Но зачем тебе нужно столько раз напрягать нашу социальную систему, вновь и вновь проверять ее честность!взволнованно проговорила она.
Но мне кажетсяэто ей приятно!вступил я.
Гага мне подмигнул.
Ну что ты, Валера, тепер хочешь на завтрак?уже весело и дружелюбно (вот жена!) обратилась ко мне Рената.
Думаюкорочку хлеба за такое поведение!радостно воскликнул я.
Дай ему корочку хлеба... и йогурт... и сыр... и кофе свари!уже вполне сварливо скомандовал хозяин.В дорогу нам положи только питье: этомупиво, мнешвепс! Жратвы не кладикупим что-нибудь по дороге.
Чисто химический приступ жадности бушевал в моем друге.
Потом мы спустились по лестнице в прохладный и сумрачный гараж под домом и подошли к машине... Гага сосредоточенно молчалчувствовалось (и даже я проникся), что предстояло путешествие достаточно серьезное.
Мы поцеловали в разные щеки Ренатушку, положили сумки на заднее сиденье, сели сами на передние.
Пристегни, Валера, тряпочку!Рената, протянув руку, подняла с сиденья ремень страховки.
Я пристегнулся, утопил кнопочку возле стекла, блокирующую дверь,так на моей памяти поступали все серьезные автомобилистыпоерзал, поудобней устраиваясь.
Нуспокойно, Рената!Игорек поднял руку.Вечером позвоню!
С богом!Рената взволнованно подняла руку.
По наклонному бетону мы подъехали к воротам, Гага нажал пальцем кнопку радиопульта, зажатого в руке, и ворота разъехались.
Кстати...Он достал темные очки, набросил на нос.Кнопочку блокировочную вытащи!тщательно выруливая по дорожкам, отрывисто произнес он.
Пач-чему?!
Я, кажется, сказал!
Но у нас все ее втыкают.Я взбунтовался.
Но в Европе,он слегка издевательски глянул на меня,давно уже ее... никто не втыкает!
Пач-чему?!
При катастрофе... очень трудно... вытаскивать... э-э-э... тела,сосредоточенно выруливая на дорогу, ответил он.
Сначала мы ехали почти как в аэропорт.
Ты чтоуже выкинуть меня хочешь?сказал я.
А что?беззаботно откликнулся Гага.Выпилии хорош!
Настроение у нас было отличноеособенно у меня,предстояло проехать по Германии, промчаться через пространства, в которых я не был никогда!
К счастью, у последней развилки, где желтела стрелка Аэропорт, мы свернули не туда и помчались в другую сторону.
Мюнхен, знаменитый Мюнхен, что интересно, не производит впечатления города (кроме многокилометровой готической пешеходной зоны от вокзала до ратушной площади, набитой ресторанами и магазинами, где мы бушевали вчера). Чуть в сторонузаросли, луга, вдали какие-то домики и снова роща... потом вдруг, ни с того ни с сегоскопление огромных домов-параллелепипедов, машин и сноватишина.
Да, самое трудноевыбраться из города,словно прочитав мои мысли, проговорил Гага.Вроде бы кончился ужеи опять начинается.
И действительно, вроде бы шли уже перелески, и вдруг вздыбились стеклянные гиганты с надписями: Банк, Отель, на самом высоком параллелепипеде стояли белые буквы Арабелла.
Арабелла-парк,кивнул Гага,один из самых дорогих районов...
По красиво вымощенной площади шли толпы, многие из людейв экзотических одеждах, бурнусах...
Вон видишь... турки! Очень много турок у нас!озабоченно произнес Гага.А сейчас будет вообще аристократический район, но там, наоборот,все тихо, скромно, чтобы толпы не привлекать. И, кроме того, как раз над этим районом самолеты взлетают и садятся... на дикие лишения приходится аристократам идти, чтобы хоть как-то отделиться от всех!Гага усмехнулся.Вообще, надо отметить,уже лекционным тоном, словно перед своими студентами, заговорил он,престижность района на Западе вовсе не связана с близостью к центру, можно проехать через совсем завальный район, и сноваблеск!
Нет... у нас все идет строго по убывающей... по убивающей... да и центр-то еле теплится,с отчаянием думал я.
Ну вот, вроде бы вырвались. Высокий мост над бесконечным разливом рельсов, два стеклянных гиганта по обеим сторонам моста, с мерседесовскими эмблемамитонкими серебристыми колесикаминаверху... Машинная свора, словно почуяв свободу, нетерпеливо надбавила.
Ну вот... а сейчас начинается! Автобан!сладострастно проговорил Гага.
Машины почти бесшумно, но стремительно неслись в шесть рядовтри ряда с нами, три навстречу. Шоссе словно не существовало, не замечалось в своем гладком однообразиитолько вился бесконечный, без разрывов и стыков, белый приподнятый рельс, разделяющий направления.
Незаметно возник дождь. Соседи, оставляя за собой вертикальные призраки-водоворотики, ушли вперед. Гага надбавил.
Мы вырвались из дождя на сухое. Пошли ровные, чуть холмистые, подстриженные, желтые поля и красноватые, как бы расчесанные виноградники.
Изредка на каком-нибудь идиллическом холмике мелькал белый домик под черепичной крышей... именно редкостью своей они вызывали уважение: ведь один этот домик управляется с гигантским пространством.
На высоком плавном холме темнеет лес с четкой закругленной границей, словно свежеподстриженный под полубокс. Ни малейшего хлама! И не видно людейсловно все поддерживается само собой.
Вот мы влетели в аккуратненький городокчистенький костел, высокий, весь из зеркального стекла универмаг, ресторанчик под тентом...
Стоп!хриплю я.Дай хоть дыхнуть, глоток сделать!
Не останавливаемся!азартно произносит Гага и, стремительно вильнув рулем, выскакивает на одну из дорог на сложной шестиперстой развилке.Ф-фу! Чуть не проскочил!Он вытирает пот, не замедляя хода. Тут же с легким, но мощным дыханием нас нагоняет новая стаядержаться, держаться с ними, а если не выдерживаешь, надо, предупредительно помахав поднятой рукой, сойти на правую, более медленную полосу. Но Гага держится, закусив губу, со своим скромненьким опель-пассатом среди мерседесов, фордов и ягуаров.
Сумасшедшие, тут все сумасшедшие!тряся растопыренной левой ладошкой, возмущенно и восхищенно восклицает он.Единственная в мире страна, где нет ограничения скорости!
И снова однообразное жужжание. И такая игра у негопочти на целый деньдва раза в неделю. Датут я его буквально не узнаю: избалованный академический мальчик, который падал в обморок даже в троллейбусе, и вдругтакая работа!
От некоторого однообразия я задремываю, как мне кажетсявсего на секунду, но когда вдруг резко, толчком просыпаюсь, вокруггоры. По-немецки аккуратные, без излишнего нагромождения, ногоры!
Ну и ну!Я ошеломленно оглядываюсь по сторонам.Ну ты и работу себе нашел! Ближе не было?!
Подходяшшей не было,лихо отвечает Гага.
Он уже уверенно, победно сворачивает на одну дорогу из трех, на одну из пяти, на одну из семи; тут уже плотно населенная зонакругом дома, виллы, высокие виадуки,надо на ходу разбираться. Вдруг, после особо лихого поворота, одна дорожка, безошибочно выбранная чуть ли не из пятнадцати,мы внезапно вылетаем на водный простор, окруженный на горизонте аккуратными горами с белыми домиками. Я застываю в изумлении, но Гага не отвлекается по сторонам, мы с ходу въезжаем внутрь какой-то огромной пристани, причаленной к берегу, громыхнув трапом, въезжаем в большой гулкий железный ангар, проезжаем через него икак знать, если бы не цепь, преграждающая путь,не съехали бы мы в воду? Но у самой цепи мы застываем как вкопанные. Гага вытирает пот. К нам, лавируя между другими машинами, устремляется черноусый красавец в голубой униформе. Гага протягивает ему через окошко ассигнацию, тот отрывает билет. Я с недоумением озираюсь по сторонам, назад, въезжают все новые машины...
Паром, что ли?наконец догадываюсь я.
Гага, довольный эффектом, благодушно кивает. Мы с двух сторон вылезаем из машины, по железному, с заклепками, гулкому трапу поднимаемся на просторную верхнюю палубу.
Паром медленно отплывает. По мере удаления все больше открывается и берег, уходящий вдаль и ввысь, с россыпями белых домиков в уютных долинах.
Приближается дальний берег.
Через десять минут паром мягко ткнулся в пристань, цепь перед нашим носом сняли, и машины, как голодные, рванулись вперед.
Ну, может, немножко расслабимся?оглядывая обступившие нас субтропики, сказал я.
Сначала дела!холодно произнес Гага.
Какой-то просто Железный Феликс!
Машина карабкалась по осыпающимся, чисто крымским улочкам-горушкам, только дома по сторонам были другие, шикарные виллы. С завываньемвверх, с уханьемвниз.
Кратчайшая дорога,отрывисто выдохнув, счел нужным объяснить он.
Ясно!выдохнул я. Я тоже устал, хоть был исключительно зрителем, частично спящим.
Нас понесло вниз с горушки, и на этот же перекресточек с поперечной горушки ссыпался огромный сияющий фордс отчаянным визгом тормозов мы остановились в полуметре друг от друга. Седой, жилистый, в белой бобочке владелец, застыв за стеклом, впился взглядом в моего Гагуи Гага не мигая уставился на него. Пауза накалялась. Ну, все! Я пригладил волосы. Сейчас монтировки из-под сиденийи в бой! Но пауза длилась, водители были неподвижны. Вдруг седой джентльмен широко улыбнулся, поднял у себя за стеклом руку и приветливо помахал. Должен отметить, что Гага ни на мгновение не отстал; когда я обернулся на него, он так же радостно улыбался и махал рукой. Ну и порядки! Наконец, насладившись лицезрением друг друга, оба резко и безоговорочно дали задний и багажниками вперед стали карабкаться обратно каждый в свою горушку. Казалось бы, тут достаточно и одному попятиться, чтобы другому проехать, нокому? Вот вопрос! Конечно, если по-нашему, наш занюханный пассат должен был потесниться, чтоб уступить шикарному мерседесу,об чем речь? Но тут, видимо, и речи не могло быть о чьем-то наглом преимуществетени этого не было. Чудная страна!
Надо признать, что соревнование в джентльменстве мы, конечно, проиграли и, еще раз, уже вдвоем, помахав чудесному старику, проехали. Ползанье по горкам продолжалось.
Знакомый, что ли?чтобы хоть как-то объяснить небывалую приветливость, поинтересовался я.
С такими засранцами не знакомлюсь!проворчал Гага.Съезжает без сигнала!
Но и ты же без сигнала!
Просто порядок тут такойвсегда улыбаться, при любых осложнениях, и чем осложнение круче, тем улыбаться радостней.
И правильно, я считаю!
А тут все правильно! Можешь быть стопроцентно уверен, что, если ты ни в чем не виновен, тебя не накажут никогда.
А у насзапросто!
Зато уж,упрямо продолжил Гага,если ты хоть что-то нарушил, можешь быть абсолютно уверен, что наказание неминуемо.
Да... тоже не как у нас...
И если пытаешься лукавить, финтить, вина твоя, в глазах общества, возрастает в сто раз!
Сурово!
Ты, может, слыхалнашего премьера уже почти свалили за то, что он сказалне полную правду. И скинутбудь уверен,тут такие не нужны!
Да-а-а...неопределенно проговорил я.
В самом начале еще... двух месяцев тут не прожил,заговорил Гага, бросая машину вниз.Выезжал я как-то из гаража... и чью-то машину легонько стукнул, у тротуара. Радостно оглянулсяникого!и валить! Вечером приезжаю довольный домой и говорю Ренатушке: Ты знаешь, я тут машину одну тюкнулно удалось отвалить. Понятное вроде по-нашему дело. Но только гляжу яРенатушка побледнела как смерть! Когда это... было?еле-еле выговорила. Утром, а что? Она еще пуще побелела. Потом берет слабой рукой телефон, ставит передо мной: Звони в полицию!В полицию? Вот еще!Умоляю тебяесли еще не поздно, звони!Зачемникто же не видел!Звони! Ты погубишь (если уже не погубил) свою судьбу здесь! Тут человек, который обманул, сразу же вылетает изо всех порядочных сфер, тепя не фосьмут даже в торгофлю!Но ведь совсем легонечко же тюкнул!Звони!Ну дела! Набираю номер полиции, меня там приветствуют, как именинника. Как замечательно, что вы нам позвонили! Впрочем, мы ни на секунду не сомневались, что вы порядочный человек! Впрочем (мимоходом, вскользь), все ваши данные нам уже известны... Так чтозамечательно! И если вас не затруднит, позвоните, не откладывая, владелице машиныона очень ждет вашего звонка, вот ее телефон. Звонюта тоже безумно счастлива, что наши жизненные пути пересеклись. Ни тени упрека!
Великолепно!
Чтовеликолепно-то?! Ты бы так пожил!.. Сумку не потеряйсразу же приносят!
Мы вскарабкались на еще одну горку и завернули в вырытые в горе темные бетонные катакомбы, подпираемые столбами,чуть, опять же, не столкнувшись с выезжающим автомобилем, еле успели увильнутьда, Гага молодец!и заняли вроде бы тот единственный свободный от машин квадратик, с которого, видно, только что съехал тот автомобильблестело пролитое машинное масло. Мы наконец-то встали.
Ну... все!Гага утер рукавом счастливый пот, застыл в неподвижности.
Чтовсе-то?я огляделся.Мчались столько часов через всю Германию, чтобы оказаться в этом погребе?! Надолго мы тут?!
Ты что, не можешь посидеть?!заорал Гага.Провел бы ты шесть часов за рулемя бы посмотрел!
Ну ясно, ясно,я дисциплинированно застыл.
Наконец, Гага зашевелился, медленно вылез, я, во всем копируя его, вылез тоже медленно.
Мы, уже пешком, поднялись еще на горушкуперед нами открылась бескрайняя озерная гладь. Чуть в стороне, на самом верху стоял огромный стеклянный куб, опутанный толстыми отопительными трубами, сильно напоминающий котельную в Комарово...
А это что за сарай?поинтересовался я.
Это наш университет!сухо произнес Гага.
A-а... понимаю... Постмодернизм!
Ну, наконец-то ты начал кое-что понимать!Нижняя губа его благодушно отмякла.Вообще,он улыбнулся,если тебе, в том числе и здесь, будут что-то долго и сложно толковать, ты говори, после некоторой паузы: Постмодернизм! И никогда не ошибешься. И наоборотбудешь автоматически считаться очень умным и вдобавок очень смелым человеком. Усек?
Усек!
Мы вошли в огромный холл, почему-то мощенный булыжником. По краям, у стеклянных стен, валялись очень грязные и потертые, но зато очень длинные диванные валики, скованные алюминиевыми цепями.
А это что?поинтересовался я.
Это?Гага кинул взгляд.Диваны.Он уже был крепко сосредоточен на чем-то на своем.Так-так-так...Он постучал карандашиком по зубам.Так. Вроде бы должен тут еще получить какие-то деньги!Он решительно направился к крохотному окошечку в стене, за которым вроде бы никого не было, но, тем не менее, сунув туда какую-то бумажку, тут же вынул увесистую пачку ассигнаций, бросил в карман.
Да... я гляжу... ты неплохо уже освоился тут!
А хулиш!лихо ответил он.
Мы быстро пошли по какому-то коридорчику, потом поднялись по какой-то лесенке, свернули, снова поднялись, потом спустились, пошли по коридорчику.
Специально так сделано!радостно, уже чувствуя себя дома, сообщил Гага.В первое время часами искал свой кабинет.
Ясно, постмодернизм.
Он солидно, как крупный уже ученый, кивнул. Что интереснона всех этих лестничках и коридорчиках не было ни души.
Нуа если и на лекциях моих так же будет?разволновался я.
Не волнуйся!зловеще проговорил он.
В одном, наверное, двадцатом коридорчике, ничем вроде бы не отличающемся от предыдущих, Гага вдруг достал ключ и вставил его в белоснежную дверь.
Мы туда вообще-то?засомневался я.
Туда-а, туда-а!Гага толкнул меня внутрь. Узкий белый пенал, освещенный люминесцентными лампами, с массой компьютеров, но в общем довольно пустынный. Я обернулсяна белой двери с этой стороны увидел свою фотографию, с толпой друзей.
Это так!Гага небрежно махнул рукой.
Ну, ясно... чтобы не перепутать кабинет!
Мы, улыбаясь, смотрели друг на друга.
Ну, так как ты живешь?усаживаясь в крутящееся кресло и почти официальным жестом предлагая мне такое же, произнес он.
Как? Нормальноя же говорил!
Ну, а дома как?Он пытливо глядел на меня.
Как дома может быть? Великолепно, как же еще?!
А, помнится, ты говорилхотел поднять семью... на недосягаемую для тебя высоту?
A-а... не успел!
Я терпеливо смотрел на него: что еще?
Нуа материально ты сейчас как?занудно спросил он.
Отыгрывается, сволочь, за трудную дорогу, сбрасывает стресс!
Великолепно,ответил я.