Здравствуйте, Ольга Артуровна, а вслед за ней и Олег Олегович, присели напротив. Старичок посмотрел на них без особого интереса. Передернул сухонькими плечами, в очередной раз провел ладонью по бровям и кивнул:
И вам вам, значит, тоже здрассьте.
Меня зовут Ольга Артуровна, яврач. Она подалась вперед и мягко спросила:Вы в больнице, вы знаете?
Старичок тупо сморгнул, снова пожал плечами и ответил уклончиво:
А бог его знает, перевел взгляд на врача-мужчину, забеспокоился:Чей-то? Правда, в больнице?
А как вас зовут? уточнила Ольга Артуровна.
Чтобы получить предсказуемый ответ:
Меня?
Завы острых понимающе переглянулись. И Олег Олегович прогудел своим бархатистым, всегда веселым голосом:
А вы куда ехали-то, дедушка?
Ехал? непонимающе переспросил старичок. И снова отер брови. Ах ты, черт, выругался он сам себе, чтоб вас. Замучили, проклятые!
Ну да, батенька, вас же с поезда сняли, добродушно басил зав мужского. Ольга Артуровна откинулась на стуле.
С поезда? не понял старичок. И возмутился:С какого еще поезда?! Я тут вот, в Подмосковье живу! Квартиру нам недавно дали беспокойно и в то же время все больше негодуя зачастил старичок. Ну как недавно, задумался он, в пятьдесят седьмом. Получается, давно уже. А Леночке квартира, знаете, не понравилась, он вдруг оживился, повеселел.
А Леночкаэто кто? воспользовалась мелькнувшим воспоминанием Ольга Артуровна.
Леночка? Ну как ктожена моя. Леночка. Красавица! Ой, ну какая красавица. А мы ведь за нее дрались, да. Я за нее слезящиеся, утопающие в глубине обрюзгших морщинистых век глаза молодо заискрились. Уж такая у меня Леночка!
А дети у вас с Леночкой есть? попыталась направить мысль старика в нужное русло Ольга Артуровна. Дети, внуки? Может, сын у вас? Постарайтесь вспомнить. Или дочь?
Вот и она тожеразговаривая с человеком, первым делом спрашивает о детях. Сыновьях, дочерях, жене-муже. Это кажется естественным. Тем наполнением жизни, которое есть у каждого.
И рассчитывает на этих детей. Потому что позаботиться о старике должны они. Но если их нет? Вот как у Ольгипросто нет детей.
Завотделением резко выпрямилась на стуле, отгоняя непрошеные мысли. В конце концов, что за глупостькто сказал, что у нее самой в старости будет маразм? Что она начнет забывать элементарные вещи, а память ее сконцентрируется на узловых моментахгде-то там далеко в молодости? На институте, первой работе, первой поездке с лекциями? А здесь и сейчас она забудет, так же, как этот старичок?
Дедушка, куда вы ехали? Вы куда-то хотели попасть? В какое-то место? спросила она. Может, здание какое-то помните или парк? Где вы живете?
Не помню, наконец растерянно признал старичок. Дряблые губы затряслись, и все его сморщенное сероватое, морщинистое личико приобрело какое-то жалобное выражение. Он и сам не хотел огорчать добрых врачей. Вот только никак не мог ничего толком припомнить. И сам уже начал нервничать и волноваться.
Говорил, что помнил:
А вы знаете, когда мы с Леночкой встречаться начали, было у нее такое платьеситцевое, легкое. Такое белое, в голубой цветочек. Про молодость он говорил много и страстно. Только все не по делу. Леночка его берегла-берегла. А потом подол порвала и так плакала. Я ее утешаю, а она плачет, дурочка, старичок засмеялся умиленным тихим смехом, будто закашлялся. Дурочка она у меня, ну такая дурочка.
Утер слезящиеся глаза, а потом брови.
И снова разозлился:
Вот червяки эти проклятущие, принялся жаловаться он, от старости, что ли принялся отчаянно тереть левую бровь. Ну так и сыпятся, так и сыпятся, и вдруг заволновался, загорячился:Завелись в бровях, итить их. И ничего ведь их не берет, дрянь такую! с раздраженным ожесточением принялся тереть обеими руками, старческая кожа покраснела. Уж я вынимаю, вынимаю, а они все
Ольга Артуровна глянула на коллегу и кивнула:
Клади к себе, Олег Олегович. Будем надеяться, найдутся родственники, и поднялась.
Тут старик будто очнулся. Посмотрел на врачей, переводя взгляд с одного на другого, в глазах его появилось недоумение, тут же сменилось острым беспокойством:
А вы чей-то, врачи? спросил он в волнении. И заелозил на стуле, руки его затряслись:А чей-то? Че, болею что ли? А? А?!
Ф.И.О.: не известны.
Пол: мужской.
Возраст: не известен.
Место жительства: не известно.
Место работы, должность: -
Диагноз: сенильная энцефалопатия с элементами амнезии. Дерматозойдный бред[2].
Anamnesis morbi: _
Психический статус:
В месте и времени не ориентирован. В собственной личности ориентирован слабо. Напуган. Бредовая охваченность ипохондрическими идеями с коэнестезиопатиями.
Ольга Артуровна вышла в общий коридор, но к себе на этаж подняться снова не успела. На полдороге к ней кинулась немолодая женщина:
Вы доктор? Доктор? суматошно закричала она.
Глаза у женщины были слегка диковатые. Она была простоватая, некрасивая и рано постаревшая. С тревожным, озабоченным лицом. Крупные черты которого исказились от волнений и переживаний.
Ольга Артуровна сухо кивнула, не понимая в чем дело. И тут женщина принялась поспешно, пока суровая сестра не вытолкала ее из коридора, совать врачу замятую фотографию:
Отец, отец из дому ушел, вы понимаете? А мы
Завотделением едва глянула и понимающе кивнула. Но ее опередил распахнувший дверь Олег Олегович:
Этот? добродушно воскликнул он. Завотделением любил под настроение устроить в приемном легкий флер балагана.
Дочьвидимо, это была дочькрасиво поддержала атмосферу, бросившись к старику:
Ой, папа-папа! Господи, папа, нашелся! С ночи нашелся!
И принялась, обливаясь слезами, хватать того за плечи и прижимать к не по-женски сильной груди.
Старичок, сидевший на стуле и потиравший брови, недоуменно ерзал, выворачиваясь из объятий, и бубнил:
Чей-то? Чей-то?
Ольге Артуровне все объяснил молодой пареньвидимо, внук. Слегка смущенный эмоциональностью матери. Молодой парень с явной примесью кавказской крови топтался на месте, неловко поводя плечами.
С вечера ищем. Все уже спать ложились, а он взял и ушел, глянул на зав женским отделением. Он всегда одним поездом уезжает. Мать говорит, они с бабкойну, в смысле, которая первая жена былатут где-то жили. Да это даже не моя бабка, мать злится. А он только ту помнит и вот все время сюда уезжает. Домов уже нет, а он не понимает. Ну, мы бегали-бегали, не видел никто. Тогда сюда, на вокзалбилетерша вспомнила, что ментов вызывала, парень чуть сконфузился и кашлянул, ну, в смысле, полицейских. А они уже сюда отправили.
Ольга молча кивнула. Глядя, как женщина теребит старика:
Ты как доехал-то? Помнишь? Не помнишь? Не замерз? Точно не замерз?
А тот только вяло отмахивается, стряхивая с бровей «насекомых».
И было в этом что-то унизительное. Чего бы она точно не хотела для себятак это того, чтобы дети видели ее вот такой. Старой, немощной, беспомощной. В маразме. А старикуне все ли ему уже равно, дома жить, с дочерью, или в интернате? Раз он не помнит даже, сколько ему лет.
Ольга Артуровна еще пару минут понаблюдала за стариком, занятая своими размышлениями. А потом заторопилась наверх.
Здравствуйте, на ходу кивнула она пожилой женщине, которая с двумя мужчинами-мальчиками[3] сидела на скамье у ее кабинета. Та при виде завотделением поспешно вскочила с места.
Проходите, распахнула Ольга Артуровна дверь, как у вас дела?
Да, замялась пожилая женщина, Зинаида Николаевна, садясь на стул. Дерутся. Толик еще ничего, тихий. А вот Тимошаникакого сладу с ним нет.
Ольга Артуровна амбулаторно вела братьев-олигофренов[4] уже несколько лет. Долгое время они наблюдались и даже лежали в другой больницено что-то там не срослось: то ли терапию адекватную подобрать не смогли, то ли просто не сложилось. По знакомству пришли к Ольге Артуровне, да так и остались.
А что такое? спросила завотделением, поправила очки и открыла карту. Та пестрела записями и назначениями, сделанными ее рукой.
Да понимаете, охотно принялась объяснять бабушка олигофренов, Тимошка его задирает, подначивает. А Толик сначала терпит. А потом взрывается. И пошло-поехало. Дерутся, кусаются.
И вот вроде мирно-мирно, а раз в две недели как начнется. И ничего поделать не могу, меня не слушают. Уж даже думала разделять ихможет, Тимошу отправить в деревню на месяцоктак тоже невозможно: орут, плачут
Ага-ага, задумчиво кивала завотделением, листая карту.
В общем, ничего нового тут быть не могло. Сын с невесткой родили, не отлипая от бутылки, и сгинули. А Зинаида Николаевна растила. Крест себе на всю жизнь.
Ольга Артуровна, мне бы их успокоить как-то, а?
А из-за чего дерутся?
Да мало липо ерунде. То телевизор переключают, то игрушку не поделят.
«Два пузана Тик и Тец
Перессорились вконец,
Передрались за игрушку,
За простую погремушку[5]», ни с того ни с сего всплыло в памяти Ольги Артуровны.
Вот в прошлом месяце Тимошану я уж его не виню, ребенокон ребенок и естьтелевизор разбил, так
Ольга Артуровна не перебивала. Даже не потому, что все сказанное было очень важно. А потому, что понимала: ей надо выговориться. Иначе со всем этим с ума сойдешь.
Обычно Зинаида Николаевна приводила их раз в полгода. Беседовала с завотделением, и ей становилось легче. А Ольга Артуровна выслушивала, корректировала терапию. И отпускала с богом. Вылечить их она не могла.
Никто не мог. У олигофрении не бывает динамики. Не бывает ухудшений, улучшений. Они просто остаются в этом своем возрасте десяти лет, и мозг никогда не повзрослеет до одиннадцати.
Все, что она могласледить за психотическими проявлениями. За агрессией, вспышками ярости, которые исходят от одного из близнецов и провоцируют другого.
Если бы Ольга Артуровна могла решатьзапретила бы рожать таких. С месяц назад приходила к ней женщина в амбулаторный прием. С большой просьбой. И дочерью-олигофреном. Которая на протяжении всего разговора сидела в углу и изредка начинала капризно канючить, требуя вести ее домой. На что мать однообразно ласково окорачивала:
Тихо, Лапушечка[6], погоди немножко.
В ходе разговора выяснилось: женщина, пришедшая к ней, была не просто мать, а Мать с большой буквы. Одна на своих плечах тащила семейный детский дом. Двенадцать детейот трех до семнадцати лет. В том числе и вот эту девушку, которой физически было шестнадцать, по умуодиннадцать.
И теперь выяснилось катастрофическое: девочка была беременна. На вопрос: «Как, откуда?»она с чистым взглядом ответила, что они с мальчиком из школытоже олигофреном примерно той же степени«держались за ручки». Ну и додержались.
Совет попечителей яростно требовал делать аборт. Потому что ничего иного, кроме как еще одного олигофрена, девочка родить не могла. Тут, извините, наследственность с двух сторон. И только мать, осиянная верой в Христа, восставала и желала родов. На вопрос: «Как же они будут жить?»отвечала: «А мы их поженим».
От Ольги Артуровны она желала консультации и поддержки. А завотделением просто не знала, что ей сказать. Формального, прописанного в правилах ответа на такой вопрос не было.
Да, я поняла, кивнула завотделением продолжавшей подробно рассказывать Зинаиде Николаевне. Давайте-ка, я с ними сначала поговорю, а потом уточним вам схему терапии, она ободряюще кивнула пожилой женщине, и та, облегченная и обрадованная тем, что все выговорила, вскочила со стула.
Ф.И.О.: Тимофей Федорович Вишневский, Анатолий Федорович Вишневский.
Пол: мужской.
Возраст: 23 года.
Место жительства: г. Москва.
Инвалиды третьей группы.
Диагноз: олигофрения.
Anamnesis morbi: _
Психический статус:
Сознание ясное. Ориентированы. Речь связная. На вопросы отвечают.
Толик и Тимоша почти ничем не отличались друг от друга. Только через несколько лет терапии Ольга начала замечать, что, пожалуй, у Тимоши чуть более настороженный взгляд, а у Толика странная манера выпячивать губы.
Полные, одинаково одетые, с большими покатыми лбами и неестественно-тяжелыми подбородкаминасчет них невозможно было ошибиться. Их маленькие, утопленные в черепе глазки были веселыми, но пустыми. И когда эти взрослые парни улыбались, любому было очевидно, что эта улыбка не от ума.
И говорила с ними Ольга Артуровна соответственно. Соответственно их десятилетнему возрасту. Мягко и ласково, иногда с укором, иногда строго. И неизменно просто.
А что ты делал вчера?
Толик, а ты любишь смотреть телевизор? А голова у тебя не болит? Не тошнит? Нет? Ну, ой как хорошо.
А за что ты братика обидел?
Тимоша, а ты понимаешь, что так делать нельзя? А это ведь нехорошо.
И они кивали, отвечали. Смеялись и пихались локтями. Десятилетние мальчики двадцати трех лет от роду. И дальнейшая их судьба была предрешена заранее. Зинаида Николаевна не вечна, а такой груз на плечах, скорее всего, доконает ее раньше срока. И ребята попадут в интернат. Где уже не будет Ольги Артуровны, бережно и тщательно выверяющей терапию. И где их, скорее всего, разъединят.
В четыре часа на выходе из корпуса заведующую женским отделением поджидала маленькая хрупкая девушка.
Она стояла в тени дерева, будто боялась выйти на свет, сжимала руками локти и неотрывно смотрела на двери. Видимых признаков беременности еще не было, и ее фигурка казалась тоненькой, как у девочки.
А сама онаиспуганной и несчастной.
Ольга Артуровна, я вместо приветствия пробормотала невеста шизофреника. И посмотрела на завотделением с мольбой.
Что она могла знать, о чем догадываться?
Ей ничего не говорилиона не жена. Могли сказать: «формальность, просто положено было с психиатром побеседовать». И, скорее всего, так и сделали.
Да и говорить было нечегоему не ставили диагноза, не заводили карту.
Пока.
А у них через месяц свадьба, а к весне девочка родит. А дальшедальше как повезет. Может, и пронесет.
Через какое-то время парень все равно попадет к ними если будет лечиться и принимать препараты, проживет достаточно полноценную жизнь. Не хуже, чем у других. А может, и наследственность не передастсяможет, и ребенок будет здоровым.
Все. Может. Быть.
Не во власти Ольги Артуровны было давать советы. Как и убирать риски.
Поговорите с его матерью, тихо сказала она, ободряюще тронув руку девушки.
И, только на мгновение посмотрев в широко раскрытые испуганные глаза, отвернулась и быстрым шагом пошла к парковке.
[1] Белый слон.
[2] Дерматозо?йный бред, также зоопати?ческий бредформа психоза, вариант тактильного галлюциноза, жертвы которого страдают от бредового представления о заражении паразитами (в отсутствие такого заражения в реальности)
[3] Белые ладьи.
[4] Олигофренияэто синдром врожденного психического дефекта, выражающегося в умственной отсталости по причине патологии головного мозга.
[5] «Алиса в Зазеркалье» Л. Кэрролл.
[6] Белая пешка.
12
* * *
Ольга, тебе нужна семья.
Горячо убеждала Ксения.
До которой Ольга добралась только к концу недели. Ксюша жила в Новой Москведалековато, с учетом пробок, ехать туда в будний день.
В новой квартире старой университетской подруги было светло и пусто. И не потому, что живущие в ней дамы не могли позволить себе новой мебели. А потому, что в голове у Ксении был чудовищныйна взгляд Ольгино совершенно монолитный кавардак. Дикая смесь восточных практик и собственного жизненного опытатоже не всегда однозначного.
Сидели здесь не за столом, а на полу. По которому были разбросаны подушки и коврики. Но уж лучше на полу, чем на мешках с шариками, заменявших кресла.
Ксюша, едва встретив ее в дверях, принялась готовить кальянпо комнатам пополз приторный запах.
Ольга в этой квартире не то чтобы чувствовала себя неуютно. Просто ей было как-то странно. Непривычно, необычно. Да и понять старую подругу ей так и не удалось.
Они сидели на кухне: Ольганеловко поджав ноги в капроновых чулках и облокотившись о разъезжающиеся подушки, Ксюшавполне комфортнов длинном балахоне, скрестив ноги и со знанием дела неторопливо раскуривая кальян.
Ты не должна жить одна. Ты понимаешь, как это скажется на твоей карме? она оторвалась на секунду, чтобы с неторопливой аккуратностью подуть в трубку. В прозрачно-зеленом сосуде забурлили пузыри, угли под густым налетом белого налились алым. Человек, Ольга, существо парное.