробки с тряпьём и железками в поисках телефона.
Чё ищем-то? Кому звонить собралась?спросила я вместо приветствия.
Сью, не отвечая, схватила меня за руку и поволокла в свою "комнату"отделённый тонкой перегородкой закуток, где висел огромный постер с Эминемом и стояли две железные кровати. На одной был горой навален всевозможный хлам; на другой же спала сама Сью. Я села на её неубранную с утра кровать, и тут же в жопу мне впился какой-то острый предмет. Я пошарила рукойи вытащила из-под одеяла алюминиевую вилку с гнутыми зубцами.
Зачем тебе вилка в постели?удивилась я,Боже мой, что тут у тебя... горох какой-то, тьфу! Не постель, а помойка! Как ты так спишь?
Так я ем в постели,Сью невозмутимо пожала плечами. Мол, чего тут такого-то.
А меня из дома попёрли,вздохнула я,С бабкой попиздилась. Можно, я у тебя останусь какое-то время?
Сью серьёзно сжала мою руку в своей.
Безусловно. Запомни: мой домтвой дом.
Саша!окликнул её дед, стоя в проёме.
Она досадливо поморщилась.
Чего тебе надобно, старче?
Выйди на минуту.
А здесь нельзя?проворчала Сью, однако вышла за перегородку.
У меня тоскливо засосало под ложечкой. Что может быть хуже, чем, когда тебе наглядно демонстрируют, что ты здесь чужой и лишний, и есть вещи, не предназначенные для твоих ушей. Однако, всё, о чём они говорили за перегородкой "не для моих ушей", было слышно ясно и отчётливо.
Саша, ты понимаешь, что мы не можем оставить её у нас дома. Пусть мирится с бабушкой...
Я встала и молча направилась к выходу.
Постой, и я с тобой!Сью торопливо содрала с гвоздя свою куртку.
Саша, вернись!крикнула бабка ей вслед.
Но Сью, молча показав старикам фак, вылетела из дома вслед за мной.
ГЛАВА 17
Мы сидели на крыше сторожки, той самой, откуда дачники звонили в город. Куда податься, не знала ни я, ни Сью; и мы, прячась на этой крыше, развлекали себя тем, что срывали жёлтую сливу и ели, а косточки бросали вниз, на дорогу, соревнуясь, чья косточка улетит дальше.
Я говорила тебе, что ради нашей дружбы пожертвую всем,горячо убеждала меня Сью,Знаешь, когда ты уехала, я весь июль не находила себе места. И поняла, что мне, в общем-то, не нужен никакой Рома... И я ему сказала, чтоб не ходил ко мне.
Да он и мне не особо нужен,картинно отмахнулась я,Я Шурика люблю. А Рома так... мимолётное увлечение.
Но с Шуриком ты больше никогда не увидишься,напомнила Сью.
Это верно. Родоки после того инцидента на майские праздники сказали, что в Круглово больше ни ногой. Но всё равно я всегда, всю жизнь буду любить Шурика...
И никогда не выйдешь замуж ни за кого другого?
Я отрицательно помотала головой.
Нет. Только за Шурика.
А если он тебя не возьмёт?
Значит, ни за кого не выйду. Я полюбила его верно и нелицемерно, до самой смерти...
Сью захихикала, прикрывая рот рукой.
Чего ты ржёшь?грубо оборвала её я.
Извини. Просто это такой наив...
Почему наив?я даже обиделась.
Да потому что наив... Шурик-Мурик... Ты, может статься, вообще с ним больше никогда не пересечёшься!
А кто тебе сказал, что никогда?неожиданно даже для самой себя выпалила я,Что, на родоках свет клином, что ли, сошёлся? Есть и другие способы попасть в Круглово...
Какие же, например?
Да какие... Да вот, хоть взять самим, и бежать туда! А чё?
А ты хоть представляешь себе, где оно находится, это твоё Круглово?
Н-нет...пробормотала я,Но можно купить карту и посмотреть...
Так его, может, и на карте-то не обозначено. А даже если и обозначенознаешь, сколько таких Кругловых существует в стране? И не сосчитаешь, вот сколько!
Ну, можно найти все эти Круглово и их объездить... Когда-нибудь должно же повезти, и попадём в то самое!
Сью презрительно расхохоталась.
Да когда ты их объездишь, эти свои Круглово, знаешь, сколько лет пройдёт? Ой, не могу...она аж согнулась пополам от смеха,Воображаю себе такую картину через шестьдесят лет... Ты уже будешь такая седая, сгорбленная старушкаи всё будешь ездить, искать это Круглово... Ха-ха-ха! И вот, наконец, найдёшь своего Шурикаа он уже, знаешь, такой дедок будет лысенький, без зубов, и песок сыплется... Ждравштвуй, моя любофф! Ой, держите меня семеро, щас лопну! Ха-ха-ха-ха!!!
Очень смешно,обиделась я.
Но Сью уже было не остановить.
И вдруг он ка-ак... пёрнет!!!поросёнком взвизгнула она, давясь смехом.
Это было уже чересчур. Я вскочила и коршуном налетела на неё.
Ещё одно словои ты у меня с крыши полетишь. Поняла?!
Всё-всё, я больше не буду,притворно испугалась она, а сама опять захрюкала от смеха.
Я размахнулась с намерением как следует вмазать этой пакостнице, чтоб в следующий раз следила за своим базаром, но тут вдруг краем глаза увидела приближающуюся к нашей сторожке толстую фигуру бабы Зои.
Кровь отлила у меня от лица; я пригнулась к самому краю крыши и по-пластунски стала отползать вниз.
Что с тобой? У тебя инфаркт?
Бабка...сдавленно прохрипела я,Да пригнись ты, чтоб не увидала! Интересно, что ей тут надо...
Мы, как две шпионки, затаились на крыше. Баба Зоя, между тем, вошла внутрь сторожки, и мы поняли, что она пришла сюда звонить.
Наверно, отцу на меня жаловаться собралась...шёпотом сказала я,Вот же старая пизда! Только этого мне и не хватало.
Тихо! Давай лучше послушаем, что она говорить будет.
Мы притихли на крыше. И громкий, отчётливый голос бабы Зои не заставил себя долго ждать.
Алё! Скорая? У моего мужа, кажется, инсульт! Да! Инсульт! Срочно приезжайте по адресу...
ГЛАВА 18
Через несколько дней деда не стало.
К тому времени уже успел наступить сентябрь, и я была в городе, когда под вечер у нас зазвонил телефон, и плачущая баба Зоя, не здороваясь со мной и никак меня не назвав, коротко сказала:
Папу позови.
Отец снял телефон в большой комнате и, по обыкновению, крикнул мне в кухню:
Клади!
Однако, я не спешила класть трубку, и, затаив дыхание, стала слушать. И, как оказалось, не напрасно; ибо информация, которую я узнала, оказалась для меня весьма важной.
Из отрывистых, захлёбывающихся слезами бабкиных фраз, я поняла, что дед перед смертью завещал похоронить себя в родной деревнеКруглово. И, более того, просил, чтобы и я присутствовала на его похоронах.
Если бы не эта засранка, Сашенька до сих пор был бы жив,говорила бабка, под "засранкой" разумея меня,После тех её слов... в тот день... я видеть её не могу; но его желание для меня закон...
В другое время такие эпитеты в мой адрес сильно задели бы меня; но теперь всё это не имело значения. Важно было только одно: завтра я еду в Круглово! А значит, завтра, и ни днём позже, я увижу Шурика!
Я аккуратно положила трубку и опрометью бросилась в свою комнату. Радостное, счастливое возбуждение накрыло меня с головойи даже осознание незаконности этой радости на фоне общего горя не умаляло, а, напротив, ещё больше разжигало во мне это возбуждение.
Я открыла платяной шкаф и дрожащими руками вывалила на пол свой нехитрый гардероб. На похороны следовало явиться во всём чёрном; а из всей чёрной одежды у меня было только два варианта. Первыйглухой шерстяной бесформенный свитер с горловиной, в котором вся моя фигура казалось нелепо-квадратной, и такие же бесформенно-мешковатые чёрные джинсы. Вторым же вариантом было очень короткое обтягивающее чёрное платьенастолько короткое, что еле прикрывало "булки". Надеть его на похороны родного дедазначило эпатировать всю публику, а также самой себе подписать смертный приговор. Уродский бесформенный свитер был по этому случаю гораздо уместнее; но как в таком виде завоюешь Шурика...
"Одену платье,наконец, решила я,И плевать, что обо мне подумают! Главное, что Шурик наконец-то будет моим; а дальше хоть трын-трава не расти! "
Утром, часов в пять или шесть, отец постучал в мою дверь.
Ты собрана?
Да. Сейчас!
Я вскочила с постели и, поёживаясь от холода нетопленной комнаты и не включая свет, нашарила в темноте приготовленный с вечера узелок. Там лежало моё короткое платье, чёрные колготки, туфли на каблуках и большая чёрная бабкина шаль. Быстро одевшись, я распустила свои длинные волосы, заплетённые на ночь в мелкие косички, чтоб они были объемнее и волнистееи торопливо принялась за макияж.
Давай быстрее!отец открыл дверь в мою комнату, стуча пальцем по циферблату ручных часов,Время!
Еле успев спрятать губную помаду, я проворно надела на голову шаль и, завернув в неё лицо и тело до колен, словно исламская женщина, проследовала вниз к машине.
ГЛАВА 19
Я помню этот день в мельчайших подробностях.
В своём дневникетолстой тетрадке в клетку формата А4, я отметила его как самый счастливый день в моей жизни.
Хотя, справедливости ради надо заметить, что за тридцать лет моей жизни иногда выпадали и другие, не менее счастливые днино тогда, на тот период времени, этот был САМЫЙ счастливый день.
День похорон родного дедушкисамый счастливый день? Гм... Ну и цинизм.
И тем не менее.
Самый счастливый день в моей жизни состоялся девятого сентября тысяча девятьсот девяносто девятого года. Сплошные девятки. Не удивлюсь, если в тот момент даже на часах было девять часов, девять минут и девять секунд.
Накрапывал мерзкий дождикодин из тех мелких, пронизывающих холодом дождей, которые бывают только в сентябре. Я ковыляла вдоль кладбищенской ограды в своём открытом платье и туфлях на каблуках и, ёжась от холода, высматривала в толпе похоронной процессии Его. Но народу за гробом шло так много, сливаясь в одну, траурно-чёрную массу, что было непонятно, есть там Шурик, или нет. Оставалось только ждать поминок, на которые была приглашена вся деревня, и где можно будет, как бы невзначай, сесть рядом с Шуриком...
Но вот процессия, наконец, остановилась у разрытой могилы. Парни, несшие гроб, обитый малиновым сукном, вдруг обо что-то споткнулись; гроб накренился, покойник чуть было не вывалился из него на землю, а баба Зоя вскрикнула. И это мне показалось смешным, но, по счастью, в этот момент никто на меня не смотрел.
Я вообще заметила, что самый неудержимый смех у меня вырывается именно в тех ситуациях, когда это абсолютно не смешно и не уместно. Никакие анекдоты, пусть даже самые остроумные, никакие Камеди, Петросяны и иже с ними не могут рассмешить меня так, как, например, человек, с серьёзной миной объявляющий, что кто-то умер, или церковная заупокойная служба. Именно в такие моменты, когда нельзя не только смеяться, но и даже улыбатьсяменя, как назло, так и распирает.
Панихида по усопшему деду, что прошла час назад в церемониальном залеменя вообще убила. Когда все, держа в руках по тонкой свечке, с постными лицами выстроились вокруг гроба, и пришёл поп в длинной рясе с клочковатой, как мочалка, бородойещё до того, как он замахал кадилом и затянул "со святыми упокой", меня уже начало слегка подколбашивать. Танька стояла напротив меня с очень серьёзной минойи я какой-то волшебной индукцией поняла, что ей тоже стоит немалых трудов держать маску. Я вперилась ей в лицо и подмигнула. Она отвернулась, прикрывая рот платком.