Не отреагировала она и когда учительница географии, придав лицу предельно доброжелательное и насквозь фальшивое выражение попыталась, что называется, поговорить по-душам. И вот так запросто, походя достучаться до глубин Лизиного сознания, разом побудив ее на откровенность. Лиза угрюмо молчала.
Она зареклась: не просить прощения, не каяться, не плакать. И пусть думают, что хотят. Пусть болтают за спиной, смеются, обзываются и приписывают что угодноей будет все равно. Лиза твердо себе это пообещала и не собиралась отступать.
Ведь был Никита. А имея за спиной дружеское плечо, впутавшись в неприятности не в одиночку можно все вытерпеть. И все что думают о тебе окружающие, чужие и враждебные люди не будет иметь значения, если ты сама этого не хочешь.
Романову к директору!
Лиза вздрогнула и оторвалась от своих размышлений, мигом почувствовав как от щек отлила краска и пальцы стали мокрыми. По классу прокатился рокотодноклассники оживились.
В дверь класса просовывалась сморщенная, как мордочка черепахи голова пожилого завуча. Еще большее сходство с рептилией придавали ей огромные круглые очки, водруженные на нос.
Учительница математики брезгливо поджала губы:
Куда спешить? У нас контрольная идет. Ей, конечно, было все равно какой разнос учинят Романовой, ей просто не хотелось потом задерживаться после уроков.
Но изрытое морщинами лицо завуча озабоченно нахмурилось и она скрипучим старушечьим голосом отрезала:
Марьяна Викторовна сказала сейчас, беспрекословно отчеканила последнее слово, с верноподданническим рвением выполняя указания директрисы.
Директриса нашла время для Романовой только через четыре дня после инцидента.
Учительница еще недовольней скривилась, помедлила пару секунд, сохраняя лицо, а потом спесиво с деланным безразличием махнула рукой.
Пусть идет.
Лизе пришлось подняться. Она закрыла тетрадь, в которой так толком ничего и не успела решить и медленно направилась к двери. Когда она выходила, весь класс проводил девочку глазами, и она снова болезненно стиснула зубы в упрямой решимости не поддаваться.
Пожилая завуч с трудом переставляла искривленные ноги в растоптанных старческими ступнями нелепых туфлях, Лиза молча следовала за ней. А потом они долго ждали у закрытой двери директорского кабинета.
Прозвенел звонок, из коридора гулко долетел ор бесившейся на перемене школы. В приемную вошел учитель ОБЖ. Молодой, самоуверенный и улыбающийся. Окинул коротким скользким взглядом сидящую девочку, завуча и не сучась вошел к директрисе, потом вышел. Звонок прозвенел второй раз и снова наступила звенящая тишина.
Ее класс уже давно ушел из кабинета математики и вещи девочки так и остались лежать брошенными на парте.
А когда ее, наконец, вызвали, едва войдя девочка, несмотря на данное себе обещание, оробела и съежилась. Села, не поднимая глаз и изо всех сил стиснула полу пиджака. В кабинете приторно пахло духами.
Сама директриса сидела за столом и поправляла макияж. Не торопясь, тщательно обрисовала контур губ, поправила уголок кончиком мизинца. Достала помаду. Лиза быстро подняла взгляд, но он уперся в крышку пудреницы, за которой скрылось лицо женщины, и девочка снова уткнулась в свои ботинки. Директриса молчала. Открыла патрон помады, два штриха наложила на верхнюю губу, два на нижнюю, потерла их друг о друга, причмокнула с громким влажным звуком и придирчиво посмотрела в зеркальце. Машинально поправила тщательно выкрашенные завитые волосы.
Ну, и как ты все это объяснишь? Наконец, она бросила патрон в косметичку и только после этого подняла равнодушные глаза.
Лиза молча уставилась в стол. Но директриса и не ждала ответа, голос ее звучал сухо и совсем неискренне.
Ты позоришь всю школу. Ведешь себя аморально. И Лизе вдруг перестало быть страшно. Потому что всем своим существом она почувствовалатой все равно. Когда о тебе звонят из полицииэто уже последний край. Ты это понимаешь? и в голосе ее не было ни укора, ни интереса. Ты уже взрослая и должна понимать, что от твоего поведения
Лиза совсем перестала слушать. В самом деле стоило ли расстраиваться и переживать из-за людей, которым безразлично какая ты. И даже есть ты или нет.
А у нееЛизыесть друг, которому не все равно.
Никита сидел на последнем урокехимии, которую вела классная руководительница. Но сегодня занятия никак не лезли в голову, он был насуплен и рассеян. А потому даже не сразу заметил, что прозвенел звонок и спохватился только когда остальные ребята уже поднялись и собирали сумки.
Никита, задержись-ка на минуточку. Капитолина Елисеевна позвала его ненавязчиво и вполголоса, так, что почти никто этого и не заметил, а кто заметил принял за что-то незначительное.
Но Никита сразу все понял и подошел, едва переставляя ноги. Пару минут он стоял у учительского стола, неловко топчась на месте и держа на весу рюкзак. Только подождав когда класс опустеет, пожилая учительница мягко и будто ненароком спросила:
У тебя все в порядке?
Парень вспыхнул. Пожал плечами и по подростковой привычке соврал:
Ну да.
Но старуха будто и внимания не обратила, внезапно уставившись на него пытливым, неприятно острым взглядом:
Уверен?
Никита нервно сглотнул, сконцентрировав взгляд на носках собственных давно разношенных кроссовок:
К вам мать приходила?
Капитолина Елисеевна посмотрела на ученика сквозь очки, помолчала, а потом испытующе как на допросе бросила:
А ты как сам считаешь: не должна была?
Никита промолчал.
Может раньше он бы и возмутился, хотя бы внутренне. Но сейчас с такой силой вдруг почувствовал свою вину, что не смог этого сделать даже с усилием.
Мать его не ругала. И пожалуй это было самое тяжелое. Она молчала, смотрела на него непереносимым взглядом полным немой муки и страдания и не говорила ни слова. И если раньше и взгляд этот и немые укоризненные вздохи казались ему насквозь фальшивыми и вызывали только раздражение и пугающую его самого, поднимающуюся откуда-то из глубин сознания клокочущую злость, то теперь переворачивали все внутри.
Никита молчал.
Мать по ночам плакала. Плакала, сидя на кухне, уткнувшись в полотенце. Не громко на весь дом, как раньше. А молча, даже зажимая себе рот руками. И от этого он и сам уже спать не мог и тоже целые ночи просиживал на кровати, прислушиваясь к этим немым страданиям.
Никита, я с тобой разговаривала как со взрослым человеком. Капитолина Елисеевна каким-то усталым жестом поправила на переносице очки. Пожилая учительница тоже не кричала, не ругалась и не читала нотаций. Но и в ее глазах стоял невысказанный укор ичто хуже всегоразочарование. Но видимо рано. Она с досадой покачала головой.
Никите нестерпимо остро захотелось закричать: "нет-нет не рано, я такой, как вы думали! Я взрослый! Это все случайность, недоразумение, мы нечаянно!", но это были уж совсем детские отговорки и парень молчал.
Пожилая учительница поджала тонкие морщинистые губы:
Взрослый человек, Никита, должен уметь разделять людей на тех с которыми ему по пути, и на тех с кем нет. И прежде чем общаться с кем-тодумает что за человек около него.
И она посмотрела на него внимательным долгим взглядом.
На мгновение Никита задумался: а о ком она? О тех, которые дрались или может прямо о том, с кем он дружито Лизе?
Но Капитолина Елисеевна, должно быть подумав, что Никита понял все правильно, не стала пояснять. А неожиданно придвинув к себе раскрытый классный журнал и взяв ручку, отвернулась:
Иди, я тебя не задерживаю.
Никита послушно вышел, так ничего и не спросив и ни в чем не уверившись. Внутри у него много чего накопилось. Хотя он уже твердо ощущал, что надо всем этим пенится и бурлит огромное чувство стыда перед матерью, которая и сейчас должно быть сидела дома и рыдала над апокалипсическими картинами загубленной жизни сына, которые сама себе рисовала.
После разговора с директрисой Лиза уже больше не пошла на уроки.
Выслушала все, насуплено глядя в пол. Промолчала равнодушно на угрозу выгнать из школы. И пошла в класс. Где, продравшись сквозь толпу пятиклашек, сгребла с парты свои тетрадки.
А после долгих два часа мерзла нахохлившись на турниках. Пока шли уроки мимо почти никто не приходил, а если и проходил, то не поднимал глаз. Некому было даже удивиться, как она не побоялась лезть на такую высоту по покрытым снегом и льдом лестницам.
Никита появился после длинной перемены. Шел с одноклассниками, закинув сумку на плечо, не оборачиваясь к турникам.
Глянул только однажды, будто нехотя. Увидел Лизу и только тогда остановился. Посомневался, а потом медленно, загребая на каждом шагу шапки снега носками ботинок, потянулся к подножью лестницы.
Лиза тут же полуслезла-полусъехала с опасно-обледеневших перекладин.
Привет. И просияла от радости. Именно Никиту она так долго и морозно ждала. И от близости дружеского плеча сразу почувствовав себя и теплее и увереннее, заулыбалась, как дела? они не виделись уже столько дней, что само существование друга стало для девочки зыбким, а теперь она моментально приободрилась, снизу вверх глядя на его наивную добродушную физиономию. В нахлобученном на шапку капюшоне Никита был похож на лохматого дворового пса из их старого дома, беззлобного и некусачего.
Парень проследил за тем, как одноклассники скрылись за калиткой, поправил на плече ранец и обернулся к подружке. Лицо его приняло недовольное выражение, странно диссонирующее с обычной доброжелательной гримасой.
Он с неожиданной резкостью выплюнул:
Классно. Просто зашибись. И в интонации, и в манере и в позе его проступало что-то очень знакомое, но не его, не Никитино. И не с первого мгновения поймешь что. Злоба.
Лиза не испугалась, а растерялась. Опешила, наивно открыто не опуская глаз. Повисла тишина. В самом том, как они стояли у турников, по щиколотку в снегу, не глядя друг на друга было что-то такое болезненно-тревожное, что у Лизы засосало под ложечкой. Она напряженно нахохлилась в холодном пальто, сжавшись в нервный комок. Она еще не понимала, что происходит, ей не хватало для этого ни ума, ни жизненной опытности. Интуитивно чувствовала нехорошее, но еще не могла от этого защититься.
А у меня не очень. Голос ее жалобно дрогнул и в конце стыдно истончился. Лиза заискивающе, просительно посмотрела на приятеля.
Хотя голова девочки уже интуитивно была вжата в плечи.
Парень бросил на нее короткий и уже без сомнения злобный взгляд. В тоне его так же звенело ожесточение. Но только если бы оно исходило от кого другого Лиза бы знала что делать и как защититься.
У тебя не очень? выщерился парень и голос его был чужой и незнакомый, а у меня у матери предынфарктное состояние. Ты знаешь что такое предынфарктное состояние? яростно выплюнул он, а если она умрет?! А если инфаркт будет?! А у меня между прочим никого больше нет! У меня мать одна. А все из-за тебя!
Девочка будто еще ужалась в размерах. Взгляд ее стал совсем заискивающим и одновременно развязным. Она криво и ненатурально улыбнулась и затянула:
Ну а что мы-то сделали? Нечаянно же получилось. Это она придумывает. Чего уж прям такого страшного, забей, и снова делано улыбнулась, будто пыталась и его настроить на беззаботный лад. Собиралась еще добавить, что ее тоже директриса отчитала, но ведь она вытерпела, так что все ерунда.
Но не успела, потому что парень неожиданно яростно сделал шаг вперед наступая. Да так резко, что девочка невольно отшатнулась, будто даже испугалась.
Забить?! У меня мать больная лежит, а я забью! Это тебе никого не жалко! У тебя-то матери нет! Ты же помоечная, приблудная! Конечно, чего тебе беспокоитьсяза тебя-то никто не переживает!
И на лице его выделились красные от мороза скулы.
Тебе все можно, хочешь по улицам шляйся, хочешь в ментовке сиди! Из-за тебя-то ни у кого инфаркта не будет! Ни о ком беспокоиться не надо! Тебе и в институт не поступать, можно и школу не кончать. Иди вон шляйся, тебя твои хачики базарные ждут.
Да ладно тебе. Губы девочки жалко, болезненно скривились, но она все еще с надеждой смотрела на приятеля.
А он уже глядел на нее так, как всю жизнь смотрели все остальные.
Неа, нифигамне не ладно! Я не такой как ты. Хочешь шлятьсяиди шляйся. Иди вон напейся и пусть они там тебя отдерут всем базаром, ты только рада будешь. Правильно мать говоритты конченая! Это же тебе так нравится! Давай идиделай что хочешь!
Иногда Лизе снились такие сны: мир стал другим, не таким как минуту назад. Она бегала по улицам и не узнавала домов и людей и ей было холодно. И тоскливо страшно, ноющим высасывающим внутренности страхом. И сейчас страх был похожим.
Предел мечтанийс вонючими хачиками напиться. Все не унимался парень, шлюха ты и алкашка. И не надо мне тут больше сопли размазывать, какая ты несчастная. Тебе наверное самой больше всех понравилось! А я и вообще зашёлся он и запутался в бессильной злобе. Потому что все уже было сказано, и дальше некуда. И потому бросил последнее, отчаянное, короче все, не лезь ко мне вообще. Пошла ты.
Обогнул ее и пошел прочь, увязая в снегу здоровенными ботинками-снегоступами.
А Лиза в бессильной обиде сморгнула слипшимися ресницами, втянула воздух и изо всех сил закричала вслед:
Да сам ты пошел! Больно надо! а голос вдруг получился какой-то писклявый и совсем неубедительный. Но Лиза-то себя не слышала и кричала, кому ты нужен, мамочкина сына? Иди-иди, главное мамку не обижай! А-то отшлепает!
Но Никита не оборачивался, даже не слушал. Топал и топал и уже приближался к калитке. На плечи его медленно порошил снег.
А голос девочки уже и срывался на визг:
Урод, уебок! Да я с тобой только и жалости дружила! Да ты
А дальше не придумала.
Запуталась и замолчала. И от того как глупо по-детски высоко прозвучал ее голос стало еще обиднее. И оттого на глаза навернулись слезы и зажгло замерзшие веки.
Лиза осталась в одиночестве стоять у турников. Пальцы ее и нос покраснели на морозе, шапка сбилась, и всю ее маленькую фигурку медленно покрывал снег.
28
Лиза никогда не плакала. Плачут только маленькиетакие, как Янка. А она давно взрослая, ее никто не может так сильно обидеть. Ну разве что после того случая с Ашотомно это другое, там бы кто угодно заплакал.
Она и сейчас не плакала, просто глаза жгло с мороза. Лиза сидела на своей неряшливо заправленной кровати, поджав ноги в носках, на одном из которых зияла дырка, и выла, опустив голову на скрещенные на коленях руки. Внутри разливалась бесконечная глухая обреченная обида. Жгла и кусалась. И не выходила даже через слезы.
Из, ну Из не па-ач, с пола Ян смотрел на нее полными испуга глазами. Дергал за штанину, пытаясь привлечь к себе внимание и запинаясь уговаривал, не па-ач, не па-ач
Отцепись. Девчонка увернулась и раздраженно выдернула штанину из цепких пальчиков. Ей хотелось остаться одной, выплакаться, забиться в темную щель.
Но маленький этого не понимал.
Он только сильнее вцепился, потянул ее за ногу, стаскивая носок. Малыш шмыгнул носом, скуксился и потянулся к сестре, ища внимания и успокоениятакая Лиза его пугала. Тонкий и жалобный детский голосок не умолкал.
Да отвяжись ты! Лиза истерично взвизгнула, дрыгнув ногой, исчезни! и с силой двинув щиколоткой, выдернула носок из его пальцев. Она хотела просто вырваться, а нечаянно толкнула.
Крошечный мальчик от такого удара отлетел, звучно шлепнулся на ковер.
На секунду оба удивленно замерли. А потом Лиза снова отчаянно уткнулась лицом в руки. Все было так плохо, что хуже некуда, и раньше она еще ни разу не шлепнула Янку.
А тот и не пикнул. Судорожно вдохнул, скуксив личико. Вытаращился на сестру полными слез глазами.
А потом тихонько, на корточках, замирая и вздрагивая подобрался обратно. Уселся на коленки у кровати, боязливо поглядывая наверх. Но только через пару минут решился протянуть подрагивающую ладошку и уцепиться за длинную штанину.
Но Лиза его уже не видела. Она прятала лицо и плакала.
Плакала и плакала.
Блок 3. Добро и зло
29.
Ах ты ублюдок, да я тебя!!!
Но прежде, чем "она его", мальчик кинулся бежать.
Он не боялся сестры, он сестру очень любил. Но точно знал, когда от нее надо убегать.
И даже несмотря на то, что физически слабый десятилетний Ян Романов все уроки физкультуры проводил сидя на скамейке, тут он проявлял чудеса ловкости. Его гнал страх, и Ян спасался.