Дни чудес - Кит Стюарт 6 стр.

 У нее действительно бледный вид. Мне тоже было приятно с вами познакомиться. Можно я дам вам свою визитку?

Она полезла в задний карман джинсов, но мы уже отвернулись. Я обнял Ханну за плечи и повел прочь, она вся дрожала. Мы пошли к двери. Я расталкивал людейсначала осторожно, потом с возрастающим остервенением. Выйдя наконец за дверь и глотнув свежего прохладного воздуха, мы почувствовали себя глубоководными дайверами, вынырнувшими на поверхность воды после многочасового погружения.

Ханна прислонилась к стене, отвернувшись от меня и глядя куда-то вверх, потом принялась тереть глаза тыльной стороной ладони и рукавом жалкой блузки. Мы в молчании пошли домой. Мы оба знали, что поговорить есть о чем, но постоянно старались избежать этого разговора, маячившего в конце каждого дня. В клинике ей всегда давали позитивный прогноз, но учили нас не считать все само собой разумеющимся. Каждый раз, как у нее случался рецидив, всплывал невысказанный вопрос: сколько времени? Правда, сколько? До ее шестнадцатилетия оставалось меньше двух месяцев. Эта веха, этот переходный обряд. Она, эта веха, вдруг показалась мне невыносимо далекойможно сказать, недостижимой.

 Прости, что пыталась тебя пристроить,  продолжая дрожать, сказала Ханна.  Это было жестоко. Я, типа, знала, что в этой толстовке ты привлечешь к себе внимание. Дурацкий эксперимент!

 И что ты хотела выяснить?

Мы проходили мимо театра, и в свете фар от проезжающих машин его бетонное здание напоминало причудливый экспрессионистский за́мок.

 Ты уже освободился?  спросила она.  От мамы?

 Боже мой!  воскликнул я.  Что заставляет тебя об этом думать?

 Я всегда об этом думаю,  ответила Ханна.  Ты такой беспомощный. Кто-то должен о тебе заботиться.

Я снял с себя толстовку и накинул дочери на плечи так, чтобы надпись «ДА НУ, НА ХРЕН» оказалась у нее на спине.

 Вот,  сказал я.  Ты это заслужила.

Рассмеявшись, она взяла меня под руку, и мы пошли домой.

Ханна

Мы собрались в моей спальнея и мои подруги, Дженна и Дейзи. Дженна сидит в кресле, закинув ногу на ногу, Дейзи, в воздушном летнем платье, расположилась на краю кровати и выглядит бесплотной и отрешенной, как девушка из рекламы духов. Предполагается, что мы обсуждаем «Джейн Эйр». Но вместо этого последние полчаса я рассказываю им о вчерашнем вечере в кафе «Вираго», о том, как пыталась познакомить папу с подвыпившей женщиной. Это развеселило подруг, и они принялись забрасывать меня вопросами.

 Откуда ты знала, что она заинтересуется?  вопит Дженна.  Откуда ты знала, что она не пришла с бойфрендом?

 У Ханны талант выискивать безутешные одинокие души,  говорит Дейзи.  Она похожа на того парнишку из «Шестого чувства».

 Я различаю одиноких,  отвечаю я.  Которые ходят повсюду, как обычные люди.

 А Кэллум одинокий?  спрашивает Дейзи.  Ты постоянно следила за ним, наверное, последние две недели семестра.

 Ничего подобного. Сходи к врачу, проверь зрение.

 «Эта женщина слишком щедра на уверения, по-моему» .

Я знаю Дейзи со средней школы. У нее тяжелая астма, так что мы подружились на почве ультраинвазивного лечения наших заболеваний. Она красивая, белокурая и высокая, а к тому же дружелюбная и забавная, и это совершенно несправедливо. Все ее обожают и ненавидят. Она любит группу «Шугабейбс», американские фильмы для подростков и свой новый мобильник с камерой. У Дейзи один бойфренд сменяет другого, но, как ни странно, недостатка в предложениях нет. Время от времени она со вздохом просит меня организовать серийный выпуск жутковатых любовных эсэмэсок, которые получает от лузеров из нашего класса. Однажды ей даже написал стажер, учитель английского языка, пригласив пойти с ним на фильм «Рождественская песнь». Причем буквально после первого же его урока, то есть ему было всего лишь двадцать пять, но какой подонок!

Дженнасовершеннейшая эмо и компьютерная фанатка. Она носит черные джинсы, черные футболки и гигантский черный балахон с капюшоном, даже когда на улице стоградусная жара. Она наполовину индианка, наполовину ирландка, и, по ее словам, этот культурный кошмар часто служит поводом для родительского осуждения. Она учится в параллельном классе, так что мы познакомились с ней только в прошлом году, когда обе начали заниматься драмойпопали в одну группу для занятий импровизацией и сразу подружились, изображая животных из зоопарка.

Дженна однозначно лучшая актриса в классе. Думаю, это потому, что ей постоянно приходится врать родителям. Они не разрешают дочери заниматься в драмкружке, хотя той очень хочется, поскольку считают, что это будет мешать учебе. Похоже, Дженну постоянно держат под домашним арестом, так что она в основном обитает в чатах и на форумах. Она первая из моих знакомых получила широкополосный доступ в Интернет, поскольку подключение через модем обходилось родителям в копеечку, и они решили: пусть уж лучше сидит в Интернете, чем будет напиваться или забеременеет. Зато у Дженны масса виртуальных бойфрендов, с которыми она вместе играет в «Final Fantasy XI». Мы не совсем понимаем, что там происходит, но стараемся успокоить ее, когда она говорит, что Олаф Владыка покинул ее ради лесной эльфийки или что-то типа того. Но разве я могу ее судить? У меня никогда не было бойфренда. Я слишком апатична, чтобы заморачиваться с мальчиками.

Как бы то ни было, мы решили регулярно собираться для обсуждения книг и пьес, поскольку это единственная часть подготовки к выпускным экзаменам, которой можно заняться на летних каникулах. Когда мы наконец добираемся до текста, наступает очередь Дженны.

 Чего я не понимаю, так это того, что Джейн на протяжении всей книги борется с патриархальным укладом, а что она делает потом? По сути дела, выходит замуж за этот патриархальный уклад.

 Рочестерпредставитель патриархального уклада?  удивляется Дейзи.

 Ну давай посмотрим: он богатый и влиятельный, у него есть большой особняк и слуги. Он пренебрегает своей дочерью и запирает жену в мансарде. Так что да, Дженна.

 Но Джейн по-настоящему любит его, только когда он слабый, и ей приходится проявить твердость и спасти его,  возражаю я.  Итак, она побеждает патриархальный уклад и предъявляет права на Рочестера.

 Веский довод,  признает Дженна.  Мне действительно нравится Джейн, но она постоянно думает и, видать, измучена этим.

 А еще все ее подруги и однокашницы умерли от туберкулеза,  добавляет Дейзи.  Это, наверное, сильно напрягало. Люди были такими болезненными.

 Могу себе представить,  говорю я.

 Ох, черт! Прости.

 Не важно, все нормально.

Некоторое время мы продолжаем читать, но тут Дженна, уткнувшись в открытую книгу, начинает хохотать.

 Извини, извини, я просто вспомнила о том, как ты отключилась на сцене.

 Ах, спасибо!

 Нет, хочу сказать, это было ужасно, но

 Господи, какой провал! Я так смущена.

 Перестань! Ты настоящий ас!

 Как ты сейчас себя чувствуешь?  спрашивает Дейзи.

 Не знаю. Хорошо. То есть я сильно устаю, но это фигня, ничего нового. Только не говори папе.

 Я тоже все время какая-то утомленная,  вздыхает Дженна.  Не знаю почему.

 А я знаю,  замечает Дейзи.  Ты каждый вечер смотришь по восемь серий «Баффиистребительница вампиров» до трех часов ночи.

 Я обожаю Спайка. Почему мои бойфренды не могут быть беспутными вампирами-симпатягами?

 Ты хочешь сказать, бессмертными?  переспрашиваю я.

 Я сказала именно то, что хотела сказать.

 Да ладно,  вздыхает Дейзи, отковыривая с ногтей лак.  Ты ведь никогда с ними не встречаешься.

 Нам стоит посмотреть фильм «Джейн Эйр».  Я пытаюсь вернуть разговор к учебе.  Тогда нам не придется еще раз читать книгу. Он на DVD?

 Я уже смотрела черно-белый фильм с этимкак его Орсоном Уэллсом. Страшная чушь!

 Это же классика, тупица.

 Сама ты тупица! Давайте посмотрим версию с Кейт Уинслет.

 О господи, Дженна, она снималась не в «Джейн Эйр», а в «Разуме и чувствах».

 Это тоже в нашем списке литературы?

 Нет! Боже, я хочу выйти из этого кружка чтения!

 Когда окончу школу, то завяжу с книгами,  заявляет Дженна.  Через десять лет никто не будет такого читать. Это все чушь собачья! Через десять лет я буду жить в виртуальном мире.

 И что тут нового?  спрашивает Дейзи.  Через десять лет я буду путешествовать по югу Италии в машине с автоприцепом в компании Мэтью Макконахи. А ты, Ханна?

Они смотрят на меня. Я откидываюсь назад и швыряю книгу через всю комнату. Она падает с глухим стуком.

 Что случилось?  спрашивает Дейзи.

 Ничего!  чересчур громко отвечаю я.  Просто мне надоело читать эту чушь. Чему нас может научить «Джейн Эйр»? И зачем, блин, папа повесил на мою доску объявлений эту чертову анкету?!

Я встаю, срываю листок с доски и бросаю в корзину для бумаг.

 Что ты делаешь?!  возмущается Дейзи.  Она тебе пригодится в следующем семестре!

 Ханна, почему ты бесишься?  задает вопрос Дженна.

 Я не бешусь, отстань! Со мной все в порядке.

 Нет, не в порядке. Мы твои подруги и хотим знать, что происходит.

 Это из-за Кэллума?  хихикает Дейзи.  Хочешь, приглашу его на свидание с тобой?

 Господи, нет! Чушь! Принесу чего-нибудь попить. Чего хотите?

 Только не твой долбаный фруктовый чай!  восклицает Дженна.  На вкус он как слабая «Райбена», смешанная с песком. Я выпью воды. Пытаюсь не засорять организм, поэтому пью только чистые напитки.

 У твоего папы есть водка?  интересуется Дейзи.

Выйдя из комнаты, я останавливаюсь на площадке и слышу, как они тихо разговаривают. Своим до смешного громким шепотом Дженна говорит, что у меня бледный вид. Дейзи соглашается. Я спускаюсь вниз, потому что не хочу больше слушать. Неприятно, когда твои подруги за спиной говорят о тебе всякие гадости. Но когда они втихаря беспокоятся о тебе, это просто бесит.

Позже, после их ухода, я ложусь в постель и прислушиваюсь к летним звукам на улице. В водосточном желобе над моим открытым окном чирикают воробьи, лает соседская собака, дети в соседнем парке плещутся в «лягушатнике». Жизнь вокруг продолжается, но она такая спокойная, такая далекая. Я воображаю себе, что уплываю от всего этого. Не знаю, спала я или просто дремала, но вдруг наступает вечер. Голубое небо темнеет, заполняясь нависающими серыми облаками. Облака напоминают зазубренные скалы. Я встаю, у меня кружится голова. Все в комнате тускнеет.

 Ох, блин!

Я ищу свой телефон, но он остался внизу. Тяжелыми шагами я выхожу на площадку, бросаюсь к перилам, но почему-то промахиваюсь. О черт, кажется, я лечу! Но нет, не лечу. Падаю. Ступени несутся мне навстречу так быстро, что меня мутит.

Бах!

Я пропала. Превратилась в ничто.

 Папочка! Помоги!  произносит чей-то голос.

Том

Вечером я вышел из театра и, сев в машину, поехал по аллее, освещенной золотисто-коричневым солнечным сиянием. Через несколько сот ярдов показалась вереница местных магазинчиков, необъяснимым образом ставших официальным местом сборища тинейджеров. Я поискал глазами Ханну, но вместо нее увидел ее подруг, Дженну и Дейзи, оживленно болтающих о чем-то, сидя на стене у газетного киоска. Я слегка посигналил, вспугнув их. Дженна выразительно заверещала, но потом, заметив меня, помахала рукой. Я подъехал к тротуару и опустил стекло.

 Извините!  прокричал я, когда они подошли.

 Мистер Роуз, вы напугали меня до усрачки!  воскликнула Дженна.  То есть я хотела сказать, до смерти. Простите.

 Ничего страшного. Ханна дома?

 Угу,  ответила Дейзи.  Мы изучали «Джейн Эйр».

 А-а, ну разумеется,  произнес я.  Как там она?

 Мне кажется, хорошо,  ответила Дженна.

 Мне она показалась чуточку утомленной,  добавила Дейзи.  Она велела вам ничего не говорить, но мы чуток волнуемся.

 Думаю, она все еще переживает по поводу того вечера в пятницу,  сказал я.  Уверен, с ней все в порядке.

Я припарковался на подъездной дорожке и поднялся на крыльцо. На коврике у порога лежали нераспечатанные письмавыписка из банковского счета и что-то в коричневом конверте от местного совета, скукотища. Взяв почту, я отпер входную дверь и уже собирался крикнуть «привет», но, заглянув в прихожую, едва не задохнулся от ужаса.

У подножия лестницы, свернувшись клубком, лежала Ханна, словно по пути вниз упала, неожиданно сморенная сном. Но это был не сон. Абсолютно бледное лицо, тяжелое, хриплое дыхание. Из ранки на голове на нижнюю ступеньку тонкой струйкой текла кровь.

 О господи, Ханна!  простонал я.

Я опустился рядом с ней на колени, не зная толком, можно ли ее трогать и тем более двигать. Слева на голове у нее была видна глубокая рана, прядь волос намокла от крови, котораяо ужас!  продолжала сочиться. Ханна лежала совершенно неподвижно, как неживая. Меня охватил приступ паники. Я сбегал в гостиную и, сняв трубку, набрал 999.

Через восемь минут подъехала «скорая». Парамедик, крепкий мужчина, даже более крупный, чем Шон, быстро прошел мимо меня и, наклонившись к Ханне, пощупал пульс у нее на запястье, потом на шее и осмотрел голову. Он спросил, как ее зовут, и я назвал имя.

 Ханна!  громко произнес он.  Ханна, ты меня слышишь?

Появилась женщина-парамедик с носилками. Я отошел к двери в гостиную, чувствуя себя бесполезным и несчастным. Мужчина наложил на голову Ханны марлевую повязку, сквозь которую снова проступила кровь.

 Давайте перенесем ее,  сказал он, затем повернулся ко мне.  Вы едете с нами?

 Да. Да, я Да.

Я оглядел гостинуюне знаю зачем. Потом вышел вслед за ними из дому, в рассеянности даже не захлопнув дверь.

Позже я узнал, что ее закрыл сосед. Целая толпа смотрела, как уезжает «скорая». Я их не заметил.

Перед шестым днем рождения Ханны я предложил ей устроить праздник в театре. В этом был свой смысл, поскольку там много места и дети могли бы шуметь, сколько им захочется. Она кивнула, но без особого энтузиазма. Через несколько месяцев после постановки диагноза нам удалось нормализовать ситуацию. Прием бесчисленных таблеток стал еще одной повседневной обязанностью. Но по прошествии года реальность этой ситуации стала для нее более ощутимой. Она по-прежнему не вполне понимала, что происходит, но знала, что это серьезно. Доведенный до отчаяния, я вспомнил, как год назад она была счастлива увидеть фей, и подумал: если у нас будет театр, то мы поставим пьесу.

Я всегда писал сценарии. Будучи подростком, я штудировал в местной библиотеке все руководства по их сочинению. Позже, при обучении драматическому искусству, я прослушал все доступные практические курсы. Большинство моих соучеников были помешаны на кино, и каждый хотел стать вторым Феллини, Полом Шредером или Уильямом Голдманом, а вот я был одержим Гарольдом Пинтером, Джимом Картрайтом и Кэрил Черчилльтем, как они использовали сокровенную конфронтационную природу театра для выражения своей политической и эмоциональной ярости. После окончания университета я стал соучредителем самого неудачного в истории британской драмы передвижного театра, для которого мы намеревались писать и ставить оригинальные произведения. Была середина восьмидесятых, тогда театр еще действительно что-то значил. Но со мной этого не произошло. Ну что ж, вероятно, жалеть не стоит.

Итак, Ханне было шесть, когда мы поехали на автобусе на ее первое ежегодное обследование сердца. По пути в Бат, пока автобус катился по оживленному шоссе, Ханна сидела тихо, прислонившись головой к немытому окну. Я размышлял о том, что мне делать. Что сделать, чтобы ситуация стала более приемлемой?

 Хочешь, поставим на твой день рождения пьесу?  спросил я.  Если в театре будет твой праздник, то нам нужна пьеса.

Впервые за время поездки она повернула ко мне лицо:

 О да! Мы можем поставить сказку?

Слабая вспышка энтузиазма.

 Конечно,  откликнулся я, стараясь не дать этой вспышке погаснуть.  Почему бы и нет?

Врач-консультант сказал нам, что состояние у нее стабильное, но необходимо продолжить прием лекарств и ежегодно проходить обследование. Ей трудно было это понять. Вернувшись домой, я попросил нашу драматическую группу помочь нам. Большинство согласились, они были рады посвятить несколько часов своего драгоценного времени на разучивание, репетиции и представление десятиминутной пьесы, которую мы еще даже не сочинили. Вот как все это происходило. Таким путем мы надеялись вернуть Ханну в наш мир.