Не нужно. Я уйду, как только очистятся дороги. До тех пор яваш благодарный гость.
Интересно, подумала Франка, он и вправду не понимает, сколько времени будут срастаться кости, или прикидывается?
Как угодно. Она собралась уйти.
Фройляйн, а каким образом вы меня сюда доставили?
Привезла на санях.
Привезли, сами, пока я был без сознания?
Даже в полумраке Франка заметила, как широко у него раскрылись глаза. Он сложил перед собой руки, словно в молитве.
Выудивительная женщина. Я навеки ваш должник.
Пора спать. Вам что-нибудь принести?
Какую-нибудь ночную посудину? На всякий случай.
Конечно.
Франка отыскала в кухне подходящий тазик, отнесла в спальню. Гость улыбнулся и вновь стал благодарить. Франка закрыла дверь и повернула ключ. Она решила больше не произносить имя Вернер Граф. Это унизительнодля них обоих.
Проснулась Франка на рассвете. Давно уже не спала она таким глубоким сном. Присутствие в доме постороннего каким-то образом притупило воспоминания, которые обычно одолевали ее с наступлением темноты. Открыв глаза, она первым делом подумала о раненом. Спит ли, очень ли ему больно? Удерживают ли самодельные шины его кости в правильном положении? Узнает ли она наконец о нем правду?
Ногой Франка нащупала тапочки на ледяном полу. Обулась, подошла к окну, отодвинула занавески. В чистом синем небе вставало зимнее солнце. Снега не прибавилось. У нее вдруг возникли сомнения. Стоит ли идти в город именно сегодня? Или подождать? Еды у них мало, да и нельзя оставлять его без лечения, пока не расчистят дороги. Кто знает, как долго это протянется. Иногда заносы оставались на неделю; правда, так было до того, как нацисты навели свои суровые порядки. Решено: идти сегодня. Пешком до самого Фрайбурга, и там достать все нужное. Прятаться не от кого, никто ее не ищет.
Франка пошла к больному, у дверей остановилась и прислушалась. Из комнаты не доносилось ни звука, и она двинулась в кухню.
Лыжи стояли у стены, где она их и оставила. Больше семнадцати километров на лыжахей самой стало смешно, особенно если вспомнить, что в последние годы она на них почти не вставала. Впрочем, до главной дороги во Фрайбург километра три, а там, Франка не сомневалась, ее кто-нибудь да подвезет. Она затопила камины в гостиной и кухне. Конечно, к ее приходу все давно прогорит, но какое-то тепло сохранится.
Во Фрайбурге она была несколько дней назад, а как будтонесколько лет. Теперь она совершенно другой человек. Те дни, проведенные в городе, расплывались в памяти. Франка закрыла глаза и попыталась совсем забыть.
Прежде чем отпереть дверь в спальню, она опять прислушалась. В комнате было темно, занавески задернуты. В полу зияла дыра. Гость спал. Казалось, он с вечера не шевельнулся. Разбудить его? Нет, не стоит. На письменном столе в гостиной Франка взяла бумагу и карандаш.
«Я пошла в город. Вернусь не позднее вечера. Пожалуйста, не вставайте.
Франка Гербер»
Наверное, следовало подписаться «фройляйн Гербер». Однако писать записку заново ей не хотелось.
Гость не просыпался. А вдруг он беглый военнопленный, что тогда? Держать его здесь, пока война не кончится? После высадки союзнических войск в Италии и разгрома под Сталинградом поражение рейха казалось вполне вероятным. Впрочем, до этого еще далеко. Национал-социалисты железной рукой держат за горло всю Европу, не говоря о самой Германии. Удастся ли прятать его несколько месяцев, а то и лет?
«Так, давай-ка по порядку, велела она себе. Для начала нужно достать медикаменты и еду, чтобы с голоду не умереть, а потом уж волноваться об остальном».
Она положила записку на тумбочку, поставила туда же стакан воды. Пузырек был пустойвидно, остальные таблетки гость выпил ночью. Теперь, когда проснется, будет терпеть боль во всей ее силе. Сжимая в руке пустой пузырек, Франка прикрыла глаза и выдохнула. Тут уж ничем не поможешь.
Выйдя, она заперла за собой дверь.
Яркое солнце за окном не внушало надежды на теплый день. Франка надела куртку, шапку, перчатки. Нацепила рюкзак, прихватила лыжи и вышла навстречу утру. Благодаря темным очкам солнце не так слепило глаза. Франка встала на лыжи и словно вернулась в прошлое.
Горизонт был пуст, только укрытые снежным ковром деревья нарушали его линию. Снег лежал идеально гладкий, девственно-чистый, такой украсит любой пейзаж, что уж говорить о живописном горном крае. Когда она в последний раз видела его по-настоящему? Неужели тьма, которая ее снедает, охватила и все вокруг?.. Набирая скорость, Франка вдруг показалась себе очень легкой, а она думала, что навсегда утратила это ощущение. Скоро домик скрылся из виду.
Земля несется навстречу, а он ничего не чувствует, кроме стремительного воздушного потока. Хочет раскрыть парашюта парашюта нет. Потом земля встала как вкопанная и превратилась в лужайку перед родительским домом. Он лежал на траве, наслаждался ее мягкостью, но когда захотел пошевелиться, его пронзила боль. А затем его выдернул из сна звук закрывающейся двери. Он кусал губы, сжимал кулаки, чтобы справиться с нахлынувшей болью, делал глубокие вдохи через нос. Открыл глаза. Через несколько минут на лбу выступила испарина. На тумбочке лежала записка, но вопросы приходили быстрее, чем ответы. Сознание мутилось, сжигаемое болью. Кто же она такая?
Может, это уловка гестапо, чтобы завоевать его доверие, выведать все о задании? По словам девушки, до Фрайбурга больше семнадцати километров. Он пытался сообразить, где находится и как далеко отсюда до цели. Шварцвальд, он приземлился в Шварцвальде Люди наверняка видели парашют. Девушкаагент гестапо. Разве могла она в одиночку сюда его дотащить? Никак. Ей наверняка кто-то помогал. Как-то не сходятся концы в ее рассказе.
Вспомнилось ее лицо. Красиваякак кинжал с перламутровой рукоятью. Кстати, нет ли у него ран? Болит голова, сломаны ноги, но остальное, кажется, цело.
Девушка наверняка ушла за подмогой. За ним вот-вот придут.
Он ощупал шины на ногах. Тоненькие, с такими не походишь. Наверное, на это и расчет. На нем была пижама, а рюкзак забрали, только форма валялась в углу. Кое-как он сел, попытался разглядеть что-нибудь сквозь щель между занавесками.
Ничего, сплошная белизна.
Нужен план действий. Пункт первыйвыбраться из дома. Кровать стоит у стены, до окна шагов пятьв таких обстоятельствах все равно что пятьсот. Перед тем как решиться, он выпил воды. Спустил ноги на поли на него обрушилась боль, какой он в жизни не испытывал. Пришлось прижать ладонь ко рту, чтобы заглушить крик. Спина, несмотря на холод, покрылась потом. Он опять лег, отрывисто дыша.
В доме царила тишина.
Часы пробили девять. Звуки вернули его к действительности; он нашел в себе силы опять сесть. Очень осторожно спустил ноги, стараясь удерживать вес тела на руках и глубоко дыша.
Пересиль боль, приказал он себе по-немецки. Это было важно. Любой промах мог стать роковым. «Помни о легенде. Ты сможешь».
Ноги беспомощно болтались над поломтеперь он сидел лицом к окну. Взгляд упал на выемку в полу. Что эта девица тут затеяла? Устроить препятствие между кроватью и окном? Он внимательно оглядел комнату. Опереться совершенно не на что. Придется, наверное, ползком.
Он согнулсяи уронил себя на пол. Тело пронзила боль, но он, стиснув зубы, постарался перенести вес на руки. Перебирая руками, дотащил себя до двери. Взялся за ручку. Заперто. Не удивительно. Две минуты, показавшиеся вечностью, он полз к своему кителю. Улыбнулся, нащупав в нагрудном кармане несколько скрепок, которые положил туда после инструктажа.
Через замочную скважину виднелся лишь слабый свет от камина. Вскрывать замки в программу обучения не входило. По этой теме инструктор проводил с ним дополнительные занятия.
Чуть приподнявшись, он сунул в скважину разогнутую скрепку и попытался зацепить запорный механизм. Получилось со второго разазамок щелкнул, дверь открылась.
В гостиной пылал камин. Рядом лежала кучка дров. На каминной полке стояли какие-то фарфоровые фигурки и радиоприемник. На обоях выделялся прямоугольник более яркого цветавидно, раньше здесь висела картина. Присмотревшись, он заметил, что таких прямоугольников много. Кресло-качалка у огня, потертая кушетка. Справадверь в кухню; оттуда тоже шел мерцающий свет: девушка развела огонь и там. В углу гостинойего рюкзак. Странно, что она его не спрятала. Хотя, если гестапо уже напало на след, и прятать-то незачем. В доме стояла тишина, только потрескивал в каминах огонь.
Он доволок себя до рюкзака, вынул запасную одежду, карты, фонарик. Пистолетов не обнаружилось, но раздумывать, куда она их дела, он не стал. Сел, прислонившись к стене, и проверил содержимое внутреннего кармана. Бумаги оказались на месте: расчетная книжка, отпускной билет, командировочное удостоверениесо всеми положенными печатями и подписями. А впереди, в нескольких шагах, была входная дверь.
Прошло тридцать прекрасных минути Франка добежала до края долины, где проходила дорога в город. Ее уже расчистили, и с обеих сторон высились сугробы.
Национал-социалистическая дисциплина, пробормотала Франка.
Минут через пять остановился грузовик. Солдат спрыгнул на снег и сделал приглашающий жест. Франка застыла выхода не было. Если она не сядет, это покажется подозрительным. Она взяла лыжи под мышку и двинулась к кабине; солдат уже открыл для нее дверь.
Добрый день, фройляйн, с улыбкой сказал он. Прошу вас. Я до самого Фрайбурга еду.
Отлично, спасибо.
Стараясь улыбаться так же приветливо, Франка уселась и захлопнула дверь.
Солдат был молодой, явно младше ее.
И зачем вам в такой день понадобилось в город?
За покупками. Я снегопада не ожидала. Нас совсем замело, а припасы кончаются.
Молодой человек слишком на нее засмотрелся, и грузовик едва не съехал на обочину.
Франка решила не комментировать.
Сто лет на лыжи не вставала. Хорошо, что вы меня подобрали.
Рад услужить, фройляйн.
Он тараторил всю дорогу, а Франка поддакивала. О себе ничего не рассказывала, от вопросов уходила. Это умение она оттачивала много лет и достигла в нем немалого искусства.
Показались окружающие город заснеженные холмы, затемодетые в белое крыши и шпили. Издалека Фрайбург ничем не отличался от любого другого старинного европейского города. Как и все в Германии, под властью национал-социалистов Фрайбург заметно изменился. Бомбардировки не так сильно его разрушили, как Дрезден, Гамбург или Кассель. Авиация союзников провела лишь несколько рейдов, тем больнее казалась Франке потеря отца. Зачем был совершен тот налет в октябре? И думал ли летчик, сбрасывая бомбы, о тех, кого убивает? Понимали ли они вообще, что бомбят гражданское население? Или им все равно? Почему-то Франка в этом сомневалась. Так или иначе им не ведомо, какого доброго и благородного человека у нее отняли.
О смерти отца Франке сообщили письмом, и начальник тюрьмы не дал ей разрешения съездить на похороны: «предателям рейха сочувствия не полагается». Только после освобождения Франка смогла побывать на могиле, сказать отцу последнее «прости».
При виде солдат, дежуривших у въезда в город, мысли Франки вернулись к настоящему. Воспоминания, которым она предавалась в кабине, неуместны. Железная хватка национал-социалистов чувствовалась во всем. Свободное передвижение и дальние поездки остались в прошлом. Франка достала из кармана пачку бумаг, которые следовало иметь при себе и предъявлять иногда по нескольку раз в день. Постовой внимательно изучал документы; Франка молча ждала.
Аненпасс?
Франка достала «аненпасс»«паспорт предков», удостоверяющий ее арийское происхождение. Постовой быстро глянул и с кивком вернул ей. Франка улыбнулась. Вспомнилась старая шутка Ганса по поводу «чистоты арийской расы».
Каков настоящий ариец? спрашивал он у товарищей.
Светловолосыйкак Гитлер! отвечали ему.
Высокийкак Геббельс!
Стройный и спортивныйкак Геринг!
Гитлербрюнет, Геббельскоротышка, а Герингпротивный толстый увалень; подобные шуточки могут и до тюрьмы довести. Нацисты чувством юмора не отличаются. Все, что подрывает их авторитет, карается тюрьмой или чем-то похуженеважно, смешное оно или не очень.
Постовой дал знак проезжать.
Предложение солдата выпить вместе вечерком Франка отклонила, сказала, что у нее жених сражается на русском фронте. В центре города она вышла. Здесь повсюду реяли нацистские флаги. Изображенную на них символику Гитлер объяснял в книге, которую написал, сидя в тюрьме. Книгу эту Франку, как и других детей, заставляли изучать, словно Священное Писание, эдакий свод жизненных правил. Красный фон символизирует социалистическую доктрину, белый кругчистоту националистической идеи, а черная свастикапревосходство арийцев над прочими народами. Арийцывымышленная раса белокурых сверхчеловеков; к ней, по убеждениям нацистов, принадлежат немцы.
Сама Франка была настоящим образцом арийкивысокая, спортивного сложения, светловолосая, с ярко-голубыми глазами, которых теперь почти стыдилась. Многочисленные комплименты по поводу прекрасной арийской внешности очень льстиликогда она была подростком. А сейчас только раздражали.
Неподалеку шумела рождественская ярмарка, а рядом возвышался фрайбургский соборсредневековое здание в готическом стиле, самое высокое в городе. Этот собор был одним из немногих оставшихся католических храмовнастоящая демонстрация свободы вероисповедания, которую сулил Гитлер, когда пришел к власти. Мессу здесь не служили: священника давно отправили в концлагерь. Протестантские церкви действовали, но несколько лет тому назад, чтобы контролировать еще и религию, их объединили в Протестантскую церковь рейха, и возглавил ее член партии нацистов и истинный ариец. Верующие называли себя «штурмовиками Иисуса» и носили «на грудисвастику, а в сердцекрест». Праздновать Рождество пока еще разрешалось, однако будущее этого праздника было под большим сомнением. Как и во всем, в религии любые отклонения от нацистских канонов могли кончиться плохо.
Франка шла с рюкзаком на спине и лыжами под мышкой, не поднимая глаз от земли. Мимо промаршировали солдаты, они смеялись и шутили. Один при виде девушки присвистнул, но она смотрела только на талый снег под ногами. Ее волновало одно: встретятся ли ей знакомые, слышали ли они о том, что с ней было? Шарахнутся ли от нее, как от предателя?
Франка толкнула дверь аптеки, и сверху звякнул колокольчик. Глядя в пол, она двинулась к витрине с болеутоляющими средствами. В глаза ей бросились крошечные пузырьки с героином, но она нашла морфий и взяла запас на несколько дней вместе со шприцами. Еще взяла аспирин, гипс, марлю, нейлоновые чулки для фиксации повязок и пошла к кассе. Аптекарь, человек средних лет с густыми седыми усами, подозрительно смотрел из-под очков. На белом халате у него красовался нацистский значок.
Брат у меня, Франка виновато улыбнулась, катался с горки и сломал ноги. А тут еще и снегопады.
Затруднительное положение, посочувствовал аптекарь. А гипс вы сами собрались накладывать?
Я медсестра. Сумею.
Мальчику повезло.
Не знаю, можно ли так сказать о человеке со сломанными ногами но отчасти вы правы.
Аптекарь улыбнулся и протянул коричневый бумажный пакет. Франка попрощалась и, стараясь сохранять непринужденный вид, не спеша вышла. От волнения ее чуть не стошнило.
На улице покрытое испариной лицо овеял прохладный ветерок; пошел легкий снег. Осталось запастись едой. Франка уже соскучилась по тишине лесного домика. Улицы прекрасного Фрайбурга уродовала вездесущая нацистская символика. Нацистская идеология не допускала полноценной жизни, особенно для женщины. Женщине нельзя быть врачом, юристом, судьей, нельзя поступить на государственную службу. Присяжные в судетолько мужчины. Женщина не может принимать важных решенийона слишком подвержена эмоциям. Женщинам нельзя голосовать хотя какой смысл голосовать, когда осталась одна партиянационал-социалисты? Все прочие объявлены вне закона. Немецким женщинам запрещено пользоваться косметикой, красить волосы или делать перманент. С юного возраста девочкам вдалбливают в головы правило трех К: Kinder, Küche, Kircheдети, кухня, церковь.
Франка помнила, как в Союзе немецких девушек им внушали, что думать о самоутверждении и карьере глупо. Гораздо важнее сидеть дома и рожать сильных сыновей для службы рейху. Вот какая роль отведена женщине в современной Германии, и многие девушки с ней смирились. Некоторые получили Материнский крестмедаль, присуждаемую матерям пяти или более здоровых арийских детей. Хильда Шпигель, знакомая Франки по Союзу немецких девушек, получила высшую наградуЗолотой материнский крестза то, что к двадцати семи годам родила восемь детей.