Он брезгливо поставил чашечкуну и месиво вы здесь пьете!и под равнодушными взглядами завсегдатаев мы двинулись к выходу... никто не был потрясен нашим альянсомза день сотни таких пар, о чем-то якобы деловито договорившись, устремлялись куда-то... и через некоторое время возвращались, абсолютно не изменившись.
Он решительно подошел к телефону-автомату. Я вздрогнул. Я знал этот аппаратда и кто его не знал?! Он абсолютно без всякой отдачи глотал монеты, бил током, хриплым голосом пел народные песни... но все терпели... да и как, собственно, по-другому мог вести себя государственный аппарат с тем отребьем, что собиралось здесь! Все естественно. Но у него он сработал вдруг быстро и четко.
Да,услыхал я его сочный голос.Да, это я... Послушайте, я уже, кажется, говорил вам,в голосе его закипало раздражение,никаких черных волг... пришлите обыкновенный микроавтобус. Надеюсь, больше этого не придется повторять?! Да, угол Невского и Литейного!
Он брякнул трубкой. Аппарат сконфуженно крякнул. Вот это да!
Мы вышли на улицу.
Мартын!Он протянул мне руку. Я удивился... впрочем, люди с обыкновенными именами сюда и не заходили.
Мы ждали буквально минутусо скрипом притормозил микроавтобус, и Мартын уселся с весьма недовольной гримасой... долго ждали?! Видать, он действительно где-то что-то значил, но где?
Куда едем-то?взволнованно проговорил я.
Не бойтесьвас не обманут!проговорил Мартын.
Но можно хоть домой заехатькой-чего взять?
Я заехал домой, что-то наплел матери, схватил машинку, кое-что из белья.
Пока ехали по улицам, я был сравнительно спокоен, но вот свернули на проселок... куда? Я вскочил, ударясь об мягкую обивку, сел... нет, ясно, что жизнь моя должна была в конце концов изменитьсяно как?
Один раз она уже изменилась, когда, закончив Электротехнический по специальности Штепселя и узнав, что штепселя бывают весом до ста тысяч тонн, я резко ушел из этого дела, порвав с электричеством и заодно с другими видами материикроме духовной.
Сейчас вроде снова забрезжил какой-то поворот... поворот... еще поворот. Местность пошла странная, изрезанная оврагами... вот на пригорке открылся величественный монастырь. Лицо Мартына посветлело... Так вот оно что! В монахи? Вот что означала его бородка! Он из них. Ну нетя еще не пресытился жизненными благами, как какой-нибудь князь Касатский.
Притормози, шеф!Я тронул шофера за плечо, но он (тоже оказавшись с бородкой!) абсолютно не среагировал.
Но у него, надо признать, была сейчас другая забота: он с трудом пролагал путь среди совершенно обезумевшей толпыподнятые кулаки, горящие взгляды... куда я попал?! Вот какой-то изможденный размашисто перекрестил наш автобусно вовсе не благословляя, а как бы проклиная его: изыди, сатана! В некоторых высоко задранных над толпой руках я увидал иконы, светлые лики... Верующие!.. А чего, спрашивается, бушуют? Тоже хотят в монастырь, как мы? Но там же, видимо, количество мест ограничено, не всем же можно? Кроме того, в толпе было немало женщинэти уж совсем не годятся для мужского монастыря! Я вдруг почувствовал себя несколько даже надменно... не всем, к сожалению, все доступночто ж делать? Примерно такое же выражение я увидел и у Мартына.
Бурно сигналя, наш рафик пробился наконец к величественным монастырским воротам... водитель забарабанил по гудку, высочайшие эти ворота разъехались... и в их растворе я увидел офицера. Э, да это не монастырь! Тюряга! За что? За то, что не работаю? Но я же работаю, мысленно!.. Я в отчаянии вскочилно Мартын придавил меня к сиденью: Спокойно! Спокойно!
Вертя туда-сюда головой, я вдруг увидел на правой створке ворот доску с надписью Методический кабинет по делам верующих. Ах, вот оно что!.. Ворота со скрипом стали затворяться за нами... странно, конечно, если вдуматься: сами верующие там, а кабинет по их делам здесь, за стеной... Но вдумываться не хотелось!
Ворота наконец-то закрылись окончательно, и весь тот гвалт, напор исчезли.
Наступилитишина, благолепие! Стало даже слышно, как поют птички.
Я с интересом оглядывал территорию: мраморный, явно новый, фонтан, изумрудная ровная травка, коричнево-дымчатые фонари... все признаки скромной роскоши, как бы говорившей: а что такого? Все советские люди живут так! Я знал уже, где такая обстановкав коридорах власти... но это был не коридор, а как бы пансионат.
Все оказалось не так страшно, как казалось... и офицер оказался не настоящимв старом потертом кителе без погон, в драном галифе... он подошел к остановившемуся рафику и уставился внутрь его слезящимся взглядом. Мы стали выходить. Он молча уставился на меня...
Это мой помощник!небрежно кивнул в мою сторону Мартын.
Вот как? Я его помощник? А он кто?!
Именно это, как ни странно, прочиталось и в недовольном взгляде охранника: Вот как? Он твой помощник? А ты кто?!
Но Мартын уже величественно удалялся вглубь территории, оставив меня на произвол судьбы, но тут, к счастью, подошла скрюченная старуха-ключница, брякая связкой, ткнула старика в бок, добродушно ворча:
Хватит тебе тут храбрость-то свою показывать, ты лучше в котельную идитам у тебя еле теплится!
Сварливо ворча, тот ушел... Известно, что в любом заведении, от самого реакционного, до самого передового, будь это Институт ядерной физики или университет, обязательно есть такая вот добродушно-ворчливая Пахомовна и такой вот сварливо-добродушный Петровичбез них почему-то не обойтись.
Пойдем, что ли, горемышный!вздохнув, обратилась она ко мне.
Что значит горемышный?внутренне вздыбился я.
Шаркая по каменным плитам, Пахомовна вела меня по сводчатым галереям, как и положено, сварливо-добродушно ворча. Вот она отомкнула келью... я вошел. Сперва я приглядывался в полутьме, а потом аж ахнул: вот так келья! Метраж ее, может, и смиренно-убогий по тем временам, сейчас казался роскошным; стены были отделаны пупырчато-белым накатом, как в зарубежных фильмах, стол, стулья и кровать были некрашеные, деревянные... но сколько стоила эта обманчивая простота!
Я толкнул дверь в боковой стене, сами собой замигали лампы дневного света и осветился нежно-фиолетовый кафель, торжественно черные раковина и унитазне иначе как финские или шведские!
Я вспомнил вдруг, как мой приятель по кафе, товарищ по литературному безделью, с упоением вынашивал замысел сатирического фильма Черные унитазы.
На базу поступают черные унитазы. Вся городская элита приходит в волнениезаслуженные артисты тут же начинают доказывать всем подряд свою заслуженность, ученые достают справки, где перечисляются их огромные заслуги, энергичные торговцы везут на базу бриллианты и цветы. Это продолжается два дня (подробный показ всех лиц!), а на третий все заканчивается обыденно и просто: вереницей подъезжают черные волги, из них выходят неприметные, но уверенные люди, выносят с базы черные унитазы и медленно уезжают... Неожиданно я воочию увидел финал этого так и не начатого фильма. Вот где они, горделиво-черные!
Плохо в келье было однодовольно маленькое и довольно высокое оконце, через него виднелось только тусклое небо... ну что жв небе весь смысл, хватит думать о земномне пора ли немного вознестись? Я торжественно поднял голову... но тут же ноздри хищно зашевелились! Божественный запах еды! Давненько я не нюхал подобного!
Я обернулся. Пахомовна дерзко улыбалась. Точно ли она бывшая монахиня... может бытьдьявол?!
В трапезную в конец коридора пройдешь!усмехнувшись, проговорила она и, шаркая, удалилась.
Я быстро привел себя в порядок и направился туда. Мартын уже стоял там, в конце небольшой очередии встретил меня весьма язвительно.
А вы, оказывается, весьма сообразительны!усмехнувшись, сказал он.
А что бы он хотел? Чтобы я был туп?
Пахомовны и Петровича тут было не видатьвидно, они считались недостойными питаться здесь... впрочем, в остальном тут было все довольно-таки демократично: никаких официанток, надо было выстоять небольшую очередуху и принять из окна. Впрочем, очередьэто я произнес более по привычке: перед Мартыном стоял всего один человек, которого, как это ни странно, я не смог классифицировать и оценитьмаленький пузатый крепыш, с военно-обветренным красным лицом, с которого словно содрали кожу, и при этом в каком-то петушином спортивном костюмчикеи на высочайших белых сабо! Что еще за тип? Для ответственного работника больно легкомысленно одет, для вертопрахаслишком суровое лицо...
Так и не разгаданный мною, тип взял из окошка поднос: пышный овощной салат, в котором, как я мельком заметил, сияли и фрукты, чашка кофе распространяла великолепные запахи, но главноесосиски! Такого божественного аромата я не помню давно... может бытьв другой, прошлой жизни?
Так называемые сосиски несетевые!поймав мой горящий взгляд, тонко усмехнулся Мартын.
Этой тонкой усмешкой он, как я понял, хотел показать, что он значительно выше этих сосисокоднако прилежно стоял за ними... я, впрочем, тоже стоял.
И тут вошла она! Причем в несколько необычном для монашенки видевся на босу ногу, на голое тело... впрочем, не мое это дело, говорят: в чужой монастырь со своим уставом не ходят. Ну, монашенка и монашенкаоб чем говорить?! Может, такое впечатление она как раз и производит лишь здесь, среди суровых каменных стен?.. На улице таких миллионы, никто на них и не смотрит! Давно уже я замечал, что эффект помещения очень велик. Однив закрытом помещении великолепны, но зато невозможно пройти с ними по улице, с другими великолепно идешь по улицевсеобщее восхищение!но в закрытом помещении они абсолютно бессмысленны. Наука!.. И эта вот, скорей всего, была именно для закрытых помещений. Чем она производила неизгладимое впечатление? Своими, я бы сказал, очень искренними ногами... про остальные части тела я бы этого не сказал.
Скажите... вымираж?повернувшись к ней, поинтересовался я.
Почему это?..хрипло проговорила она.
Ну, у вас на футболке написано по-французски Мираж!Я прикоснулся пальчиком.
Ну и что?сказала она.А у тебя на плечах нарисована голова... а это что значит?!
Да... крепко!
Гражданин!раздался голос, от которого я вздрогнул. С испугом я обернулся на негов окошечке маячил официант... но что это был за официант!.. Официант-капитан! Официант-генерал!
Что вам угодно?проговорил он.
Да... дайте мне этих... несетевых!не в силах еще оторваться от феи, я рассеянно махнул рукой.
На каком основании?проговорил он.
Все застыли... ситуация напряглась.
Мартын, наконец, обернулся через плечо. Не бросил в беде!
Это мой помощник,по возможности небрежно проговорил он.
Что значитваш помощник?голос в окошке наполнялся металлом.Вы сами, собственно, кто?Мучительная пауза.Вы самипомощник! Лишь благодаря просьбе Вильгельма Потапыча и оказались вы здесьа еще привозите себе каких-то помощников!
Ну, все ясно! Отлично я показался! Особенно в глазах этой феи! Большой успех!
Я повернулся и побрел к воротам.
Выпусти, Петровичпопросил я.
Лицо Петровича вдруг налилось жизненной силой (тоже, видать, не из простых!):
И что? Сразу уж так уж ломаться? А где мужская выдержка, молодой задор?!
Действительно, где?подумал вдруг я и приободрился.
Подумаешьчерпаль обидел его! Нас еще и не так обижалии ничего!проговорил Петрович.
Я смотрел на него.
...Действительнокакая разница, где пропадать?! Уж лучшездесь!
Я огляделся вокруг. Ну, не дали сосисок... ну и что? Зато с целебно-питательными травами тут отличнозеленый ковер! Ятрышник, зверобой, тимьян, заячья капуста, береза вислая... где еще такое найдешь! Бросился, стал жадно жевать. Витаминчики пригодятся! Скоро осень наступит, за нейдекабрь, впереди еще январь, отвратительный фебруарий! Жадно ел. Вдруг увидел перед собой ботинок, поднял глазастоял Мартын, высокомерно глядя на меняда еще бы не высокомерно, с такой высоты!
Да... слушаю тебя.Я поднял голову.
Главный требует!презрительно усмехнувшись, проговорил он.
Кого, интересно, он презирал? Меня? Илиглавного? Видимообоих!
Удивительно малоприятный типв своем довольно шатком положении хочет выставить себя важнее всех!
Сейчас вот, докушаю зверобой!
Думаюкуда идти, вы уже знаете?Он снова полил меня презрением: мол, этот уже все дыры знает, куда лезть!.. Мерзкая манера! Но иначе, видимо, ему никак: другого не оскорбишьсам не возвысишься! Метода понятная!
Назло ему, вопреки его усмешкам, пойду к главному и нормально поговорюнаверняка тот окажется более приятным человеком, чем этот! И действительнокак тут не понять, куда идти: вот он, дом настоятеля, прекрасно отделанный! На бегу продолжал растения жевать и на сводчатое крыльцо на четвереньках еще вбежално в приемной все же поднялся, глянул в зеркало на себя: прическу поправил, из уголков рта зеленая слюна тянется... но что делать? Такое питание: ятрышник, зверобой, тимьян, заячья капуста, береза вислая... без витаминчиков не обойтись!
Вошел.
Главный исподлобья глянул на меня, потом шагнул решительно, руку тряхнул:
Ездунов!
Я даже вздрогнул. Удивительно точные у них, начальников, фамилии! Почти как у хоккеистов. Крутов, Пластов, Бубырин! Ездунов, Курсанов, Бодров! Сразу видно, что крепкие мужики, не какие-нибудь рохли и разгильдяи!
Анти-Дюринг читал?
Я растерялся... читал ли я Анти-Дюринг?.. Не помню...
Да знаете... я только Дюринг пока прочел...
А Как реорганизовать Рабкрин?
А как?поинтересовался я.
Пороть вас некому!добродушно проговорил он, окинув меня взглядом с головы до ног.Мне тут рекомендовали тебя как самого талантливого в твоем микрорайоне.
Меня прошиб даже пот... Похвалили одновременнооскорбил. Что значитв микрорайоне?
Борзых знаешь?без всякой вроде связи с предыдущим осведомился он.
Борзых?.. Это начальник чего?
Тоже явно начальникБорзых!
Да нетто я собак имею в виду! Клички знаешь?!
Я как-то растерялся от такого неожиданного поворота: от Анти-Дюрингак борзым!
Клички?Я задумался... что-то такое помнил, из художественной литературы. Кажется, их так кличут: Догоняй, Заливай, Растерзай... В духе глаголов в повелительном наклонении. Вроде, так.
Ну что ж.Ездунов одобрительно кивнул.Ты, я вижу, культурный малый. Так что давайдуй до горы! Чем больше дашь этих кличектем лучше!
А зачем?хотел спросить я.Где они, эти борзые?
Но, однако, не спросил. Хотел спросить ещекакое это имеет отношение к делам верующих? Но не спросил. Начальству виднее! И где эти собаки размещены?.. Излишнее любопытство!
Что кончил-то?поинтересовался Ездунов.
Электротехнический институт.
Я, кстати, тоже его!Ездунов с сочувствием вздохнул, но с сочувствием исключительно к себе: вот, мол, на какие утраты приходится идти ради общего дела!.. Я оглядел кабинет, потом его... но утрат не заметил, скореенаоборот.
Но, ясное дело,он поднял палец,все на соответственном идейном уровне должно быть!
Ну ясно!воскликнул я (ясно ли?).
Учти,проговорил он,глечик истории не должен быть разбит!
Глечик?.. Это вроде кувшинчик? Я кивнул.
Ступай!Он деловито тряхнул мне руку.Свободен!
Я и сам давно знал, что я свободен, но приятно это было услышать из его уст.
Секунду я постоял: может, вспомнит насчет питания, даст добро на сосиски несетевыено он молчал: видно, считал, что пока с меня достаточно и подножного корма.
Щелкнув каблуками, я вышел, уловив брошенный мне вслед одобрительный взгляд.
Я шел, печатая шаг... Все-такиприметили! Из бездны бессмысленного того кафе вознесся сюдаможно сказать, в самые верха! Вроде как с больничной койки прямо на Олимпиаду!
Я вошел в келью, рывком поставил свою машинку на стол, скинул чехол... неказистая, конечно... но я ее люблю!
Ловко я их! Они-то думают, что объегорили меня,а на самом-то деле я их объегорил! Отдельная кельяо чем еще можно мечтать? Наконец-то я займусь тут серьезной литературой, в этом скиту, за монастырскими стенами, вдали от соблазнов и тревог.
Я лихорадочно ввинтил лист в машинку... Стихи!
...Через час-другой моего энтузиазма, однако, поубавилось. Никаких стихов почему-то не родилось, кроме одного, совершенно непонятного:
Танзания!
Там занял я!
Что еще за зловещая чушь? Когда это я мог занять в Танзании? Когда, собственно, я мог там быть? Там занял я?!! Когда это я там занял? Причем получается, что не у кого-либо лично, а именно у нее, у страны! Как будто бы не знаю я, что такое государственные займы! Миллионы и миллионы! Когда это могло быть?! И так с долгами не расплеватьсяа тут еще этот?!