Не зная, за что уцепиться, он нырнул в глубокий колодец своей памяти и подумал о том, что чувствовал однажды ночью во Франции, в городе Туре, во время войны, когда он и двое его сослуживцев-пехотинцев оказались отрезаны от своих и заблудились в лесной глухомани. Он вспомнил, как глядел в черное ночное небо, отыскивая кусочек белого светатоненький черепок луны. Тогда он принял это как знак и последовал за ним, веря, что это путь к спасению.
Теперь Ники стоял в иной темноте, на этот раз на сцене, но так же, как той ночью в лесу он доверился почве под ногами, так теперь доверился сцене, собрал воедино всю уверенность, на какую только был способен. Само физическое действието, что он возвел глаза к небу, каким-то образом придало ему сил в ту ночь. Он позволил своему телу держаться и вести его дух. Позвоночник его распрямился, плечи расправились, грудь раздалась, легкие расширились, впустили в себя больше воздуха, наполнив кислородом его кровь и заставив его скачущее сердце биться ровнее.
Свет на сцене медленно разгорался.
Пичи оторвалась от программки и заметила Ники на сцене, но поначалу не поверила своим глазам, потому что очки она забыла в конторе, в ящике стола. Но она где угодно узнала бы форму головы своего жениха и его стройную фигуру. Она сощурилась, обескураженная, но сомнения улетучились! Это был Ники! Она и представить себе не могла, чтобы ее будущий муж встал и обратился даже к небольшой группе друзей, не говоря уже о целом зрительном зале. Он никогда не давал понять, что ему хватит духу на это. И что же он здесь творит теперь?
А Ники стоял в задуманной режиссером позе, прислушиваясь к перезвону башенных часов и шелесту газет, с помощью которого команда за сценой изображала хлопанье птичьих крыльев в саду. Ники посмотрел в зрительный зал. Свет рампы проливался на сцену и в партер. С того места, где стоял Ники, темный провал сидений с сероватой рябью затененных голов напоминал предгрозовое ночное небо. Некоторые зрители были в очках, и линзы отражали свет рампы, словно зеркальца, создавая иллюзию одиноких звезд, вспыхивающих во мраке.
Вот воздух, вот торжественное солнце, начал Ники.
Он повернулся и посмотрел на софиты, прикрепленные к балкону, скопище черных металлических коробок, лампочек и проводов. Театральное солнце, покрытое гелем цвета розового грейпфрута, появилось в мерцающем круге света, направленного специальным прожектором. Восхитительный круг света озарил Ники, перед тем как рассеяться туманной дымкой.
Какая-то женщина ахнула, пораженная красотой живописной картинки. Этот звук воодушевил Ники, он повернулся в сторону впечатлительной зрительницы и продолжил:
И вот ее подарок, этот жемчуг,
Здесь, наяву. Хоть я окутан чудом,
Безумия в нем нет. Но где Антонио?
Тут я, дружище, раздался шепот Хэмбона из-за сцены.
Ники уверенно возобновил монолог:
Я у «Слона» его не обнаружил;
Но он там был и, говорят, пошел
Меня разыскивать.
Ники раскинул руки, перевел дыхание и ринулся дальше, ведя монолог прямо к появлению Хэмбона. Он понизил голос и продолжил:
Его совет
Мне сослужил бы золотую службу.
Хотя моя душа и спорит с чувством
И здесь ошибка в чем-то, а не бред,
Но этот случай, эти волны счастья
Настолько превосходят все примеры,
Что я готов не верить ни глазам
Ни разуму, который что угодно
Докажет мне, но не мое безумье.
Ники замедлил темп речи и шагнул вперед, вовлекая публику:
Или она безумна? Но тогда
Она бы не могла вести свой дом,
Решать дела, давать распоряженья
Так ровно, рассудительно и твердо,
Как это я видал. Здесь что-то есть
Неверное. Но вот идет она.
Ники обернулся в глубину сцены. Калла-Оливия вышла из-за декорации, ведомая Энцо-священником. В дымке розового света ее кожа мерцала, щеки словно покрыты росой. Одеяние из мягкого кораллового бархата окутала серебристая патина. Оливия будто явилась из пены морских волн. Она направилась к Ники, умоляюще протянув к нему руки, и густая прядь волос упала ей на лицо как будто невзначай. Когда Калла подошла, Ники инстинктивным естественным движением отвел непослушную прядку от ее лица.
Этот интимный жест застал ее врасплох. Она вспыхнула от смущения, а может, от гнева. Ники не знал, да это и не имело значения. Он ничего не мог с собой поделать.
А зал замер, весь зал, кроме Пичи, ерзавшей на своем хрустящем пальто. Она подалась вперед в надежде разглядеть, что это там происходит между ее женихом и этой странной растрепанной принцессой в платье с чужого плеча. Две глубокие, похожие на спички складки залегли меж бровей Пичи, когда она заметила искру, проскочившую между Ники, одетым в громоздкий горчичного цвета кафтан и тесные штаны, и этой женщиной с дурацкой прической. И где это в шекспировской Англии носили такие стрижки? Пичи вдруг как током дернулосюрприз, обещанный женихом, оборачивался чем-то совсем иным. Может, таким образом он хочет ей сказать то, что невозможно выразить лично? Неужели Ники намерен расстаться с ней и вот таким изысканным манером дает ей от ворот поворот? Пичи вспотела и принялась обмахиваться программкой.
Когда Калла сделала шаг вперед, Энцо отступил. Калла хорошо помнила мизансцену, но сейчас она оказалась в центре, хотя должна бы произносить монолог куда ближе к авансцене. Мысли путались. Почему Ники смотрит на нее так пристально? Зачем Энцо слегка кивнул, будто ободряя? Она заговорила:
Не осуди мою поспешность. Хочешь,
Пойдем со мной и со святым отцом
В часовню рядом; там, в священной сени,
Ты, перед ним, дай мне обет великий
Твоей любви, чтобы моя не в меру
Ревнивая, тревожная душа
При упоминании ревности и тревоги Пичи громко кашлянула. Зритель, сидевший впереди, обернулся и возмущенно вытаращился на нее, а Калла тем временем продолжила, повторив строчку:
Ревнивая, тревожная душа
Была спокойна. Это будет тайной,
Пока ты сам не остановишь время,
Когда мы совершим обряд венчанья,
Как требует мой сан. Что ты мне скажешь?
Ники смотрел на нее. Он повернулся и сделал несколько шагов, будто отстраняясь от принятия решения, но потом вернулся и встал рядом с Каллой.
Пусть нас ведет ваш добрый человек, объявил он, и зрители хором вздохнули в предвкушении счастливой развязки. А Ники, выжимая этот миг досуха, как губку, которую вытаскивал из ведра с чистой водой, когда ополаскивал машины, поглядел на свои руки, почти автоматически, и вдруг осознал, что в руках у него ничего нет. Так Себастьян понял, что ему нечего подарить Оливии. Посему во весь голос, собрав всю эмоциональную мощь, на которую он только был способен, Ники преподнес последнюю строкувеличайший подарок, какой только мужчина может сделать женщине, обещание беззаветной верности:
Я клятву дам, и дам ее навек.
Твердолобый фанат Шекспира, сидевший впереди Пичи, издал один короткий хлопок, а весь остальной зал одобрительно загудел. Раньше Энцо думал, что сцена гибнет, но теперь по реакции публики понял, что она еще как жива. В глазах у Каллы стояли слезы. Ники не понимал, то ли они от сознания, что спектакль спасен, то ли от наплыва искренних чувств в этой сцене. Как бы то ни было, Калла не могла смотреть ни на Ники, ни на Энцо. Уголком глаза Ники видел, как Джози из-за кулис пытается подсказать Калле следующую реплику. Но на их режиссера напал ступор.
Энцо повернулся к ним лицом, спиной к публике и просуфлировал шепотом начало строчки, которую должна была произнести Калла:
Тогда идем
Лицо Каллы обрело осмысленное выражение. Она взяла Ники за руку и сказала, обращаясь к Энцо:
Тогда идем, отец; пусть ярким светом
Сияет небо над моим обетом.
Рука в руке Калла и Ники удалились в левую кулису, где Калла перестала сжимать Ники ладонь и бросилась к столу с реквизитом.
Отличная работа, Ник! похвалил его Тони и поспешил занять свое место во время затемнения между сценами.
Тело Ники горело с головы до пят, и не колючая дешевая шерсть кафтана была тому виной. Он был упоен, буквально наэлектризован изнутри. Ники вполне владел всеми членами, но впервые в жизни чувствовал, что его дух воспарил над физическим телом.
Чтобы вернуться в реальность, Ники вцепился в кафедру, опасаясь, что если не схватиться за что-нибудь, то так и улететь недолго. Пьеса на сцене шла своим чередом, но Ники оставался к ней безучастен. Норма толкнула его по пути на сцену следом за Джози, которая что-то пробормотала ему, но он их не слышал, пребывая в расхристанных чувствах. Он будто под водой сидел, а они обращались к нему с ее поверхности. Единственное, что слышал Ники, ток собственной крови, все его нервные окончания пульсировали.
Калла что-то сказала ему, и он кивнул, согласный на все. Она пробежала за холщовым задником к месту своего выхода в пятом акте. В кулисах при звуках финальных фанфар усилилась предпоклонная суматохакто хватал реквизит, кто натягивал парик, кто щелкал поясом, кто тушил сигарету, и все спешили на свои места. Вращающаяся декорация на сцене была повернута и установлена в нужной позиции перед финальной сценой, но, наблюдая все последующее действо, Ники пребывал где-то совершенно в другом времени и месте, в епархии доброго священника, рядом со своей настоящей любовью, как Себастьян в «Двенадцатой ночи», познав состояние полного блаженства.
Ники плеснул себе в лицо воды над раковиной в мужской гримерке.
Сцена у вас получилась что надо, похвалил Хэмбон, вывешивая костюм на стойку на колесиках.
Спасибо.
Ники затянул галстук, пригладил волосы и проверил в зеркале чистоту зубов.
Не наложил в штаны от страха?
Сначалада, было дело.
Игратьэто как впервые целовать девушку. При одной мысли о том, чтобы попытаться, впадаешь в панику, но стоит начатьи останавливаться уже не хочешь.
Очень мудро.
Ники надел пиджак. Ему долго придется объяснять Пичи, какие чувства он испытывал. Он ощущал полное удовлетворение. Наконец-то он обрел ту спокойную уверенность, которая рождается после того, как принимаешь вызов и идешь на риск.
Пичи ждала его в коридоре за дверью гримерки, прислонившись к стенке, словно поникшая маргаритка, но увидела Ники и воспрянула.
Вот это да! Пичи повисла на нем и поцеловала. Вот это да!
Пришлось выйти на замену в последнюю минуту.
До меня только в конце пьесы дошло. Ведь твою роль вначале играл другой парень, а тут тыда еще в панталонах, которые явно не на тебя шиты, получились какие-то средневековые капри, тарахтела Пичи быстро-быстро, что могло свидетельствовать о ее волнении, смущении или ужасе в равной степени.
Найти костюм впору совсем не было времени.
Да ничего были штанцы. Никто и не заметил. Как мило, что ты решил сделать мне такой сюрприз на наше семилетие. Другим девушкам дарят букет или коробку конфет, но что это за подарок от жениха? Одни завянут, другие съедятсяи ничего не останется. Зато я! Я получила нечто вечное. Я получила воспоминание. Свадебную сцену в настоящей пьесе Уильяма Шекспира в исполнении моего будущего мужа. Кому еще дарили такое?
Ники открыл было рот, чтобы объяснить суть своей роли, но в этот момент из женской гримерки появилась Калла, натягивая короткие белые перчатки в тон платью.
Вы та самая актриса! Пичи повернулась к Ники, ткнула в него пальцем, потом указала на Каллу, потом снова на Ники. Из твоей сцены же!
Ники шагнул вперед:
Калла, позволь тебе представить мою невесту Пичи Де Пино.
У нас случилось небольшое затруднение, и нам с Ники пришлось его ликвидировать. Но вообще-то я режиссер-постановщик этой пьесы, тепло улыбнулась ей Калла.
Пичи и Ники испытывали неловкость рядом с Каллой, но у каждого была своя причина для смущения.
Калла присматривает за своим отцом, брякнул Ники, Сэмом Борелли. Это его театр. Был. Когда он им руководил.
Как мило Мысли Пичи витали где-то в другом месте. Она вдруг начала прикидывать возможный сценарий с участием Каллы (что за имечко такое странное) и Ники, но за пределами огней рампы. В том просторном платье было не разглядеть, но теперь стало видно, что фигура у нее хорошая. И нос не слишком длинный, и бархатные карие глаза. И не близорукие. Если бы Пичи встретила Каллу, бродящую по рядам «Уонамейкера», то сказала бы, что Калла Борелликрасотка. У Пичи даже в животе забурчало от зависти.
Калла! По коридору к ним приближался Фрэнк Арриго, почти задевая стены широченными плечами.
Фрэнк был могучий итальянец боксерской внешноститак часто выглядят трудяги родом с самого каблука итальянского сапога. В прошлом Фрэнку не раз ломали его маленький нос, но он обладал обезоруживающей улыбкой и общительностью, да и рост не подкачал. А это плюсы для человека любой национальности.
Это был с твоей стороны полный нокаут! пророкотал Фрэнк, целуя Каллу в щеку. Видимо, каждый режиссер должен уметь играть.
Только в крайнем случае. И сегодня был именно такой крайний случай. Правда, Ники?
Настоящий театральный форс-мажор, согласился Ники. Но представление должно продолжаться.
Независимо от того, впору штаны или нет, пошутила Пичи.
Но никто не засмеялся. Пичи тихо присвистнула.
Я подумал, что это у вас такой вариант елизаветинских панталон, дипломатично сгладил неловкость Фрэнк.
Нет, вообще-то они должны были доходить до щиколоток.
Ну не доходили, так и что же? Ты так потрясно играл, что никто и не глянул ниже кафтана, захлопала в ладоши Пичи.
На радостях, что они с Ники почти освободились от этой напыщенной светской беседы, от этой нелепой ситуации, в которую ее втянули без предупреждения и объяснений, она открыла сумочку, вынула носовой платочек и легонько промокнула вспотевшее лицо.
Фрэнк, а чем вы занимаетесь?
Я подрядчик.
Но собирается стать мэром Филли, прибавила Калла.
Ну, это еще когда. Сколько лет пройдет. Как только изучу каждую трубу, каждый стык и все разветвления в городе.
Вы уже закончили прокладку труб в Белла-Висте? У нас на Монтроуз проблемы, и нужно ваше вмешательство, пожаловался Ники. Они месяцами рыли эти траншеи, и теперь у нас засор в трубах в цокольном этаже. Я-то знаю, там как раз моя комната. Может, придете и наладите?
Он не водопроводчик, засмеялась Калла. Но у него наверняка есть трос для прочистки. Есть у тебя трос, Фрэнк?
Конечно.
Ники посмотрел на Каллу:
Видишь? У него есть трос.
Видим-видим. У него есть трос.
Пичи ущипнула Ники, чтобы отвлечь от водопроводной темы. Ники был начисто лишен интуитивного ощущения разницы между важными людьми и людьми обыкновенными и не различал, что уместно говорить в присутствии первых, а чтов обществе вторых. Фрэнк Арриго явно был на пути к тому, чтобы стать человеком важным, но Ники догадался бы об этом последним. Это была одна из многих мелочей, раздражавших Пичи в женихе, но она не сомневалась, что уж после свадьбы сумеет восполнить нехватку у Ники социальных инстинктов. Ники окинул Фрэнка оценивающим взглядом. Будь у Каллы старший брат, он смотрел бы именно так. Вроде бы нормальный парень. Впрочем, чувства, которые испытывала Калла к Фрэнку, прочесть у нее на лице было невозможно, так что Ники терялся в догадках: может, ей известно нечто такое, чего он не знает?
Фрэнк Арриго сидел на рабочем столе в костюмерной театра, где Калла готовила костюмы для завтрашнего представления, и крутил ручку оказавшегося там радиоприемника, пока не нашел чистую от помех волну с записью Перри Комо. Костюмерная, большая комната в подвале театра, служила музеем прошедших спектаклей, одновременно являясь цехом, где трудились костюмер и его команда. Огромный стол в центре комнаты окружали металлические табуреты. Там же находился сундук с громадными рулонами незамысловатого бежевого муслина, а рядом такие же рулоны хлопковой ткани в бирюзовых, желтых, оранжевых и синих тонах. Полки были забиты лоскутами в чехлах, ящичками с пуговицами, застежками и нитками, стены украшали фотографии актеров во всевозможных костюмах елизаветинских времен. На гигантской пробковой доске прикололи эскизы костюмов к текущему представлению, рядом с рисунками Бонни повесила список, где перечислила платья, кафтаны, сутаны, юбки и панталоны, использованные в «Двенадцатой ночи».
Большие круглые часы неутомимо тикали над трехстворчатым зеркалом и табуретом перед ним. Часы висели в каждой комнате театра, чтобы стимулировать труппу, напоминая о скором выходе на сцену, а может, просто потому, что какой-то богатый театрал умер и завещал все эти часы Театру Борелли. Сэм считал, что любое даяние должно служить общему делу.