«Раскиньте же нам, услужающий, самобранную скатерть как можно щедреевы мои королевские замашки знаете!
Как не знать, пора наизусть выучить!сдержанно улыбаясь и ставя пепельницу, ответил старый умный половой с чистой серебряной бородкой.Будьте покойны, постараемся!
И через минуту появились перед нами рюмки и фужеры, бутылки с разноцветными водками, розовая семга, смугло-телесный балык, блюдо с раскрытыми на ледяных осколках раковинами, оранжевый квадрат честера, черная блестящая глыба паюсной икры, белый и потный от холода ушат с шампанским...»
От себя мы еще добавили к Бунину кое-что. Наш умный половой (правда, не с серебряной бородкой, а с толстой бритой физиономией) принес нам горбушу с лимончиком, обезглавленных, слегка хрустящих песочком маринованных черных миног, лобио из розовой, в мелких точках фасоли, размешанной с молотым грецким орехом... нубутылочек восемь «гурджаани»...
Бастурму попозже?понимающе промурлыкал официант, кстати, наш близкий приятель.
М-м-м-м-м-мда.
Слегка насытившись, мы благожелательно оглядывали зал.
А это кто ж такие?хмуро проговорил Битов, глядя на трех необыкновенно высоких и тонких девушек с лебедиными шеями, расположившихся за дальним столом с лысым субъектом.
М-м-ма-некенщицы. Одну из них з-з-знаю!проговорил «скромный» Миша Петров.
Через минуту они решительно пересели к нам, сказав, что с таким выжигой, как Гришка, дел больше не имеют,но мы великодушно пригласили и его.
Я поднял бутылку.
Святейший Георгий Иванович, и вам позволите?
Я не Георгий, я Григорий!обиженно произнес наш гость.
Это цитата, с-с-старик!добродушно хлопая его по плечу, пояснил Миша.
Он нам сказал, что здесь лучшие люди!сказала одна из прелестниц.
Так оно и есть!
Тут Саня бархатным голосом затянул под плавную тихую музыку знаменитую «Шедоу оф ё смайл»«Тень ее улыбки». Все погрузилось в негу.
У меня тост!сказал я.«Вся наша жизнь проходит в ожидании счастливой любовной встречи»и поэтому она так прекрасна!
Кто это сказал?восторженно воскликнула Неля, самая тоненькая и нежная.
Частично Бунин... частично я.
А вы правдаписатели?
М-м-м-мда.
Тут со сцены ударила другая песня«Вива Испания!»самая популярная, самая удалая в этом сезоне, и все, выстроившись цепочкой, заскакали по залу, вместе с Саней в упоении выкрикивая: «Вива Испания!» Не знаю, были ли тогда в зале испанцыв те славные годы иностранцы еще не повышибали нас из всех кабаков. Хозяевами были мы. «Вива Испания!»
Красавицы наши ожили, на их впалых щечках заиграл румянец.
Хересу, бочку хересу!крикнул я официанту. Тот кивнули вскоре бочка приплыла.
Потом, пронзая взглядом веселую толпу, я увидал, как Битов, наклонив голову и согнув руки в локтях, идет тяжелой походкой к выходу из зала. Наступил очередной и, увы, неизбежный этап каждой нашей гулянки: Андрей направлялся на битву с тоталитаризмом во всех его проявлениях, и удерживать его было бесполезно.
Потом вдруг из гулкой мглы высунулась головка Грини и пропищала:
Моя баба пришла. Если чтодевушки ваши.
Не беспокойся! Конечно, наши!благожелательно произнес Миша Петров.
Наконец, после особенно медленного и томного танца я все же отцепился от гибкой Нели и побежал по шикарной мраморной лестнице вниз. В прохладном кафельном помещении я ополоснулся холодной водой и спросил у Ивана Палыча, друга всех знаменитостей и хозяина здешних мест:
Андрей Георгиевич не заходил?
Загуляли-с опять?благожелательно произнес Иван Палыч.
В этот момент в туалет всунулась лысая головка Грини и радостно сообщила:
А там в холле... писателя вашего вяжут!
Я кинулся тудаи навстречу мне неслись мощные крики Андрея:
Гады! Вы не знаете, кто такой Иван Бунин!
Четвероне знающих, кто такой Иван Бунин, одетых в невыразительную темно-синюю форму, с трудом удерживали на мраморном полу четыре конечности Битовакаждый свою, но голова его была свободна, сверкала очками и изрыгала проклятия:
Сволочи! Вы не знаете, кто такой Бунин!
3-знаем, з-знаем!с натугой произносил один из сатрапов, с трудом удерживая левую ногу писателя.
«Откуда тут Бунин-то возник?»с удивлением подумал я. Не знаю я этого и сейчас...
Вот! Оскорблял, потом дрался!доложил главный, представляя добычу дежурному по отделению. Я посмотрел на симпатичного дежурного: наверняка культурный человекв таком месте работает, в аристократической части города!
Понимаете,заговорил я,произошло чисто интеллектуальное недоразумение: Андрей Георгиевич подумал, что кто-то может не знать Бунина. Разумеется, это нонсенс!горячо добавил я.
Дежурный благожелательно разглядывал нас.
Эх, творческая интеллигенция! Трудно находить с вами общий язык!
Так давайте и н-н-найдем!с энтузиазмом воскликнул Михаил.
Бунин, небось, не вел себя так!проговорил старший в «группе захвата».
Да что вы!радостно сказал я....«Однажды мы в «Европейской» засиделись с Федором Шаляпиным, и он, глянув на меня, вдруг сказал: «Ваня! Так ты же совсем пьяный!»и, показывая свою удаль, отнес меня на закорках в мой номер на пятом этаже, и после, продолжая показывать удаль, велел коридорному принести столетнего бургундского, которое оказалось удивительно похожим на обыкновенную малиновую воду!»
Я отчеканил цитату на одном дыхании. Вытер пот. Наступила тишина.
Так Бунина Шаляпин нес, а вашегомы волокли. А он еще и сопротивлялся!
И вдруг все захохотали. Это, наверное, только в России возможнокогда одно золотое слово меняет ситуацию на полностью противоположную.
И тут лица милиционеров еще больше просветлели: в это подвальное, неуютное помещение входили, слегка пригнувшись, наши красавицы! Не бросили представителей творческой интеллигенции в трудный момент!
Да... вот девушки у вас славные!произнес дежурный, и это как бы окончательно прикрыло конфликт.
В общем, ясно,закрывая дискуссию, произнес хитроумный Миша Петров,если бы Бунин сейчас ходил в ресторанребята бы знали его!Он смотрел на Битова, но тот был по-прежнему суров.
Спасибо вам!проникновенно произнесла Неля, слегка качнувшись при этом, но кто ж не знал, что изящные женщины не всегда твердо стоят на своих длинных ногах!
Когда мы вернулись в ресторан, Саня Колпашников вскинул руки, и джаз его грянул тушвсе в зале, уже знавшие о наших бедах, зааплодировали. Да, была жизнь!
Наутро мы, уже слегка утомленно-пресыщенные, сидели в первом ряду Дома моделей и наблюдали, как наши красавицы демонстрировали нам осенние моды. Дело, кстати, шло удивительно плоходевушки спотыкались, появлялись не вовремя, путали наряды.
Девушки, почему так плохо работаем?строго, уже на правах хозяина, спросил я, войдя за кулисы.
Валера! Нам очень трудно работать,грустно произнесла Неля.Мы все время блюем, а туалет далеко!
Не могли бы вы купить все билеты на все сеансытогда мы могли бы уйти!сказала Тамара.
Конечно же!вскричал я.
Да, славное было времякогда гонорара было достаточно, чтобы порушить работу Дома моделей на целый день. И мы оказались по соседствув «Кавказском».
Мы будем все твои гонорары так отмечать?вздохнула Неля.
Нет, что ты! Только этот!ответил я.
Я думал, что сказал милую ложь, но оказалосьчистую правду. Вдруг вернулись суровые времена, и лет десять гонораров не было вовсе, а когда они появились, то место им было уже не в «Европейской», а в обычной пивнойи поклонницы там были уже соответствующие. Впрочем, оттуда тоже удавалось попадать в милицию, но об этомкак-нибудь в другой раз.
Поколение победителей
Однажды мы выпивали с одним очень известным теперь писателем, написавшим про нашу жизнь так остро и точно, что пришлось ему на некоторое время оказаться вне ее. Человек крепкий, самостоятельный, яркий, сложивший себя прочно и навсегда. Вдруг в какой-то момент выпивки, когда потребность раскрыть душу до конца преодолевает все, он нагнулся ко мне и тихо (хотя можно уже говорить громко?) сказал: «Ты знаешь, почему мы такие крепкие ребята? Потому что мы выросли тогда!» Действительно, эту фразу стоило произнести тихо, и именно из-за нее я не называю его фамилию. Известный прогрессивный писатель, враг империи, пострадавший от нее, и вдруг«тогда»! А что женаши дети, вышедшие в жизнь сейчас, уже при полной свободе,послабже будут?
Увы! Феномен поколения, выросшего в суровых послевоенных дворах, а потом в пионерах, комсомольцах, и оказавшегося самым крепким, самым талантливым, самым свободным, никем до конца еще не объясненно существует. Ныне какой-то туман, невнятица в жизни и в искусствеи только то поколение поражает до сих пор своей яркостью, силой, независимостью. Что-то мы ухватили здоровое, крепкое. Может быть, отвагу наших отцов, рванувших из поселян в профессора, в красавцы-орденоносцы? Может быть, крестьянское здоровье наших матерей, не разъеденное еще никакой рефлексией? Во всяком случае, такого сгустка жизни, какой вышел из послевоенных хулиганистых парней, впоследствии шестидесятников, больше в этом полустолетии не было и навряд ли будет.
Собираясь, мы часто вспоминаем об эвакуациинам трагически повезло: где только ни оказались мыСредняя Азия, глухой Север, Сибирь... Может быть, этот толчок жизни так рано пробудил зрение? Возвращение в 1946 году в Петербург, который выглядел обломком великой культуры, возбуждало в нас, стриженых школьниках, азарт творца. Помню узоры, что мы складывали из осколков смальты Спаса-на-Крови... Какому еще поколению попадут в руки такие осколки? И такая ответственность, самостоятельность? Нам трагически повезло.
Один мой ровесник вспоминал, как в эвакуации председатель колхоза каждый день раздавал с крыльца правления два ведра яблок. Встретишь ли в наши гуманные времена такое? Всплеск военной, послевоенной доброты, послевоенного счастья... нам трагически повезло.
И почему-то все высокие выросли! Помню свой курс в Электротехническомвсе на подбор высокие красавцы! Все поколение такое. И вовсе не преодолевали мы твердыни тоталитаризмамы их перешагнули, смеясь. Рост позволял. Лишь неудачников и святых (а в каком поколении их нет?) тоталитаризм успел погубить, но в целом мыпоколение победителей.
Можете упрекать меня в хвастовстве... Ну что жерасскажите что-то другое! А я остаюсь с тем поколением, с которым мне удалось вдоволь повеселиться,с поколением победителей.
«Состав земли не знает грязи...»(О книге Владимира Насущенко «Белый свет»)
В рассказах Насущенко нет покоя. Герои их живут неуютно, частов общежитиях; на работе они сражаются с яростной, разлаженной, почти неуправляемой техникой, требующей каждый раз сверхусилий, а иногда и жертв. Только сильным, отчаянным людям это по плечу. О таких и пишет Насущенко, справедливо полагая, что именно они более всего заслуживают права называться героямигероями жизни, героями рассказов.
Люди эти, на мой взгляд, редко изображаются так полно и глубоко, как в книге «Белый свет». Тут нужен автор, который способен вместе с ними выстоять сверхтрудные вахты, перестрадать те же страдания, что и они. Насущенкоодин из немногих писателей, кто способен на такое. Чувствуется, что он был с героями в самые тяжкие моменты их жизни, и не просто был, а жил. И именно они и только они, закусив от напряжения губу и выражаясь не всегда благозвучно, запускали, как огромный мотор нашу неукомплектованную, разбитую, разлаженную жизнь и в конце концов добивались, чтобы из хлада и хаоса образовались свет и тепло.
Автор начинает «фотографировать» таких людей с военных лет, начиная с обезображенного, но доброго, надежного Хрусталева (рассказ «ФД»), и, переходя к нынешним временам, убедительно и грустно показывает: и сейчас все продолжает держаться лишь на них. Они «тянули жизнь» в войну («Тяжелый маршрут», «Если я не приду»), тянут ее и сейчас («Хлеб с маслом», «Впереди было чисто», «Крутой спуск», «Незабудки для Томаса»). Тяжелая ноша сделала их нескладными, грубоватыми от постоянного напряженияно только возле таких можно спастись, согреться в холодной, неуютной жизни, которую Насущенко рисует бесстрашно, подробно и трагично...
«Из дежурки вышла старуха в грязном пиджаке, взяла у стены совковую лопату и спустилась в канаву выбрасывать раскаленный шлак на поверхность. Она долго копошилась там, заходясь кашлем от угарного газа».
Не знаю никого, кто бы настолько глубоко и полно знал все это, как Насущенко! Читая описания военного быта, а потом теперешнего, мы вдруг с ужасом понимаем, что жизнь многих изменилась за прошедшие десятилетия чрезвычайно мало, ноша их не стала легче.
Отчаянная, неустроеннаяне обеспеченная ни бытом, ни правами, перед нами проходит жизнь людей, живущих, наверное, в самом тяжелом слое нашего бытия. Ичто лукавить!большая часть нашей страны так и живет, только вот писателя своего раньше у него не было. Насущенко тутодин из первых. Он рисует жизнь не выдуманную, приглаженную, а настоящую, шершавую. Вот как описывает он место свидания влюбленных: «Лодка вошла в затон. Здесь была старая покинутая лесопилка, у воды, вверх колесами, валялась тележка для подтаскивания бревен к пилораме, кругомгоры бурых опилок, корья» («Пианино в рассрочку»). Рисуя обстановку, порой самую неприглядную, например, полусгнившую баню, в которую привычно уже приходит герой рассказа «Патруль» Ивакин, автор смотрит на все как бы глазами героя, не видевшего в жизни других бань. Какая-либо отстраненность, брезгливость чужды писателю, он полностью сливается со своими персонажами и тем пробуждает наше глубокое сочувствие и уважение. «Состав земли не знает грязи...»как сказал великий поэт.
Герои Насущенко осваивают неприспособленные и вроде бы даже непригодные для человеческой жизни пространства и ситуации: проходят по ломающемуся льду над бездной («Весы», «Белый свет»), в тесной вонючей трубе с гаечным ключом в руке добывают право на самоуважение и уважение окружающих («Хлеб с маслом»), простаивают длинные вахты в адских, как выясняется, условиях современных судовых кочегарок («Соленый круг»). Такая жизнь не уродует их моральноони или поднимаются, или гибнут. Только люди настоящей крепости оказываются в местах, требующих сверхусилий,другие сюда не ходят. Побитые физически, со шрамами и переломами, они вызывают наше восхищение. Насущенко показал нам, что это за люди, и за это огромное спасибо ему. Забраться, например, на учительство в самую глушь и оттуда, преодолев непроходимое пространство, дойти к любимой могут только весьма достойныекак герой рассказа «Последняя Марфа». Мусор не липнет к таким, им чужды самолюбование и спесь, скромность их необыкновенна для наших дней. Когда этот человек попадает в критические ситуации, так и хочется с азартом подсказать ему: «Скажи же, что ты учитель, а не бродяга, скажии все сразу устроится!», но он не говорит этогоскромность и достоинство не позволяют быть «выше других».
«Одна мышь умывалась на кочке, вздрагивая, на ветру тонким носиком, потом зевнула, как ребенок. Здесь было мышиное царство...»
Такой же суровый, холодный, чистый пейзаж в рассказе «На холодной реке» великолепным образом помогает создать образ героя (тоже учителя)человека страдающего, больного, но сильного, чистого, отвергающего «подачки жизни». Великолепен педагог «старой закваски» и как бы уже не модной сейчас порядочности из рассказа «Педагогика на тройку».
Прочитав впервые несколько рассказов Насущенко, можно подумать, что у автора просто необыкновенно чуткие глаза и уши. Но вскоре понимаешь, что перед нами не бытописатель, а настоящий писателькак бы растворившийся в своем материале. Вот он в рассказе «Розовая дача» пишет перестрелку в заброшенном домеи снова, как и в событиях современных, увиденных самим, вдруг пронзает нас деталями удивительно жизненными, точными, убедительными.
«Они (немцы.В. П.) полезли целым косяком. Он успел выхватить гранату и спрятать под живот. Сыпалась всякая дрянь, пыль, пух. Андрес расчихался, как на именинах. Стало тихо. На лестнице прислушивались, как он чихает, даже загоготали: Гут, гут...»
Это «гут, гут»деталь высокого класса. Шкловский, гениально понимавший литературу, писал: «Читателя убеждают только детали необязательныеон не любит, чтобы его водили на коротком поводке». Но попробуй найти эту необязательную деталь!
На мой взгляд, самое трудное (и почетное) для писателянаписать рассказ о любви несложившейся. Хочетсяуж хотя бы тут!помочь героям, «подлить счастья», сгладить углы, но тогда теряются характерность, разностильность, а нередкосоциальная ограниченность людей, теряются картины неустроенности, характерной, увы, для нашей жизни более, чем устроенность. Насущенко «хэппи эндами» не балуется. Если герои и находят свое зыбкое счастье, то все равно автор честно показывает все ямы на их пути, влюбленные живут как бы «на сквозняке», пронизывающем все наше необустроенное существование («Петр и Лиза», «Пианино в рассрочку», «Девушка с кошкой», «Командировка на Север», «Рената», «Счастливый день»). Холодны декорации этих «любовных историй», но писать иныезначит лгать, а в этих нелегких, корявых людях мы видим нашу жизнь гораздо ярче и полнее, чем в иных сказочках и мелодрамах. Рассказы эти волнуют очень сильнорайские кущи оставили бы нас абсолютно равнодушными. «Зачем вешать лапшу?»как сказали бы мы, в стиле суровых и мрачноватых героев Насущенко. Счастье с закрытыми глазамине для них. Не может быть полного счастья без знания несчастьядаже просто покоя не может быть без этого. Совесть героев этой книги (и автора ее)самой высшей, действенной пробы.