Задремала только заполночь, когда сидеть стало невмоготунеловко устроившись на двух стульях и поджав ноги.
Разбудили Лизу громкие голоса:
Да опять эта старуха, черт. Да из шестнадцатого! Опять скажет, что паспорт потеряла. Дурдом по ней плачет.
Лиза подскочила. На часах была половина восьмого.
Коридор заполнился гомоном, разговорамиотделение тоже просыпалось. Вскоре объявился и хозяин кабинетавысокий, широкоплечий, необъемный в форменном бушлате полицейский. Девочку пересадили в коридор. Рядом с пахнущей кислятиной старушкой, ожидающей приема.
Та раскачивалась на стуле, обдавая затхлой вонью старости и непонятно кому, явно не замечая сидящую рядом девочку, яростно выговаривала:
Бандиты, бандиты. Кругом одни бандиты. Только и ждут что я из дому выйду. А я не выйду! Не выйду, я сказала. Денег все хотят, разврату. Только и думают чтобы в мою квартиру прийти. Все уворуют сволочи, баб приведут! Не дождетесь! старуха сложила кулак в рот-фронт и замахала им над головой. Я блокадница, я всем вам покажу! Денег они хотят разврату хотят
Лиза скосила на старуху глаза и боязливо отодвинулась.
Мимо них сновали люди, закипал новый день. Ночной дежурный сменился, заступил дневнойчернявый низкорослый мужчина с густыми бровями. Часы в комнате было уже не слышно.
Новый дежурный долго копался на столе, принимал смену, куда-то бегал. Потом брезгливо и недовольно глянул на ждущую девочкувзялся за телефон. Позвонил в школу, там узнал телефон и второй раз набрал уже профессора.
Ближе к одиннадцати за Лизой пришел Денис Матвеевич. Лицо его не выражало почти ничего, он напряженно стоял перед равнодушным полицейским, и только время от времени вымученно кивал. Со стороны видно было, как у него на лице ходят желваки, над бородой разливались красные пятна. На Лизу он даже смотреть не хотел. А когда дежурный увидел как профессор направляется к двери, сам ободряюще кивнул девочке, давая понять, что она может идти домой. И только тогда та поднялась со своего стула.
Замешкалась на минуту у выхода в коридор, застегнула куртку. А когда сделала шаг к дверипрофессора там уже не было.
Лиза поплелась домой одна. Сначала медленно, нога за ногу. Потом вспомнила, что там до сих пор один в комнате сидит Янкаего никто не накормил завтраком и в садик они опоздали, и тогда побежала.
26
С того момента, когда у нее дома раздался звонок из полиции Елена Станиславовна пережила три самых томительных и ужасных дня в жизни. Страдания, которые она перенесла не поддавались описанию. Никогда, даже в самых страшных снах не могла она представить, что ее сынее единственный сын может дойти до такого.
Поначалу, едва только ответив на звонок и поняв с кем говорит она испытала небывалый ужас. Все ее тело заледенело, ноги подкосились и не расспросив даже толком в чем дело, она как была не надев шапку и позабыв застегнуться кинулась на улицу. Как она бежала вдоль дороги, размахивая полами пальто Елена Станиславовна не запомнила. В свете произошедшей трагедии такие мелочи меркли.
В отделение она вбежала сама не своя. За короткое время пути перед глазами успели мелькнуть тысячи картин с ее обворованным, избитым, покалеченным мальчиком. И каждая новая картина была страшнее предыдущей.
Когда же Никита встал ей навстречу целый и невредимый от непомерного чувства облегчения у Елены Станиславовны потемнело в глазах. Слезы затуманили взгляд пеленой и слова полицейского доносились до нее как с того света.
Впрочем, пережитое волнение дало себя знать почти сразу. Едва только она переступила порог родной квартиры, как пошатнулась и схватилась за обувницу. И ведь что странно, впервые за много лет она и правда почувствовала колотье в левом подреберье. Правда, не была уверена сердце это или только следствие одышки.
Но скорую вызвали. Плохая кардиограмма еще сильнее расстроила Елену Станиславовну, но она махнула рукой, напрочь отказавшись от госпитализации. К тому моменту она уже несколько оправилась от первого испуга и до матери наконец дошли слова полицейского. А именно: ее дорогой сын был то ли участником, то ли свидетелем пьяной поножовщины в каком-то грязном кабаке, полном алкашей и гастарбайтеров. И его вместе с ними привезли в полицию! Задержали!
И отчетливо показалось, что такого невыносимого позора ей не пережить.
Нет, Елена Станиславовна даже не ругалась на сына. Поначалу у нее не было на это сил. Она лежала и смотрела в потолок.
Все три дня он понурый и притихший сновал вокруг ее постели, принося лекарства, чай и еду, к которым мать не притрагивалась. А она молчала. Ей впрочем очень даже хотелось все высказать и начать кричать, визжать, лупить по щекам. Все ему объяснить, рассказать. Но вот как раз при мысли, что ей предстоит объяснять слова вставали у Елены Станиславовны комом в горле. Потому что при одном только виде сына перед ней всплывали все картины его страшного будущего, все, что она успела передумать, представить и примерить на него за прошедшие бессонные ночи. И женщина принималась плакать, не в силах выдавить ни звука. И ни одной ночи не спала, сидя на кухне, рядом с бутылкой корвалола и проливая горькие слезы в вафельное полотенце.
На третий день, едва мальчик ушел в школу, Елена Станиславовна не в силах больше бездействовать, решительно оделась и направилась туда же.
Из разговора с классной выяснилось, что о произошедшем, а точнее об участии в нем Никиты ни директрисе, ни педагогическому составу ничего не известно. И Капитолина Елисеевна уверила, что и не станет известно. Однако, огорошила новостью: школа в курсе участия в происшествии какой-то девочки. Сама Елена Станиславовна в отделении эту Романову не заметила. Но теперь сложила два и два и, придя ко вполне определенным выводам, нашла виноватого.
После чего, вымолив, выпросив адрес кинулась поговорить с приемным отцом девочки. Иначе было нельзя.
Придя по указанному адресу Елена Станиславовна несколько удивилась, что подъезд оказался приличным и чистым. Ведь она отчетливо представляла себе с какой семьей ей придется общаться. Увидев раз эту Романову, она все про ту поняла. Да и несколько сухих, нехотя брошенных Капитолиной Елисеевной фраз вполне дополнили образ и дали возможность сделать выводы. А выводы были неутешительные. Да и какая вообще семья могла быть у девицы, которую в четырнадцать лет забирают в полицию?
Но ради сына Елена Станиславовна была готова на всенабрала в грудь воздуха и решительно нажала на звонок. Который нетерпеливо повторяла еще дважды прежде, чем дверь распахнулась.
Открыл уже немолодой мужчина гренадерского роста, с серьезным интеллигентным лицом, обрамленным небольшой бородкой. На нем была вязаная, несколько женская кофта и уютные войлочные тапочки. Подслеповато щурясь сквозь очки, он вопросительно уставился на женщину:
Вы к кому?
Даже из коридора было видно, что квартира там чистая, обеспеченная и вычищенная до зеркального блеска. Елена Станиславовна чуть опешила. Меньше всего она ожидала встретить интеллигентного старика.
Вы отец Лизы Романовой? голос ее прозвучал несколько неуверенно.
Старик смешался:
Нет, я опекун, видите ли он замялся, заговорил сконфуженно и будто съежился, утратив величавость осанки. А вы из органов опеки?
Он то краснел, то бледнел и даже не предложил войти внутрь. Но очевидно из-за рассеянности, а не по недостатку такта и воспитания. Мужчина прятал глаза и не находил себе места.
Елена Станиславовна взглянула на него и все для себя поняла.
А родители? тон ее приобрел безапелляционную резкость и даже невольную брезгливость. И сама себе ответила, не дожидаясь, когда он решится, безжалостно отрубив, спились.
А по одному только выражению лица понялаугадала. Мужчина окончательно стушевался и размяк, щеки его стали бледными и обвислыми, как у старого спаниеля. Хотя сам мужчина оказался совсем не настолько стариком, как померещилось с первого взгляда. Скорее выражение лица придавало ему какой-то болезненный вид.
Елена Станиславовна бросила на него уничижительный, лишенный сочувствия взгляд.
Да вы хоть знаете, что она вытворяет?
Тот ничего не ответил, неопределенно повел плечами и залился краской стыда. Не трудно было догадаться, что ничего он не знал. А если и знал, то что мог слабый, расшаркивающийся перед всеми интеллигент поделать с такой оторвой.
Вас вообще не волнует, что она творит? Как вы могли притащить такую хабалку в нормальную школу? Елена Станиславовна вскипала с каждым словом.
Тот не нашелся, что ответить:
Может вы пройдете? заискивающе пролепетал он.
Нет уж, я тут постою! голос Елены Станиславовны звенел. И эхом отдался в пустом коридоре многоквартирного дома, как вы могли ее взять, если сладить не можете?!
Мужчина нелепо хмурил кустистые брови:
Понимаете, у нас пока еще сложный период
Период?! Елена Станиславовна в негодовании всплеснула руками, пока что страдает мой ребенок! У вас свои-то дети есть?! и не слушая перебила, а у меня есть! И я своему сыну скатиться не дам! она с шумом втянула воздух, вы хоть представляете, в какие места она шляется, как себя ведет? Куда моего сына таскает?! тут она нечаянно дала визгливого петуха, одернула себя, гулко выдохнула и уже тоном ниже с укоризной проговорила, вы же интеллигентный человек, неужели не понимали с чем связываетесь? Таких как она, но надолго ее не хватило и голос снова начал предательски завышаться, надо держать в клетке. Чтобы она не касалась нормальных детей. У меня ребенок нормальный, слышите, нормальный! последнее слово она выкрикнула по слогам, а вашу тварь надо изолировать. Таким одна дорога и нечего с ними носиться.
Ну что вы это уж слишком.
Он мямлил и заикался, но Елена Станиславовна по одному только выражению глаз виделаон думает так же как она. Понимает, что таким выродкам, как эта девица не место рядом с порядочными людьми, им вообще нигде нет места. Елена Станиславовна на секунду почувствовала даже смутное сочувствие к этому человеку. Но не дала этому чувству укоренитьсяу нее был свой ребенок. И сейчас она должна была действовать только в его интересах, отбросив все прочие сентиментальные порывы.
Она решительно выпрямилась, хотя и достигала старику едва ли до плеча. Горделиво напряглась всем своим полным телом и вызывающим жестом поправила висящую на руке большую сумку:
Принимайте меры! она негодующе и с угрозой (во всяком случае ей так казалось) окинула мужчину взглядом, что хотите делайте, но чтобы ее рядом с моим ребенком больше не было. А не то, я сама меры приму, ясно вам?
Что она имела ввиду под последней громкой фразой Елена Станиславовна и сама толком не знала, но осталась довольна пристыжено-растерянным выражением, которое осталось на лице старика.
С этим она не прощаясь развернулась на месте и решительным шагом направилась к дверям лифта. С этого дня она решила браться за жизнь сына как следует и уже больше не выпускать его судьбу из своих крепких рук.
А между тем все сказанное в коридорекаждое словослышала из своей комнаты Лиза.
Стояла, прижавшись лбом к чуть приоткрытой двери, и сжимала зубы:
Злобная ведьма, едва шевеля губами шептала Лиза. С таким чувством, что у нее подрагивала верхняя губа и на глазах накипали слезы, злобная. Жирная ведьма.
Именно такой ей представлялась любая чужая мама. Толстая, важная, надутая и непременно с сумкой. Почему-то Лиза атрибутом любой взрослой женщины считала большую сумку. Все они были такие и в подъезде, где они жили с матерью, и во дворе и в школе. Приходили с ее одноклассниками, выспрашивали, беспокоились, справлялись, лебезили перед классной. И все у них оказывались виноваты, только не свой ребенок.
Конечно, свой всегда самый хороший. Эта даже к старику пришлаЛиза стискивала губы в тонкую полоску.
И конечно Денис Матвеевич молчал.
Хотя Лиза на него и не надеялась, его молчание все равно отдавалось тубой обидой. За нее никто никогда не вступался. Мать даже не ходила на классные собрания, потому ей не нравилось, как на нее там смотрят. И когда в восемь лет одноклассницы начали устраивать девочке темнуюзажимать в глухих углах в перемену, наваливаясь толпой, она тоже не вступилась, не пошла в школу. А Лиза ревела и размазывала сопли по щекам. Они говорили ей разное. Что позорит класс, что уродка и что мать алкашка. Что отец бросил. Говорили это из-за Лизы, потому что она такая страшная и тупая. Потому что "испугался, когда тебя увидел". А Лиза не знала почему у нее нет отца. И верила.
На самом деле и в школе никто ничего не знал про отца Романовой, но вот один раз случайно ввернули и привязалось. Потому что Лиза разревелась, вместо того, чтобы кинуться с кулаками. А смотреть, как плачет Романова всем понравилось.
Я сама меры приму!
Лиза вспыхнула. Даже хотела сама выскочить в коридор.
Но запуталась в ногах, споткнувшись о брата. Оказывается малыш уже давно стоял у ее колен. Молчал, инстинктивно боясь хныкнуть и обеспокоенно смотрел сестре в лицо. Испуганными и вопросительными глазёнками. Все слышал, что кричали в коридоре, но своим младенческим интеллектом еще ничего не понимал. Зато чувствовал: сестра волновалась, и он волновался.
А в коридоре говорил Денис Матвеевичмямлил и извинялся, безропотно соглашаясь с каждым словом.
Лиза подхватила малыша под мышки, взгромоздила себе на руки и захлопнула дверь:
Ты его не слушай, не нужен он нам, хотя Ян и не думал слушать, он пока что ориентировался в своем мире только на слова и поступки Лизы. Но она говорила больше себе, чем ему, крепко держа мальчика руками, и со строгостью взрослой твердя в лицо, будто он мог ей возразить.
Плевать нам что они все говорят. Плевать на старика, ничего нам от него не надо.
Она сновала по комнате из угла в угол, таская на руках своего безмолвного собеседника. Тот только таращил на нее внимательные недоуменные глазки.
Ты его никогда не слушай, резко обращалась она к братишке, И жаловаться к нему не бегай, уставилась в лицо таким горящим взглядом, что мальчик поспешно и бездумно закивал головой.
Это согласие будто немного успокоило девочку и она уже тише, даже со злорадной радостью ему зашептала:
А эта свое еще получит. Завтра все получит, девочка уверенно кивнула, победно вздернув подбородок, я завтра в школе все Никите расскажу. Все-е! последнее слово она протянула особенно мстительно, будет знать как ябедничать ходить.
Мальчик слушал ее очень внимательно и доверчиво, не спуская глаз с лица сестры, и от этого она чувствовала какую-то запальчивую уверенность. Когда братишка такой маленький и ничего сам не может, как-то стыдно самой плакать, ведь она взрослая. Лиза ему даже улыбнулась чувствуя гордость от того, что она сама одними своими словами успокоила малыша и от того как он ей верит. И доверительно добавила:
Ты не смотри, что Никита такой увалень. Он хороший. Эта, девочка неприязненно мотнула головой в сторону двери, его вообще не знает. Он клевый. И добрый. Лиза вдруг отчаянно крепко прижала к себе мальчика, эти все злобные сволочи. А Никита нормальный пацанправда. Он вступится.
Она так и ходила еще какое-то время по комнате с братишкой на руках, чувствуя, что ей стало хорошо и спокойно. Потому что внутри утвердилась уверенность, что у нее есть друг, который может и не сможет ее защитить, но уж точно встанет на ее сторону. А когда кто-то есть на твоей стороне, пусть он даже мямля и маменькин сынок, все равно уже можно жить и ничего не страшно.
27
Конечно в школе про Лизу узнали. Если бы не звонили утром просить телефон профессора, может и обошлось бы. Но нет.
Когда Лиза наконец пришла на уроки, литература и русский прошли спокойно. А вот третийанглийский у классной. И та буквально поджидала сидя за столом:
Романова!
А Лиза еще и порог не успела переступить. Так и простояла все терзания в дверях, не поднимая головы, уже и звонок прозвенел все сели по своим местам, а классная все кричала.
И через открытую дверь слышно было во всем длинном коридоре.
Лиза молчала. И классной молчала, и на следующий день, и через два и через три. Угрюмо смотрела в парту, не поднимая головы и не отвечая на подначки. И так же хмуро бредя домой после уроков. Никиту она три дня не видела, хотя и ждала у турников по несколько часов.
Одноклассники толком ничего не знали, распускали слухи. Переговаривались за спиной. Снедаемые любопытством "девочки классной", даже снизошли до того, чтобы заговорить. Сначала долго пихали друг друга локтями, хихикали и тыкали в нее пальцами, а потом нехотя и с дурацкими ужимками кинули пару слов, вроде как приглашая вместе идти в столовую, но на деле просто хотели расспросить. Лиза не ответила.