...В чем дело?!задал я сакраментальный вопрос.
Леха гордо выпрямился.
Мы намерены пожениться!
Вот это да!.. Я-то, слава Богу, ничего еще не сказал, так что моральная вина ложится на них! Леха протянул мне вдруг свою мухобойку.
Бей!уронив руки, сказал он.Я подлец!
Ну что ты, Леха...пробормотал я.
Едва сдерживая восторг, я выскочил, хлопнув дверью. Все вышло, как я втайне мечтал, причем сделал это не я, а другие!
Какой-то я виртуоз!
На работу еще заскочил. Все как раз в комнате сиделии тут вдруг с потолка свалился плафон. Вошел я, поймал плафон, поставил на столи под гул восхищения исчез опять.
Теперь бы, думаю, еще от композитора избавиться, чтобы все уже деньги за песни мне капали. Жадность уже душитсил нет! Что яне смогу музыку писать? Кончил, слава Богу, два класса музыкальной школывполне достаточно.
Прихожу к композитору, говорю:
Родной! Нам, кажется, придется расстаться!
Почему?!Композитор расстроился.
Понимаешь... я влюбился в японку!
Он так голову откинул, застонал. Потом говорит:
Ну ладно! Я тебя люблюи я тебя прощаю! Приходи с ней.
Нет.Говорю.Это невозможно!
Обнял он меня:
Ну прощай!
И я ушел.
И Регина, кстати, тоже вскоре исчезлауехала с Дзыней, ну, и с оркестром, понятно, на зарубежные гастроли по маршруту РимНью-ЙоркТокио. Перед отъездом, правда, все спрашивала:
Может, не ехать мне, а? Может, придумать что-то, остаться?
Да ты что?Я ей прямо сказал.Такой шанс упустишьвсю жизнь себе потом не простишь!
В общем-то, если честно говорить, все у нас кончилось с ней. Меньше двух месяцев продолжалось, но, в общем-то, все необходимые этапы были. Просто от прежней жизни, похожей на производственный роман средней руки, с массой ненужных осложнений, искусственных трудностей, побочных линий, пришел я, постепенно совершенствуясь, к жизни виртуозной и лаконичной, как японская танка:
Наша страсть пошла на убыль
На такси уж жалко рубль!
Все!
Уехала Регина, и я совсем уже с развязанными руками остался.
Ну ты даешь, Евлампий!
Что же, думаю, мне теперь такое сотворить, чтоб небу было жарко и мне тоже? И тут гигантская мысль мне пришла: песню сделать из стиха, который я Регине посвятил!
Вскочил я в полном уже восторгебежать, с Дзыней и с композитором делиться, но вспомнил тут: ведь нет уже их, сам же сократил этих орлят как малопродуктивных!
Снял балалайку со стеныи песню написал. Назвал «Утро».
Немножко, конечно, совесть меня мучила, что из стихов, посвященных ей, песню сделал. Тем болеедля «Романтиков»!
Крепко ругаться с ними пришлось. Видимо, общее правило: «Из песни слова не выкинешь»не распространялось на них. Не понимают: не только словобукву и ту нельзя выкидывать! Одно дело«когда я на почте служил ямщиком», другое«когда я на почте служил ящиком»!
Порвал я с «Романтиками»мелкая сошка. А эту песню мою«Утро»на стадионе на празднике песни хор исполнял. Четыре тысячи мужских голосов:
Все бу-удет! Чу-увствуешья тут!
Да-а... Немножко не тот получился подтекст. Нуничего! Затослава!
Даже уже поклонницы появились. Особенно одна. Пищит:
А я вас осенью еще виделавы в такой замечательной шубе были!
...А сейчас что, разве я бедно одет?
Выкинул наконец свой пахучий портфель, вернее, на скамейке оставил, с запиской. Купил себе элегантный атташе-кейс. При моих заработках, кажется, могу себе это позволить? А почему, собственно, должен я плохо жить? Можно сказать, одной ногой Гоголь!
С машиной, правда, гигантское количество оказалось хлопот: ремонт, запчасти, постройка гаража!
Еду я однажды в тяжелом раздумье, вдруг вижустарый друг мой Слава бредет. Усадил я в машину его, расспросил. Оказалось, в связи с разводом лишился он любимой своей машины. Остался только гараж, но гараж хороший.
«Колоссально!вдруг мысль мне пришла, острая, как бритва.Поставлю мою машину в его гараж, пусть возится с нейон это любит».
Загнали машину к нему в гараж, потом в квартиру к нему поднялись. Он порывался все рассказать, как и почему с женой развелся, и я успокоиться все не могот радости прыгал.
Замечательно придумал я! С машиною Славка теперь мучается, с бывшей женой-дуройЛеха, с композитором... не знаю кто! А яабсолютно свободен. Какой-то я виртуоз!
Тексты за менянашелодин молоденький паренек стал писать. Врывается однажды сияющий, вдохновенный:
Скажите, а обязательно в трех экземплярах надо печатать?
Обычно,говорю,и одного экземпляра бывает много.
Потом даже выступление мое состоялось по телевидению.
В середине трансляции этойпо записивыскочил я на нервной почве в магазин. Вижу вдруг в винном отделе двух дружков.
О!..Увидели меня, обомлели.А мы тебя по телевизору смотрим!
Вижу я, как вы меня смотрите!
Подвал наш с Региной отделал к возвращению ее. При моих заработках, кажется, могу я себе это позволить?
Бархатный диван. Стереомузыка. Бар с подсветкой.
Неплохо!
Правда, в подвале этом раньше водопроводчики собирались, и довольно трудно оказалось им объяснить, почему им больше не стоит сюда приходить. Наоборотпривыкать стали к хорошей музыке, тонким винам. Приходишьто один, то другой, с набриолиненным зачесом, с сигарой в зубах, сидит в шемаханском моем халате за бутылочкой «Шерри».
По Регине, честно говоря, я скучал. Но и боялся ее приезда. Много дровишек я наломалс ее особенно точки зрения.
Конечно, ужасным ей покажется, что я из стихотворения, посвященного ей, песню сделал для хора!
И вдруг читаю однажды в газете: вернулся уже с гастролей прославленный наш оркестр! А ни Регина, ни Дзыня у меня почему-то не появились.
Звоню имникого не застаю.
Мчусь в филармонию на их концерт.
Регина! Дзыня!
Дзыня обернулся перед концертом и вдруг меня в зале увидел, почему-то смутился. Взмахнул палочкой, дирижировать стал. Дирижирует, робко взглянет на меня и палочкой на пожилую виолончелистку указывает.
В антракте подошел я к нему.
Почему это ты все на пожилую виолончелистку мне указывал?
Дзыня сконфуженно говорит:
Хочешьпознакомлю?
Как это понимать?!На Регину смотрю.
Понимаешь...Дзыня вздохнул.Ты так доходчиво объяснял, как жениха мне Регининого изображать, что я втянулся как-то. Мы поженились.
Вот это да!
И это я, выходит, уладил?
Ловко, ловко!
Можно даже сказатьчересчур!
Пошел к себе в подвал, выпил весь бар.
Ночью проснулся вдруг от какого-то журчания. Сел быстро на диване, огляделсявокруг вода.
Затопило подвал, трубы прорвало!
Всю ночь на диване стоял, к стене прижавшись, как княжна Тараканова. Утром выбрался кое-как, дозвонился Ладе Гвидоновне (единственный вот остался друг!).
Она говорит:
В Пупышеве с завтрашнего дня собирается семинар, поезжайте туда!
Ну что же. Можно и в Пупышево. Все-таки связано кое-что с ним в моей жизни!
Перед отъездом не стерпелсоскучился,зашел в старую свою квартиру, навестить бывшую жену и Леху... Главное, говорил мне, что проблемы быта не интересуют его, а сам такую квартиру оторвал! Нормальная уже семья: жена варит суп из белья, муж штопает последние деньги.
Потом уединились с Лехой на кухне.
Плохо!говорит он.Совершенно не хватает средств.
Обещал я с «Романтиками» его свести.
Три часа у них просидел, больше неудобно былопришлось уйти. Ночевал я в ту ночь в метропробрался среди последних, спрятался за какой-то загородкойбольше мне ночевать было негде.
Утром пошел к Славке в гаражпоехать хоть в Пупышево на своей машине!
Но и это не вышло. Машина вся разобрана, сидит Славка в гараже среди шайбочек, гаечек. Долго смотрит на меня, словно не узнавая.
Это ты, что ли?говорит.
А кто же еще?
Чтонеужели дождь?На плащ мой кивнул.
А что же это, по-твоему?
А это вино, что ли, у тебя?
Нет. Серная кислота! Не видишь, что ли, все спрашиваешь?
Но машину собрать так и не удалось.
Пришлось поездом ехать, дальшеавтобусом. Долго я в автобусе ехал... и как-то задумался в нем. Не задумалсяничего бы, наверно, и не произошло. Вышел бы в Пупышеве, и покатилось бы все накатанной колеей. Но вдруг задумался я. Пахучий портфельчик свой вспомнил. Как там хозяин-то новыйставит его в холодильник-то хоть?
Очнулся: автобус стоит на кольце, тридцать километров за Пупышевом, у военного санатория.
Водитель автобуса генералом в отставке оказался. Другой генерал к нему подошел, из санатория. Тихо говорили они. Деревья шумели.
Оказывается, генералы в отставке хотят водителями автобусов работать.
А я и не знал.
И не поехал быне узнал.
Вышел я, размяться пошел.
Стал, чтобы взбодриться чуть-чуть, о виртуозности своей вспоминать. Ловко я все устроил: тотак, этотак...
Только сам как-то оказался ни при чем!
Можно сказатьизлишняя оказалась виртуозность!
Э, э! В темпе, понял вдруг я, все назад!
Я быстро повернулся и, нашаривая мелочь, помчался к автобусу.
Сны на верхней полке
Ну и поезд! Где такой взяли? Такое впечатление, что его, перед тем как подать, три дня валяли в грязи. Только странно, где ее нашливсюду давно уже лег снег. Видимо, сохранили с лета? Впрочем, над такими тонкостями размышлять некогдатолпа понесла по платформе вбок, нумерация вагонов оказалась неожиданнойот хвоста к тепловозу! Мой первый вагон оказался последнимдля него платформы уже не хватило, пришлось спускаться с нее, бежать внизу, потом подтягиваться за поручни. Проводник безучастно стоял в тамбуре, зловеще небритый, в какой-то вязаной бабской кофте... видеть его в белоснежном кителе я и не рассчитывал, но все же...
Это спальный вагон? СВ?оглядывая мрачный тамбур с дверцей, ведущей к отопительному котлу с путаницей ржавых трубок, неуверенно спросил я.
Проводник долго неподвижно смотрел на меня, потом мрачно усмехнулся, ничего не ответил... Несколько странно! Я вошел в вагон... В таком вагоне хорошо ездить в тюрьмудля того, чтобы дальнейшая жизнь не казалась такой уж тяжелой. Облезлые полки, затхлый запах напоминали мне о самых тяжких моментах моей жизнипричем не столько о бывших, сколько о будущих!
При этомхотя бы купе должны быть двухместные, раз уплачено за СВ, вместо этого спокойно, не моргнув глазом, запускают в купе явно четырехместные! Что ж это делается?! Я рванулся к проводнику, но на полдороге застыл... Не стоит, пожалуй... Еще начнет разглядывать билета это, как говорится, чревато... Дело в том, что на билете написано «бесплатный». Мне его без очереди взял старичок с палочкой (очередь была огромная, а билетов не было)и только когда он получил с меня деньги и исчез, я заметил эту надпись, встрепенулся, но старичка уже не было... Видимо, ему, как знатному железнодорожнику, положен бесплатный, но я-то не знатный... так что этот вопрос лучше не углублять. Не настолько мы безупречны, чтобы качать права... поэтому с нами и делают что хотят. Минус на минус... Пыльненький плюсик. Я попытался протереть окно, но основная грязь была с внешней стороны. Главноебыло бы хоть тепло... уж больно сложный и допотопный отопительный агрегат предстал передо мною в тамбуре... Я подул на пальцы. Толстая шерстяная кофта на нашем проводнике внушала мне все большие опасения. Наверное, и не бреется он ради тепла?
Я сдвинул скрипучую дверь, вышел в тамбур. Сразу за мной, тоже решившись, вышел пассажир из соседнего купе.
Скажите, а чай будет?дружелюбно обратился он к проводнику.
Нет,не поворачивая головы на толстой шее, просипел проводник. Слово это можно было напечатать на облаке пара, выходящего изо рта.
Какнет?
Такнет! Можешь топить без угля?
А чтоугля нет?
Представь себе!усмехнулся проводник.
На железной дороге нет угля?!воскликнул я.Да пойти к паровозу...
Хватился! Паровозов давно уж нет!
А вагон этотс тех времен?догадался я.
Проводник, как бы впервые услышав что-то толковое, повернулся ко мне:
С тех самых!
Так зачем же их прицепляют?!
А у тебя другие есть?Усмехнувшись, проводник снова уставился в проем двери, выходящей на пустую платформу.
Так мы же... окоченеем!проговорил сосед.Снег ведь!Он кивнул наружу.
Это уж ваша забота!равнодушно проговорил проводник.
Возмутительно!не выдержав, закричал я.В каком вагоне у вас начальник поезда? Наверное, не в таком?
Дверь из служебного купе вдруг с визгом отъехала, и оттуда выглянул румяный морячок в тельняшке (заяц?).
Ну что вы, в натуре, меньшитесь?проговорил он.Доедем как-нибудь, ведь мужики!
Пристыженные, мы с соседом разошлись по нашим застылым купе. Да, к начальнику поезда, наверное, не стоитможет всплыть вопрос с сомнительным моим билетом... Наконец, заскрипев, вагон медленно двинулся. Пятна света в купе вытягивались, исчезали, потом эти изменения стали происходить все быстрееи вот свет оборвался, все затопила тьма.
Электричество хотя бы есть в этом купе? Тусклая лампочка под потолком осветила сиротские обшарпанные полки, облако пара, выходящее изо рта.
Я посидел, обняв себя руками, покачиваясь,сидеть было невозможно, кровь стыла, началось быстрое, частое покалывание кожи, предшествовавшее, насколько я знал, замерзанию.
Нет, так терпеливо дожидаться гибелиэто глупо! Я вскочил.
Не во всех же вагонах такой холодкакие-то, может, и отапливаются? Хотя бы в вагоне-ресторане должна быть печкатам ведь, наверное, что-то готовят? Точно, я вспомнил надпись «Ресторан»где-то как раз в середине состава! Я открыл дверь, согнувшись, перебрался через лязгающий раскачивающийся вагонный стык... Следующий вагон был еще холоднее. Люди, закутавшись в одеяла, неподвижно сидели в темных купе (свет почему-то зажигать не хотелось, это я тоже чувствовал). Только струйки пара изо ртов говорили о том, что они живы. В следующем вагоне все было точно так же... Что такое?! Какой нынче год?!
Я шел дальше, уже не глядя по сторонам, только автоматическив который уже разоткрывая двери на холодный переход, там я стоял на морозе, опасливо пригнувшись, пока не удавалось открыть следующую дверь. Я попадал в очередной вагон, такой же темный и холодный.
И вдруг на переходе из вагона в вагон я застрял: я дергал дверь, она не поддаваласьвидимо, была заперта. Железные козырьки, составляющие переход, лязгали, заходили друг под друга, резко из-под ног уходили вбок. Паника поднималась во мне снизу вверх. Я дергал и дергал дверьдвигаться задним ходом еще страшнее. Я стал стучать. Наконец за стеклом показалось какое-то лицовглядевшись во тьму, оно стало отрицательно раскачиваться. Я снова забарабанил.
Чего тебе?приоткрыв маленькую щель, крикнуло наконец лицо.
Это ресторан?прокричал я.
Ну, ресторан. А чего тебе?
Как чего?Я потянул дверь.Не понимаешь, что ли?
Это нельзя!Лицо оказалось женским.Проверка работы идет!
Она потянула дверь, я успел вставить рукупусть отдавят!
Какая же проверка работы без клиентов?завопил я.
Она с интересом уставилась на менятакой оборот мысли ей, по-видимому, еще в голову не приходил.
Ну заходи!Она чуть пошире приоткрыла дверку.
Я ворвался туда. Никогда еще я не проходил ни в один ресторан с таким трудом и, главное, риском! Да, здесь было не теплее, чем в моем вагоне, но все же теплее, чем на переходе между вагонами.
К моему удивлению, мне навстречу из-за отдельного маленького столика поднялся прилизанный на косой пробор человек в черном фраке, крахмальной манишке, бархатной бабочке.
Добро пожаловать!Делая плавный жест рукой, он указал на ряд пустых столиков.
Недоумевая, я сел. Неужели это я минуту назад дергался между вагонами?.. Достоинство, покой...
Через секунду вам принесут меню. В ресторане ведется проверка качества обслуживанияо всех ваших замечаниях, пусть самых ничтожных, немедленно сообщайте мне!
Ну разумеется!в том же радушном тоне ответил я.
Метрдотель с достоинством удалился и с абсолютно прямой спиной уселся за своим столиком. Минут через двадцать подошел небритый официант.
Гуляш,проговорил он, словно бы перепутав, кто из нас должен заказывать.
И все?произнес я реплику, которую обычно произносит официант.
Холодный!уточнил он.
А почему?глупо спросил я.
Плита не работает!пожав плечами, проговорил официант.
Я посмотрел на метрдотеля. Тот по-прежнему с неподвижным, но просветленным лицом возвышался за своим столиком. В мою сторону он не смотрел.