Переключаешься с навязчиво вертикального сознания улиц на некоторую просторную горизонтальность, и главное тутна горизонт. Вот поэтому, когда Эмер сделала первые шаги прочь с Пятой авеню, ей показалось, будто она входит в церковь. И, как это, вероятно, бывает в исповедальной, паркединственное место в городе за пределами собственной квартиры, где получается ощущать себя по-настоящему уединенно, общаясь не с людьми, как на городских улицах, а с чем-то менее телеснымили даже опасаясь его. Эмер удавалось ощутить этот едва ли не первобытный страх духа, и этот страх ей был даже отчасти приятен. Он выражал в ней томление, которое Эмер не могла толком определить. Пустота внутри нее разверзлась, напиталась тенями, едва не наполнилась. Эмер глубоко вдохнула запах скошенной травы и собачьего аммиакаи ощутила себя почти свободной.
Покидая парк на Девяносто второй улице, но прежде, чем двинуться домой, Эмер зашла в бодегу на Амстердам-авеню за мороженым. Чувствовала себя на взводе, неугомонно, решила посмотреть, может, Фэллона или Колбера, и захотела себя немножко побаловать. Мороженое, овсяные хлопья, молоко, недозрелые бананы и, иногда, лотерейные билеты Эмер многие годы покупала у старого продавца-доминиканца по имени Хесус. Они не заговаривали друг с другом ни разу, его имя Эмер знала только потому, что Хесуса кто-то назвал при ней, и они едва кивнули друг другу, когда она поставила на кассу свое джелато соленая карамель.
Пару лет назад Эмер приметила Хесуса в подземкеон садился в поезди не сомневалась, что они знакомы, однако не понимала откуда. Увидев его, до странного обрадовалась, улыбнулась, вскочила, повинуясь порыву, обняла Хесуса и воскликнула: Добрый день! Как дела?словно он ей старый близкий друг. Хесус держался вежливо, пусть и слегка смутился от ее пыла, она медленно сдала назад, осознав, что сказать им друг другу совершенно нечего, что это просто мужик из бодеги.
Вне привычного контекста Эмер повела себя несообразно своей натуре. Задумаешься тут о независимости натуры от места, а далееи от странной, податливой текучести самой натуры. Теперь, расплачиваясь в бодеге, Эмер всякий раз слегка трепетала и содрогалась, вспоминая те объятия и до чего счастлива она была увидеть Хесуса в тот день в подземке. Постаралась не выглядеть отвергнутой возлюбленной. Нисколько не сомневалась, что Хесус понятия не имеет ни о каких этих ее внутренних метаниях.
Иззи
Эмер все не удавалось избавиться от мыслей об Ананси, а потому в нескольких кварталах от дома, прямо возле Коламбуса, она позвонила старой подруге Иззи, работавшей детским психологом. Их свели вместе школьные дела: Эмер натаскивала детей к экзаменам, а Иззи держала их за ручку, говорила правду, вскрывала и исцеляла травмы.
Нам тебя сегодня не хватало в Ю, сказала Эмер.
Это что, телефонный звонок? Ты мне звонишь? Тебе сто три года, что ли, я не пойму?
Я старомодная.
Что творится, Ганс
Ю.
Это сегодня? Врала Иззи скверно. Совершенно вылетело. Ну или три часа Холостяка мне мозги выели. Примешь ли ты эту розу?
Эмер рассмеялась.
Ну, Кон с компашкой вроде как уехал.
Вроде как?
Типа вроде, ага.
С компашкой?
Типа да. Компашковатой.
Видимо, все прошло хорошо? У него самого, во всяком случае.
Вроде как.
Он, значит, пари́л на собственной актуализации и поэтому с большей уверенностью не удовлетворял потребности других людей. С тебя двести пятьдесят долларов, будь любезна.
Эмер рассмеялась вновь.
Ты вот так детей диагностируешь?
Нет, так я диагностирую Конакак слабовыраженного нарцисса. По шкале между Тедом и Джорджем.
Тедом и Джорджем?
Банди и Клуни.
Надеюсь, ближе к Джорджу.
Да, милая, ближе к Джорджу. Там же и большинство мужчин в спектре, и поэтому я сижу на своем месте и играю за команду девчонок.
Таково, значит, твое профессиональное мнение?
Ну, я бы дополнительно посоветовала, чтобы он еще разок во втором классе отучился.
И опять Эмер хохотнула. Не совсем это хотелось ей услышать, но, похоже, все равно правда, а раз она не ранила и не доставала, ничего ужасного. Эмер вступилась за своего мужчину:
Пора тебе понять, что Кон находит своему мышлению отдушину.
Неужели?
Ага, он маргинал.
Извини, связь плохая. Ты сказала привирал?
Ладно тебе, ты знаешь, что я имею в виду: он своего рода бунтарь.
Мне он видится скорее Имперским Штурмовиком.
Что?
Извини. Отсылка к Звездным войнам. Работаешь с маленькими мальчикамизнай их библию. Слушай, Бездейша Иззи иногда именовала Эмер Бездейшей, сокращение от Бездействие, потому что Иззи это имявроде Ганешибудто бы напоминало индуистскую богиню. Бездейшабогиня неизменности, богиня ничегонеделания. Иззи продолжила: Беспокоит меня не то, что он приспособил свой немалый интеллект к этой чепухе правого толка
Полегче
Ну, беспокоит, конечно, однако не так, как лицемерие ребят, которые распинаются о так называемой нравственности, а потом идут в Киприани и
Нобу.
Вот да, и Нобу в компашке хорошеньких женщин, да за корпоративный счет. Иисус в Нобу не пошел бы!
Не знаю. Он был рыбак, ему, наверно, нравилась рыба.
Иисус на самом деле, думаю, заказывал на домчтоб папарацци не лезли.
Думаешь, взяли бы плату за пронос своей бутылкиесли превращать воду в вино?
Конечно, это ж ебаный Нобу. На чаевые щедрый небось, Иисус-то
На чаевые щедрый.
Эмер порадовалась, что Иззи струит все это барахло в прямом эфире. Эмер все понималаи знала, что Иззи все понимает, но вслух Эмер сказать не могла, а потому подталкивала Иззи, и подруга Иззи шла навстречу. Слушать все это Эмер могла, и, если слушать, получалось не так убийственно, в открытуютакой вот тролль, а не громадное смертоносное чудище. Иззи же продолжала свои попытки чревовещания от имени частично немой и избирательно слепой подруги:
Я врубаюсь. Пусть себе Кон ищет своему мышлению отдушину, мне просто не нравится, когда это не твоя отдушина. Звук, который ты только что услышала, это микрофон упал на пол.
Удачно получилось у тебя, но мне наверняка ничего не известно. Для него тут дело не в сексе.
Нет? Ладно. Для меняв нем. А для тебя?
Ты же знаешь, мы с сексом друзья.
Да? Вы с сексом типа приятели по СМС?
Ага, СМС, электропочта. Иногда сальные телефонные беседы. О сексе Эмер говорить не очень-то нравилосьдаже с близкими подругами. Этот предмет казался сокровенным, и, может, Эмер была немножко старомодной, как те девушки из конкурса Мисс Подземка, 1950-х, но Иззи вся загоралась.
Ты эс-эм-сексила сексу? Вот это рекурсия. Вероятно, аккурат в этом будущее.
Знаешь, сказала Эмер, пытаясь увести Иззи в сторону, дело даже не в другой девушке, это вообще-то не его тема.
Вообще-то не его тема? А в частностиего?
Я вообще-то не знаю. Секс у нас что надо, классный. На самом деле мне про это больше говорить не хочется. Оно меня расстраивает. Так часто произносить слово сексодно расстройство.
Спорить не буду, но вот эта книга, этот успехпо моим оценкам, наполовину твое достижение, ты такие раскопки произвела, и я даже не знаю наверняка, какие там мысли твои, а какиеКона. Может, это твой замысел был с самого начала, а Кон его присвоил, извратил в определенную сторонучтобы получилось подороже или чтобы попало в нишу, из которой ему будут слава или деньги. Тебе-то мудрость, а емурасчет.
Не имеет значения. Мужчиной быть трудно.
Женщиной еще труднее. И вот то, второе, оно имеет значение. Не удивляйся потом, если он тебя отпихнет, как какого-нибудь средневекового писца. Когда ты рядом с ним, люди видят маленькую женщину за шторкой. Никакому мужчине это не понравится.
И что же мне делать?
Либо совсем уж ляг плашмя, либо встань, бля, в полный рост. Середина тебя прикончит. Ты вот так позволяешь ему быть худшим собой. Я не одного его винюя виню и тебя тоже.
Эмер рассмеяласьрассмеялась, но усекла.
Ты прямо как Опра, только злая. Может, мне следует прислониться?
Делай что хочешь, только НЕ прислоняйся. Отслоняйся, бля, если уж на то пошло.
Спасибо, Иззи.
Все нормально?
Да, я нормально. Полегчало.
У меня не было такого намерения.
Ха-ха. Спасибо.
Обращайся. Чем собираешься заняться?
Мороженое поем.
Эмер
Собой займусь.
Королевна! Злая Опра одобряет. Спок-ночи, Ганс.
Юнона
Когда Эмер вошла в свое здание, на вахте был Папа. Иммигрант с Гаити, облаченный в угловатый светло-коричневый мундир, смутно похожий на военный, словно Папу завербовали в неведомую армию консьержейс тех самых пор, как Эмер в этом доме жила. Когда-то Папа был высок, но теперь состарился и сгорбился, и Эмер машинально помогала ему открывать тяжелую металлическую дверь. Ноги у Папы были заметно разной длины, двигался он с выраженной хромотой, которую изо всех сил старался превращать в походочку под шпану 1970-х. Эмер заметила, что ее поползновения к коллективному труду оскорбляли Папину профессиональную гордость и мужское достоинство, а потому перестала, однако теперь Папа ожидал ее помощи, дверь открывать ему было тяжко, и он безмолвно и несправедливо винил ее за это свежее напоминание о его истаявшей мужской доблести. В этом людном мире мужчин приходится ступать, как по минному полю, подумала Эмер, сплошь невидимые границы и обиды, настоящие и выдуманные. Конца им нету.
Улыбнулась, осторожно спросила:
Вы как, Папа? Словно они с ним в одной команде по софтболу, а Эмер того и гляди похлопает его по заду.
Папа кивнул ей с угрюмым:
Мисс. Едва-едва помешал тяжелой двери закрыться и раздавить их обоих. Эта штука была почти целиком медная и весила тонну.
Эмер предложила Папе свой сжатый кулакстукнуться. Видела, как он проделывает это с местными детьми, и завидовала легкости подобного светского жеста. Хиповому приемчику ее научил один ее подопечный еще в 2010-м, и хотя Эмер чуяла, что мир не стоял все это время на месте, она собиралась гонять это конкретное приветствие в хвост и в гриву, за границу иронии, сквозь ностальгию, в закат.
Взрывайте, предложила она. Папа ткнулся ей в кулак, но взрывать не стал. Эмер двинулась к лифту.
Когда Эмер устроилась на кровати с мороженым и собралась переключаться туда-сюда с Фэллона на КолбераСДВГ-развлечение, которое она именовала просмотром Фэлбера, было полдвенадцатого. Эмер глянула в телефоне, сколько часов преподавания у нее завтра, и увидела СМС от Кона со снимком суси и подписью: 45$/шт!!! она не грусти. Брр, она, а не одна, до чего же неудачная опечатка. Перечитать, что ли, не мог, прежде чем отправлять? В груди у нее сделалось туго, и она выдохнулавнезапный образ экзотических дредов Ананси. Образ этот не значил ничегопочти ничего.
Эмер проверила почту и голосовые сообщения. Полистала на телефоне Нью-Йорк Таймс. Фэлбер завели свой вечно юношеский, несколько чересчур заискивающий монолог, она вчиталась в заархивированную статью о космическом корабле Юнона, пролетевшем 1,7 миллиарда миль к Юпитеру и наделавшем удивительных снимков. Эмер подумала, что 1,7 миллиарда мильэто недалеко, если ты Юпитер. Луны Юпитера, Европа и Ганимед, видны отчетливо. Она перебрала в уме имена богов из доклада Кона, как мы беспрестанно вновь и вновь пользуемся одними и теми же персонификациями: вот теперь эта античная богиня стала космическим кораблем; то, что когда-то было антропоморфизирующим женским воплощением неизвестного нам, теперь стало антропоморфизирующим агентом всего нам известного.
Размышляя о Юноне, Эмер с удивлением ощутила у себя на щеке слезу: дочь Сатурна, сестра/жена Юпитера, мать Марса и Вулканавсе теперь забыто или многократно преображено до бессмыслицы. Забытая античная богиня среди легионов заброшенных божеств из книги Конаоднако еще и рукотворный космический корабль. Это поразительное человеческое сооружение сейчас находилось в миллиардах миль от места своего зачатия. Ужас до чего далеко. Как и богиня, также оставленная людьми, что поклонялись ей. И, как богиня, обреченная не приблизиться больше чем на 1,7 миллиарда миль к планете-супругу, пока прилежно делает снимки других небесных тел, обращающихся вокруг него. Трахает Ганимеда. Мальчишку? Мальчишку! Ну ладно. Да и тебя нахуй, Европа: первой заворожила Галилея, все верно, но ты всего-то шестая по масштабам луна Юпитера, сцучко.
Эмер посмеялась над своим же ехидным внутренним диалогом планет, лун, божеств и космического судна. Но на самом-то деле до чего страшно должно быть Юноне? До чего бесприютно, одиноко? Ясное дело, руки, что сотворили ее, сами того не ведая, вписали ДНКчерез пот, чувство и вниманиев податливые материалы, и ясное дело, Юноне должно быть холодно и жутко мчать сквозь космос, отщелкивая фотокарточки, как тоскующий по дому турист. Просто все это было сейчас для Эмер чересчур, и она позволила себе приписать этой мертвой богине-машине собственную бесприютность и опосредованно печалиться. Ее удивило, с какой страстью она огорчилась, и слезы покатились совсем вразлад с обязательным смехом студийной публики у Фэлбера.
Пусть сперва оно и показалось бездонным, сестринское чувство к невозмутимой Юноне вскоре исчерпалось, и Эмер задремала.
Когда она проснулась от стука в дверь, несъеденное мороженое уже совсем растаяло. Эмер глянула на телефон: время3:37. И Фэлбера пропустила, и Кон по-прежнему не дома.
Сиды
Кон? крикнула Эмер, стряхивая дрему и направляясь к входной двери. Небось напился сакэ в Нобу и потерял ключи. Эмер потерла лицо ладонями, стараясь устранить красноречивые следы слез. Открыла дверьи никого за ней не увидела, но затем ощутила что-то у своих ног, опустила взгляд и осознала, что это ребенок, нет, не ребенок, а очень коротенький человек в ливрее привратника.
Можно войти? спросил малютка привратник.
Эмер была все еще тупая от сна.
Придется пригласить меня в дом. Таковы правила, сказал он скучающим тоном. Этот вот крохотуля консьерж.
Ой, простите, опомнилась Эмер. Заходите. Уже поздно. Она подавила порыв взять его на ручки, до того он был маленький.
Человечек оскалился на нее, словно прочел ее мысли. Шагнул в квартиру, не сводя взгляда с Эмер, вроде бы рассерженный.
Что-то не так? спросила Эмер. В доме? Сейчас очень поздно.
Нет, в доме все так. Дом в порядке.
Так в чем дело-то?
Я Сид, сказал человечек. Произносится си-ид, но американцы зовут меня Сид.
Говорил этот странный человечек с акцентом. С шотландским? Ирландским? Южноафриканским? Австралийским? Что-то такое.
Вы консьерж в этом здании?
Сид кивнул и огляделся.
Я вас прежде никогда не видела, сказала Эмер как можно любезнее.
Видела, конечно.
Нет, я бы запомнила.
Да ладно? И почему же?
Черт.
Потому что я запоминаю всякое.
О. Вот и славно. Думал, скажешь, потому что я чуток мельче среднего.
Правда? Я не
Думал, скажешь, потому что я мелкий карлик. Незабвенный Мини-я в мартышечьем мундирчике.
Эмер хохотнула.
Над этим можно смеяться? спросила она, вообразив, как кто-то может попытаться пробраться в здание, забрать Сида и утащить, как футбольный мячик.
Уж я, бля, надеюсь, великанша ты эдакая, отозвался Сид. Я пришел в два пополуночи и сменил Папу Легбу, этого скользкого хромого самозванца.
Оба замерли. Эмер подумала, не позвонить ли на вахту, но все это казалось ей скорее любопытным, чем опасным.
Желаете что-нибудь выпить? Воды? Сидра? спросила она, словно бы извиняясь.
Сидра? Шутить изволишь?
Ой, господи, нет, простите
Ирландский виски я буду, если есть.
Эмер кивнула и пошла к бару, все еще в полусонном ступоре.
Есть скотч Дьюар. Она знала, что некоторые консьержи пьют на службеи не винила их. Сама бы пила.
Шотландский шлак.
И немножко Бушмилз.
Благодарствуйте, дитя мое.