А меня они не трогают, улыбнулась Ольга, тоже подняв глаза к звездному небу. Зато здесь тихо. Не люблю больших компаний. На работе от шума устаю.
Ксения говорила, вы психиатр? неожиданно серьезно спросил Алексей.
Да, правильно говорила.
Ну, вздохнул он, значит, почти коллеги. Я хирург. Он чуть замялся, точнее был. Сейчас уже в Министерстве работаю.
А что так? с любопытством поинтересовалась Ольга. И на мгновение представилавот она ушла из отделения, оставила свои шахматные палаты, передала другим врачам юных Жанн, оставила на окне фикус. Точнее, попыталась представитьи не смогла.
Да знаете, чуть сконфуженно повел он круглыми полными плечами, устал, наверное. Уже нервы не те.
Понимаю, тактично кивнула Ольга. И ей вдруг очень захотелось покурить. Вы не курите? наудачу спросила она.
Нет.
А я иногда, и покачала головой. Правда, очень редко. В машине есть сигареты.
Хотите, я схожу? не галантно, напоказ, а очень как-то запросто, по-дружески предложил мужчина. Обещаю, я не угоню вашу машину и не пересеку границу Мексики с юной нимфеткой.
Ольга рассмеялась:
И не сможете, там бензина на полчаса. Даже до Москвы не хватит. И покачала головой:А ходить не надо, обойдусь. Курить вредно.
Ну-ка, дайте-ка я вас еще раз, забормотал он неожиданно, снова наводя на нее устрашающее дуло объектива, уж очень свет хорошо лежит, в голосе послышались нотки фанатизма.
Ой, не надо, бога ради, я с работы! взмахнула рукой Ольга, но увернуться не смогла.
Зато какая живая фотография получилась! восторженно воскликнул Алексей. Вы гляньте, и, наклонившись, едва не выпадая из шезлонга, сунул ей под нос камеру. Фотография на экране была так себе. Лицо скособочено, откуда-то взялась куча морщин, глаза покрылись розовой сеткой. Ольга расхохоталась:
Удалите, бога ради!
Но тут за их спинами раздался скрип двери и сразу за ним радостный голос Ксении:
Общаетесь? Как раз в тот момент, когда Ольга с Алексеем одновременно склонились над экраном фотоаппарата.
Хотя оба они давно уже вышли из возраста, когда такие вещи могли смутить.
Присоединяйся к нам, улыбнулась Ольга.
Ой, ну что вы, замотала головой престарелая хиппи, отчего седые, на пробор волосы заколыхались скудной мочалкой. И тут же воскликнула:Ой, Нончик, я тебя ищу! и скрылась в кухне.
Через стеклянную дверь видно было, как Ксения кинулась к нелепо-строго одетой Ноне, лицо которой было напряжено и сумрачно до крайней степени.
Я этого не понимаю, непонятно зачем сказала Ольга, отворачиваясь.
Чего? беспечно спросил Алексей своим бархатистым голосом.
Ну, все это, она неловко повела плечами, как-то странно, и не смогла сдержать легкой гримасы брезгливости, обращенной в сторону кухни.
Хотя и понимала, что это, пожалуй, некрасиво. И не ее дело оценивать. Но все же
Напрасно, легко, без осуждения проговорил он. Ксюшанесчастный человек, по лицу Алексея скользнула легкая, едва-едва приметная тень, и очень хочет сделать счастливыми всех остальных.
На мгновение он задумался. Оперев лицо на массивную руку с покрытыми легким пушком пальцами.
Она не может жить одна, нужно, чтобы кто-то о ней заботился. Вы знаете, все по-разному переживают. Кто-то легко. А Ксюша
Он неожиданно стал серьезным. И Ольга почувствовала исходящую от этого человека большую, светлую доброту.
А вы знаете про Сашу? вполголоса спросила она. Невольно бросив косой взгляд на дверь в кухню.
А я его оперировал, спокойно ответил тот.
Простите, Ольга чуть покраснела и привычным успокаивающим жестом поправила очки на переносице. Я вас не узнала.
Немудрено. Тогда всем было не до того. Черная, вмиг постаревшая Ксения, плачущая Елена, муж Ксюши. Не в том Ольга была состоянии, чтобы запомнить человека в белом халате, который подолгу разговаривал с Ксенией в коридоре.
Да ничего, я вас тоже не узналбогатой будете. Вы он на мгновение замялся, не спешите ее осуждать. У нее жизнь остановилась. А жить как-то надо. И, поверьте, выбранный ей способ не самый плохой. А может, даже самый хороший.
Да я не осуждаю, поспешно, невольно оправдываясь, проговорила Ольга, я просто удивляюсь.
А жизнь, вдруг снова заискрились смехом глаза, удивительная штука. Новый щелчок фотоаппаратаи Ольга опять не успела увернуться, вы посмотрите, какая чудная фотография вышла!
Ольга не могла так скоро переключаться, а Алексей уже зажигательно смеялся:
Вот у меня на работе случай был
Как пролетели два часаОльга даже не заметила. Они о чем-то говорили, смеялись. Кажется, Алексей приносил что-то поесть, и они оставили под шезлонгами пустые тарелки.
Разговаривали о жизни, о работе, пациентах. Новый знакомый шутил, балагурил. Под конец Ольге уже казалось, что от смеха болят щеки и мышцы живота.
А, вы все еще тут? когда в дверь снова высунулась голова Ксении, Ольга с большим удивлением отметила на часах, что уже начало первого. Просто все собираются уже. Но вы можете остаться, Лена не будет возражать.
Ольга рассмеялась и всплеснула руками:
Ну, уж нет. Мне давно уже пора собираться. Завтра смена с утра, и так не знаю, как встану.
Она спустила ноги и с ненавистью сунула их в узкие туфли на высоком каблуке. Сразу заныли костяшки, болью стрельнуло в ступню.
С самой молодости, с шестнадцати лет, она ходила на каблуках. Ежедневно, семь дней в неделю. И теперь к вечеру чувствовала, как ноги наливаются свинцовой тяжестью. И уже не помогали ни мази, ни массаж, ни укрепляющие процедуры.
Ольга, глядя на нее, деловито нахмурилась Ксения, завязывала бы ты со своим дурдомом. У тебя адова работа. Вот то, что у тебя болит, это все от кармы. Ты сама понимаешь, что принимаешь все эти болезни на себя? От этого надо очиститься. Ты что, хочешь себе рак заработать?
Ольга привычно слушала эти бредни, почти не сопротивляясь. И только улыбалась, пока Ксения, приобняв, провожала ее до прихожей.
Оля, строго выговаривала та. Ксения была уже чуть подшофе, поэтому чушь, которую она несла, была еще более фантастической, чем обычно, у тебя же есть деньги, ну ты же можешь просто все бросить. Тебе необходимо все бросить и уехать на Гоа. И весь остаток жизни пролежать под пальмами и курить кальян.
Кальян я лучше у тебя покурю, отшутилась та и с облегчением увидела Нону.
Которая деликатно и мягко взяла Ксению под руку, освобождая от нее Ольгу. И будто ненароком уводя ту в зал.
В коридоре и без того было полно народу. В духоте и сутолоке люди прощались, обнимались, надевали обувь, сговаривались о новых встречах.
Давайте в среду сходим в ресторан, неожиданно над самым ухом прозвучал добрый бархатистый голос, и Ольга чуть вздрогнула от неожиданности.
А потом быстро припомнила, что намечено на среду. И кивнула.
Почему бы и нет? Было в этом что-то смешное. Но, в конце концов, в последний раз на таком вот настоящем свидании Ольга была уже больше десяти лет назад. И хотя по сути всегда считала это никому не нужным скучным ритуалом, вроде брачных танцев какаду, в этот раз не могла не согласиться:
Да. Хорошо, кивнула она еще раз. Возьми мой телефон у Ксюши, и поспешно вскинула руку:А вот провожать меня не надо, я до машины и сама дойду.
Алексей рассмеялся, вскидывая руки в жесте «сдаюсь».
И Ольга, наконец, вышла из душного дома.
[1] Л. Кэрролл «Алиса в Зазеркалье»
14
Поднявшийся ветер вовсе не походил на майскийдул сильно, холодно. Растревоженные дубы в больничном парке беспокойно били в стекла, будто просили: «впустите, впустите, нам страшно».
Алиса Родзиевская безразлично и спокойно сидела на своей кровати. Сухонькие ладошки ее лежали на коленях, светлый отрешенный взгляд в пустоту не выражал никаких эмоций.
Ненавижу жизнь. Меня вообще-вообще никто не понимает. И я никого не понимаю!
Ветер за окном не беспокоил Алису. Холод не вызывал у нее озноба. Плечи под фланелевым больничным халатом в блекло-голубой цветочек не вздрагивали и не ежились. Глаза, отороченные бесцветными ресницами, почти не моргали.
Мне тут не место. Люди ходят радуются, а у меня такое чувство, как будто меня выкинули в этот мир, чтобы посмеяться. Смотреть, как я буду тут страдать и мучиться, и издеваться. Они все радуются, что у них не так, как у меня. Будто у кого-то что-то иначе. И при этом еще будут удивляться, что меня не устраиваетжить же здорово! А я вообще не понимаю, зачем жить, если всё равно все сдохнем? Зачем строить планы, зачем думать о будущем, рвать задницу, чтобы чего-то добиться? Если всё равно однажды сдохну. Так какая разницарано или поздно?
Слова с губ, накрашенных черной помадой, слетали быстро и коротко, как выстрелы. Расстрел всех людей. Завотделением, палатного врача, сестер, пациентов, безмолвной Алисы.
Марина Чернова сжимала на коленях кулаки, и кровь медленно стекала с ее колен. Она сидела рядом с Родзиевской, прижавшись к ней плечом.
Они меня не хотят, и я их не хочу, жарко шептала она той на ухо. Видишь? Я сейчас умру. Я себе обе руки порезала. Смотри, сколько кровищи. И в доказательство перевернула руки, распахнула ладони, в линиях судьбы которых алела стекающая кровь.
Худые колени девушки торчали острыми пиками в багряно-мокрых белых штанах. Сочно поблескивающая густая, алчно пахнущая молодая кровь спускалась все ниже и ниже, пропитывая тонкую восприимчивую ткань. Капли медленно стекали по щиколоткам, впитывались в белые тряпочные кеды. Оставляли следы на полу, на одежде.
На фланелевом в блекло-голубой цветочек халате Алисы.
Ольга Артуровна сидела в своем кабинете, просматривая истории болезни. День выдался на удивление спокойным: никто не дергал, больные не ломились в ее кабинет с жалобами, палатные врачи не жаловались на младший персонал, не случилось никаких ЧП. И вообще в этом рутинном однообразии Ольга Артуровна находилась в полном умиротворении. Она неспешно просматривала истории болезней. Читала записи палатных врачей. Сверяла назначения и размышляла, кого из пациентов можно было выписать или перевести.
За окном шумел ветер, тихо подвывая в новых, установленных три года назад окнах. Ветки дубов успокаивающе шуршали о стекло. Погода и настроение стояли такие, будто за окном был уже ноябрь.
Осень Ольга любила с детства. Любила дождь, ветер, низко нависающие свинцовые тучи. Такая погода странным образом приносила в ее душу покой и умиротворение.
Она перевернула еще один лист истории, и
А-а-а!!!
В коридоре раздался дикий вопль. Не крик даже, а именно вопль: сначала быстрый, высокий, на натянутом нерве, а потом перешедший в низкий хриплый рев ужаса.
Ольга испуганно подхватилась с места. Но ей помешал широкий, почти от стены до стены стол. И, пока она его обогнула, вопль повторился во второй и тут же в третий раз:
А! А-а! Помогите-по-мо-ги-ите!
Судорожный, истерический голос из коридора задохнулся и затих.
Но лишь на мгновение.
Ольга на бегу едва не споткнулась, ухватившись за косяк, и в дверях практически столкнулась с дежурной сестрой:
Где? В какой палате кричат? воскликнула она.
Молодая женщина в сестринской форме не успела ответить, только немо раскрыла рот, как Ольга Артуровна уже обогнула ее и увидела все сама.
По коридору к ним бежала, заламывая руки, пациенткаее «фикус» из шестой палаты. И отчаянно кричала низким, будто сорванным голосом:
А-а-а, а-а-а, а-а-а
Завотделением, не рассчитывая силу, больно схватила ту за предплечья:
Что? Что у вас случилось?!
Но та вдруг будто разом онемела, пару раз хлопнула круглыми рыбьими глазами и указала трясущейся рукой себе за спину.
Волосы ее, увитые бумажными цветами, встали дыбом. В глазах был дикий животный ужас, щеки, белые от пережитого, дрябло подрагивали.
Ольга Артуровна, тут, в шестой! крикнула ей сестра из конца коридора. В котором уже собрались все выбежавшие из ординаторской и палат врачи, сестры, пациенты.
Всех по палатам! крикнула на бегу заведующая, путаясь в развевающихся полах халата, кинувшись к шестой палате.
В коридоре за ее спиной поднялась тихая, тщательно контролируемая суматоха. Врачи принялись, стараясь не сеять нерв, выпроваживать пациентов, расталкивая их по палатам и успокаивая. Стояла какофония голосов, вскриков, нервных окликов, уговоров вполголоса, увещеваний.
Завотделением вбежала в шестую.
Один только короткий взгляд бросила она на открывшуюся перед ней картину.
О господи, коротко сама себе выдохнула она, сильно порезалась? Глубоко?
Две сестры уже суетились возле койки. Девица в белом костюме, выпачканном кровью, вяло отбивалась, жарко, прерывисто сопя и хрипя, но не произнося ни единого слова. Она выворачивалась из хватки сестер, которые тянули ее руки в разные стороны, пытаясь оторвать их от тела. Сестры пыхтели, напрягались, оскальзывались в успевшей накапать на пол крови, оставляя на линолеуме полосатые отпечатки форменной обуви.
Ужас, ужас как порезалась, тоненько причитала та, что помоложе.
Да поцарапалась просто, хрипло успокоила завотделением старшая. И тут же выругалась:Вот зар-раза.
Ольга Артуровна на границе сознания отметила про себя это нечаянное слово. Из коридора продолжали нестись вопли «фикуса»:
А-а-а, а-а-а. А-а-а помогите
Хлопали двери, перекрикивались люди. Разносились вопросы, вопли, шум и скрип, плач.
И только Алиса Родзиевская оставалась отрешена и спокойна. Мирно сидя рядом с кровавой Мариной, она смотрела куда-то в пустоту, и уголки ее сухих бесцветных губ чуть подрагивали в светлой улыбке.
Завотделением резко махнула рукой маячившей за ее спиной сестре:
Не стойте! властно бросила она. Работайте! Оберните в одеяло, ведите в процедурку! молоденькая сестра поспешно, будто сбросив оцепенение, кинулась к кровати «фикуса». Одним движением сдернула с нее одеяло, подбежала, накинула его на плечи Черновой. Две сестры подняли уже переставшую сопротивляться, как-то вяло обмякшую девушку на ноги и повели к выходу. Практически понесли.
Ольга Артуровна, пропустив их, крикнула в коридор:
Константин Сергеевич! тот был ближе всех. Ту пациентку, указала она на «фикус», которого пыталась успокоить одна из ведущих врачей, уведите в мой кабинет, чтобы ее не было в коридоре. Успокойте там! И звоните в центральноепусть пришлют нам хирурга. Срочно!
Эту, вернулась Ольга в палату и махнула рукой на Родзиевскую, переодеть, положить на другую койку. Тут постель поменятьвсе в стирку. Матрас вон из отделения! Пол замыть, чтобы следа не было.
Отделение закипело, а Ольга Артуровна, только на мгновение позволив себе задержать взгляд на полу палаты, кинулась туда, куда увели пострадавшую пациенткув процедурку.
На линолеуме остались четкие пятна от ног сестер. Пересекающиеся, заступающие друг на друга ореолы следов. Состоящих из красных подсыхающих прожилок.
Молоденький мальчик хирург-интерн из центрального девятиэтажного здания пришел быстро, буквально через десять минут. Сестры едва успели пережать Черновой запястья, чтобы остановить поток крови.
Впрочем, никакого потока и не былосамо уже начало подсыхать. У той сестры, что поопытней, глаз был наметан. Она оказалась правапорезалась Чернова неглубоко. Только слегка перерезала тонкие поверхностные вены на запястье. Даже удивительно было, что резала поперек. Обычно девочки с таким диагнозом точно знали, что резать надо вдоль и глубоко.
А, судя по тому, что она порезалась днем и практически на виду у всех, там реального желания и не было. Вот концерт был.
Ольга мысленно цинично восхитилась разыгранной мизансценой. Это надо было догадатьсяодеться во все белое, после черных-то пижам и тапочек. Да еще днем усесться рядом с Родзиевской. Впрочем, хорошо, что она выбрала именно Алисупо крайней мере, той от этого не станет хуже, ей все равно.
Но концерт в самом деле удался.
Глядя, как парень-хирург сноровисто обрабатывает и перевязывает Черновой руки, Ольга Артуровна мрачно размышляла о том, где та могла взять лезвиесестры нашли его у кровати Родзиевской.
И о том, какую беспокойную муть это происшествие поднимет в ее отделении. Все же у нее тут не хирургия и не гинекологияу нее тут душевнобольные.
Спасибо, Андрей Геннадьевич, сухо поблагодарила она, когда интерн закончил. Чернова лежала, отвернувшись к стене.