В самом деле? с легкой усмешкой спросила Ольга Артуровна, лениво наблюдая за тлеющими в фольге углями. Для нее если была вещь, которую можно наблюдать вечно, это медленно разгорающийся кальян и вьющиеся клубы белого дыма.
Сарказмнизшая форма юмора, не пропустила ее усмешки Ксения.
Странная это была женщина. Ольга задумалась, какая длинная штука жизнь. Когда-то они вместе учились. И с их лечебного факультета выходили все разом: гинекологи, хирурги, терапевты, окулисты, психиатры. И, как ни странно, гомеопат Ксения.
институте Ксюша была такая же, как все. Веселая, смешливая. Ольга даже помнила, что она заплетала волосы в две косички. После выпуска пошла в терапевты, в двадцать четыре, как положено, вышла замуж, родила ребенка. Саня умер в тринадцать лет, от лейкоза. Все тогда плакали. Ольга думала, Ксения никогда не отойдет.
С год та проходила ни туда ни сюда, а потом вдруг взяла и перевернула все с ног на голову. Ушла из больницы, открыла кабинет гомеопатиипо мнению Ольги, чушь и шарлатанство, годное разве что эффектом плацебо. Развелась с мужем и сошлась с бабой. Со взрослой бабой, старше Ксении на три года. Немного мужиковатой, серьезной и чуть нелюдимой. Это было странно и неестественно.
И внешне Ксения сильно изменилась. Из обычной, в общем-то, тетки, в единый миг превратилась в какую-то странную веселую хиппушку. Все эти балахоны, цепочки, фенечки, распущенные волосы. Тайские массажи, йога, восточные философии, разговоры о карме и травяные чаи.
Но при этом Ольга не могла не признать: Ксения неожиданно снова начала улыбаться. Она теперь откровенно радовалась жизни. Если говорила, то страстно, увлеченно. Даже когда несла чушь. Если хотелаони с Нонкой, как в шутку говорила Ольга, супругой-Ниной, путешествовали. Сколько хотела, работала. А если вдруг не хватало денег, переносила это легко, не задумываясь, и не переставая улыбаться.
Мысль о том, что даже вот такая семьяэто тоже семья, неожиданно показалась Ольге неприятной.
Оль, ты хоть понимаешь, какой инфантильной жизнью живешь? увещевала Ксюша тонким щебечущим голоском. Больше подходящим молоденькой девушке, чем седой старухе в фенечках, с некоторой досадой подумалось Ольге.
Впрочем, ей тут же стало смешно. В самом деле, то, что Ксения пыталась ее воспитывать и убеждать в необходимости брака, само по себе выглядело забавно. Ольга не удержалась и засмеялась, охватывая губами одноразовый мундштук. Глубоко затянулась два раза подряд и тут же почувствовала, как слегка закружилась голова.
Ну вот что ты смеешься? раздраженно тряхнула волосами Ксения. О чем ты с ними вообще разговариваешь?
Почему-то Ксению до глубины души возмущали компании молодежи, с которыми общалась Ольга.
Та на мгновение задумалась:
Да ни о чем. В основном я просто ем и слушаю, подтянула ноги, устроилась поудобнее. Не привыкла она сидеть на подушках. Вроде и удобно, и не очень. Как-то неловко. Постоянно кажется, что юбка задралась, что ноги торчат нелепо. Хотя и некого было стесняться, но Ольга суетливым скованным движением зажала подол между колен.
А вот Ксения не держала позу, не манерничала. Она была проста и естественна: сидела как сидится, курила и закрывала глаза от удовольствия. На ногах, под красочным балахоном, у нее были теплые вязаные носки. Пальцы в краскетеперь Ксения пристрастилась еще и к рисованию. Крайняя комната была завалена бумагой, кистями, красками, банками и тряпками. И нелепыми, но красочными рисунками. Один она даже подарила Ольге. Теперь непонятно было что делатьв квартире повесить стыдно, а перед Ксюшей неловко.
Ты понимаешь, задумчиво продолжила Ольга, я учусь у них жизни. Они интересные, забавные. В нашем возрасте, она снова затянулась и заговорила медленно, скорее сама с собой, чем с Ксенией, закостеневаешь. Все становится неинтересно. Она неловко поправила юбку, села удобнее, а я у них учусь радоваться жизни.
Кого-то восторженная молодежь раздражала. Ольга знала коллег, которые никак не срастались с собственными детьми. Ждали от них ответственности, взрослой рассудительности. А Ольга наслаждалась молодым прекраснодушием, остатками юношеского максимализма, восторженности. Тем, что трудно сохранить после тридцати лет работы в психдиспансере. Там легко можно было потерять веру вообще во все.
А у ребятпланов громадье. И главноеони еще верят, что могут свернуть горы. И Ольге нравилось думать, что и вправду могут.
Ты себе так мужика и не найдешь, укорила Ксюша. Ты же даже не пытаешься.
Ольга чуть хмыкнула, выпустила дым изо рта. Брак в пятьдесят летэто даже звучало смешно. Но одиночество в семьдесятзвучало страшно.
Она покачала головой:
Ты понимаешь, в нашем возрасте уже поздно как-то. Мужчина либо женат, либо конченый неудачник. Ну, еще может быть разведен, и бегает по молоденьким девчонкам. Как и я, впрочем, чуть скривившись, признала она. О чем с ними говорить? О язве и простатите? О том, что в министерстве прижимают, и коллеги не уважают? Скучно, тряхнула она головой. Смертельная скука. Мы, Ксюша, и сами уже знаем, что жизнь почти прошла. И даже если делаем вид, что это не так, все равно знаем. По глазам видно. А у детишек этих, она называла детишками тридцатилетних людей, но не чувствовала в этом противоречия, у них глаза горят! Ты вот знаешь, что кадровики анкеты тридцатисемилетних даже не смотрят? Вот все, кто старше этого порога, сразу идут в пролет? Считается, что человек уже потухувял.
Ольга затянулась и выпустила изо рта дым:
И в этом есть своя логика. Да, меня вот возьмут, у меня имя. А других не будут даже рассматривать. Потому что, Ксюша, уже задора нет. Инициативы. И вот по себе могу сказатья тоже лучше буду работать с тем, у кого может меньше опыта, но еще есть интерес. Это же не только работы касается. Вообще во всем: интерес, она, не замечая того, загорячилась, тщательно сжимаемая коленями юбка сбилась. Ольга размахивала руками, с зажатой в пальцах трубкой кальяна, любопытство! Ко всему! К жизни, к профессии. Ты знаешь, что они еще читают?! Ты вот многих ровесников знаешь, кто еще ищет в книгах что-то новое? А они ищут. И спорят. И обсуждают. И
Но она не договорила, потому что Ксения вдруг перебила ее, умиротворенным отрешенным взглядом глядя в стену:
Знаешь что, Олечка, а я вот знаю, за кого тебя нужно выдать замуж.
Резко прерванная, Ольга опешила, сморгнула. А потом неудержимо расхохоталась. Почти не слыша того, что вальяжно, с улыбкой Чеширского кота вещала Ксения:
Давай завтра поедем к Ленкеты же помнишь, что у нее день рождения? не вопросительно, а утвердительно сказала она.
И Ольге стало как-то неловко говорить, что дня рождения Ксениной сестры она не помнит. И саму Елену на дух не переносит.
Она компанию собирает, ну немного народу, все свои, Ольга тут же успела подумать, что ни за что туда не поедет. Тебе обязательно надо замуж, Ксения грустно, озабоченно покачала головой. Твоя жизньнастоящий бардак. Что будет с твоей кармой?
Ольга смеялась, откинувшись на подушки, уже не обращая внимания на юбку и нелепые обтянутые капроном колени. Онидве взрослые пятидесятилетние бабы, с сединой в волосахсидели на полу, как голодные студенты. И рассуждали о мужиках. Было от чего хохотать.
Ксюша, у тебя жизнь бардачней, чем у меня!
У меня? непонимающе сморгнула та. А потом всплеснула руками:У меня гармония. С собой и с миром. Поэтому я счастлива! А ты не понимаешь, чего хочешь!
Но тут ее прервала вошедшая Нона. Как строгий наставник к расшалившимся школьницам. Она всегда была очень серьезна. Ольга никогда не слышала, чтобы та по-настоящему смеялась, только изредка улыбалась уголками губ. В основном когда смотрела на Ксению. Умиленно, как на прелестное дитя.
Нона коротко, несколько скованно пожала Ольге руку, сверкнув глазами под немыслимыми диоптриями, и с трогательным укором заметила Ксении:
Не увлекайся, кивнула она на кальян, не забывай про желудок.
Ксения протянула к ней худую до страхолюдства руку и схватила тяжелую ладонь сожительницы:
Нончик, посиди с нами.
На щеках крупной, невозмутимой женщины заалели теплые пятна:
Да нет, солнышко, вы уж без меня, и, явно стесняясь Ольги, наклонилась и поцеловала Ксению в разделенную на прямой пробор макушку.
Ольга почувствовала, как от смеха у нее начали дергаться уголки губ. Она даже представить себе не могла ничего более нелепого.
А потому не сдержалась и рассмеялась пьяноватым смехом человека, который выкурил чуть больше, чем положено, и у него кружится голова:
Ой, простите, девчонки, замахала она руками: ей было стыдно, неловко, но не смеяться она не могла.
Нона сконфуженно вышла, а Ксения, ничуть не обидевшись, только устало нахмурилась:
Ну что ты ржешь? укорила она. Это называется любовь. Понимаешь? Вот я не одна. Это свой человек, родной. Вот заболеешь завтра, машина собьеткому звонить будешь?
Ольга неловко повела плечом. И отшутилась:
Тебе.
Ольга, человекпарное существо. Это наша карма, пойми. Ты сама отделяешь от себя людей. Слишком умная. Знаешь, почему от тебя шарахаются люди? Потому что ты смотришь на человека, и в глазах у тебя сразу диагноз. Будто все и обо всех заранее знаешь. Поэтому и тянешься к этому молодняку, что думаешь, будто они еще могут тебя удивить. Слишком много думаешьпоэтому тебе и скучно. Будь проще. Понимаешь? Люби людей!
Это было смешно и глупо. Ксения читала ей мораль. Ксения хотела выдать ее замуж. Но смешно только с одной стороны. С другой же
Ты чокнутая, улыбнувшись, покачала головой Ольга.
Нет, Ольга, ты меня не слушаешь, недовольно одернула ее Ксения.
Да слушаю, слушаю, отмахнулась та, только чтобы отвязаться.
Ну вот и слушай. Ольга, я за тебя беспокоюсь. У тебя в карме что-то нехорошее. Тебе не надо быть одной. Сухонькие пальцы сжали ухоженные ладони Ольги, и та даже не успела перевести все в шутку. Ты обязательно должна завтра с нами поехать. Обещаешь? и требовательно заглянула в глаза. Обещаешь?
13
* * *
Деваться было некуда, и Ольга поехала. Вообще-то с сестрой Ксении они ладили плохо. С ней все ладили плохо, даже сама Ксения. Елена не одобряла Нону. КсенияРадика, сестрина третьего мужа. Периодически они ругались и не общались по несколько месяцев. Но потом сестринская любовь вспыхивала с новой силой. На какое-то время.
Муж у Елены был странный. Ольга даже подозревала, что они с женой живут совершенно параллельными жизнями. Муж редко возникал в разговоре, редко появлялся. А если участвовал в застолье, то где-то на периферии стола, никого не зная и ни с кем не общаясь. И сама Лена занималась чем угодно, не вспоминая о нем. Детьми, магазинами, модой, фотографией. Знакомыми и друзьями. В чем был смысл этого бракаОльга не представляла.
Она свернула на подъездную проселочную дорогу и остановила машину. Ольга была не первой, кто припарковался перед большим загородным домом. Впереди стояла длинная белая «мазда», а напротив, скособочившись: одним боком на гравийке, другимна съездедва серых джипа. Ксюшин красный «матиз», с мятым правым крылом и выбитой левой фарой, прижался к соседскому забору. Ольга нехотя вышла и захлопнула дверцу. Она не любила сюда приезжатьне ее компания.
Во всем доме горели огни, даже с улицы слышался гомон голосов, музыкачто-то безбожно устаревшее.
Вообще Елена с мужем жили довольно состоятельно. Этот дом был у них не единственныйв городе имелась и квартира. Но гостей обычно собирали тут. Елена любила общество.
Но вот Ксения бывала здесь нечасто. А тем более Ольга. Хотя в этот дом почему-то принято было тащить всех подрядзнакомых, приятелей и знакомых приятелей. То, что Ксения приехала сама, вместе с Ноной, и позвала с собой подругу, было в порядке вещей. Иначе Ольга бы не согласилась.
Дом встретил шумом, запахом жирной домашней еды, смесью духов и одеколонов. И алкоголя. Компания уже отсидела за столом первый раунд и теперь, разбившись на группы, беседовала о своем, о наболевшем.
Ой, Ольга Артуровна, молодец, что приехала!
Ее тут же усадили за стол. Кто-то принялся суетиться, накладывать и предлагать. Рядом вилась Ксения, мелькало парадоксально кислое лицо Елены с яркой улыбкой, демонстрировавшей новые зубы. У Ольги сразу загудело в голове.
Разговоры шли обычные. Так как тут мало кто кого зналвсе старались держаться знакомых лиц, и общей беседы не получалось. Гости то собирались все вместе за большим обильно накрытым столом, то снова разбредались. Радик был на удивление оживлен и, кажется, даже пьяни мучил всех старым роком, периодически включая его на такую громкость, что можно было оглохнуть. Наверное, ему казалось, что если все услышатто разделят его восторженную любовь.
Ольга быстро заскучала. Да и мясо, которое жарили на уличном мангале, в этот раз было жестковатым.
Она, пользуясь тем, что никто особо не обращал внимания, вышла в кухню, где задушевно беседовали три кумушки, расположившись вокруг обеденного стола, а оттудана заднюю террасу.
Впрочем, это было громко сказанопросто позади дома был деревянный постамент, со стоявшей на ней парой пластиковых шезлонгов. С видом на огород.
Ольга опустилась на прохладное сиденье и с облегчением сняла туфли. Потерла уставшие ступникостяшки пальцев болели. И, вытянувшись, легла. Над головой висело бесконечное ночное небо, белое от густой россыпи звезд. Ольга глубоко вдохнула свежий холодноватый воздух и задумалась.
Сияло солнце в небесах,
Светило во всю мочь,
Была светла морская гладь,
Как зеркало точь-в-точь,
Что очень странноведь тогда
Была глухая ночь[1].
Ольга вздрогнула, поняв, что успела задремать. И в этот момент раздался короткий щелчок фотоаппарата. На мгновение в глаза ударила резкая вспышка.
О господи! она дважды сморгнула и подняла голову. Откуда это?
Перед нейточнее над нейстоял крупный мужчина с блестящей лысиной и громоздким фотоаппаратом:
Из Кэрролла кажется, неуверенно пожал он плечами и рассмеялся. И тут же снова щелкнул фотоаппаратом. Так, что Ольга не успела увернуться.
Она махнула рукой, будто отгоняя от себя непрошеный объектив, и рассмеялась:
Не люблю я стихи. Не понимаю их. Для меня любой стих на второй строчке теряет смысл, разбиваясь на рифму ба-нана-пель-син.
Незваный собеседник тоже рассмеялся и присел рядомшезлонг под его массивным телом слегка скрипнул. Огромный фотоаппарат с невообразимым зумом тот пристроил на коленях.
Глаза мужчины за линзами очков были удивительно голубыми и искрились смехом. Под дорогой, застегнутой на молнию жилеткой, гордо топорщилось пивное брюшко. А лицо его, если отвлечься от яйцеобразной формы черепа, было само по себе не то чтобы красивым, но по-человечески привлекательным.
Мужчина неожиданно живо и озорно глядел на Ольгу, несмотря на то, что на вид ему было явно под шестьдесят.
А вы знаете, начал он, и голос, к которому Ольга впервые внимательно прислушалась, ей понравилсяон был мягким, приятно-бархатистым. С интонациями шутника и балагура, у которого никогда не поймешь, шутит он или нет. Такие присущи только врачам и прокурорам, это ведь я ваша судьба, закончил фразу мужчина.
Ольга, уже вспомнив, что на ней нет туфель, и почувствовав себя слегка неловко, подтянулась и приняла более приличную позу:
В самом деле? спросила она, чуть улыбнувшись.
Да, с невозмутимой серьезностью ответил он, это меня Ксюша с вами вознамерилась знакомить.
Ну, тогда опоздала, усмехнулась женщина и протянула руку:Ольга. Можно просто Ольга.
Пожилой ухажер, вместо пожатия, ловко развернул ее пальцы и коснулся кончиков сухими, но приятно-теплыми губами. За очками весело блеснули голубые глаза:
Чарльз Лютвидж Доджсон. Но, раз уж мы теперь судьба, можете звать меня просто Алексей Леонидович. А лучше Алексей.
Хорошо, с улыбкой кивнула Ольга, убирая руку, Алексей. Она, по правде говоря, не любила тактильных контактов. Может быть, еще и поэтому большие компании действовали на нее так угнетающе.
Новый знакомый легко, что удивительно для его тучного телосложения, забросил ноги на шезлонг и растянулся. На несколько секунд задумчиво уставился в небо:
Красота. Давайте тут останемся? усмехнулся он, поглядывая на женщину. А что? Они, мотнул он рукой в сторону шумного дома, все равно не заметят. Но тут же звучно ударил ладонью по руке:Вот только комары заедят.